Девяностые годы - Катарина Причард

«Эй ты, — говорит он мне — должно быть, потому, что из всей команды я был самый младший, и вид у меня такой невинный. — Держи-ка!»

Забрал я книги и судовой журнал и иду за ним. В кармане у меня были сухари и немножко американских денег.

Матросы знали, что видят меня в последний раз. Один парень сунул мне еще несколько сухарей. Я положил их в карман. Сели мы в шлюпку и отъехали. И вот мы едем — капитан Хаукинс весь в белом с золотом, такой важный, а я на корме, держу судовые книги, посматриваю на матросов у борта и стараюсь не смеяться. Я прямо слышал, как они чертыхаются и желают мне счастливого пути. Но я понятия не имел, где эти самые золотые прииски и как я доберусь до них. Только знал, что доберусь…

Капитан пошел по молу в город, а я следом за ним, точно рассыльный, с его вещами. Выступал он так гордо, словно именно он должен был поддержать честь американского флота. «Здравствуйте!» — говорил он каждому встречному, этак свысока и надувшись, как индюк.

Когда мы добрались до конторы компании, директор вышел из своего кабинета — улыбается во весь рот, из кожи лезет, чтобы показать, как он рад нам. Хаукинс взял книги и пошел с ним в кабинет.

«А ты здесь подожди», — говорит он мне.

«Есть, сэр», — говорю я.

Как только дверь за ними затворилась, я — зырк глазами на улицу. Вижу — там крестьяне с лошадьми и повозками, коровы пасутся вдоль тротуара, две-три лавчонки, много деревьев. Выхожу, иду, будто прогуливаюсь, заворачиваю за угол — и ух ты! Вы бы видели, как я помчался. Только ветер в ушах свистел!

Конечно, слоняться вокруг поселка мне было ни к чему, — продолжал парнишка. — Я знал, что Хаукинс вышлет людей разыскивать меня. Так он и сделал, да я ускользнул. А несколько дней спустя я увидел с пригорка, как «Энни Руни» уходит в море. Речонок было сколько хочешь, поэтому воды хватало. Но когда я доел сухари, лопать мне стало нечего; а к домам я подходил, только когда стемнеет: боялся. Бродил вокруг да слушал, что люди говорят. И узнал, что в порту баржа грузится сваями для нового мола в Фримантле. Я на нее и забрался. Через несколько дней я очутился на набережной Фримантла и отправился дальше по большой дороге.

Голодал я — уж будьте покойны! Целую неделю перебивался чем бог послал. И вот вижу: на дороге остановился какой-то парень с упряжкой волов; я раздумываю, что лучше — попросить у него работы или просто жратвы, а он уже приметил меня: «Эй, ты, — орет, — куда идешь?»

«Иду на золотые прииски», — говорю.

«Ах, вот как, на прииски? — говорит, а сам хохочет, прямо помирает со смеху. — Ну, — говорит, — тогда я тебе советую скинуть свою покрышку, в ней ты далеко не уйдешь».

И ведь верно: на мне-то была бескозырка, и надпись «Энни Руни» так в глаза и лезла! Ох, и посмеялись же мы!

Я рассказал Барни, как мы распрощались с капитаном Хаукинсом, и Барни взял меня с собой — помогать ему ходить за волами. Он сказал, что тоже был моряком и тоже ушел с судна, чтобы искать золото. Сейчас он едет в Йилгарн — хотя там, кажется, дела плохи, — и я могу поехать с ним, а там посмотрим, чем я окажусь ему полезен. Вот как я попал в Южный Крест. Добрался туда, как раз когда Арт Бейли прискакал со своим золотом.

Пэдди уже отмахал двести сорок миль. В те дни на дорогу от Фримантла до Южного Креста нужен был месяц, и вот он теперь, как ни в чем не бывало, решил отшагать еще добрых сто миль. В Фримантле его, как дезертира, ждала только тюрьма да плети, поэтому у Пэдди, конечно, не было никакого желания возвращаться туда.

— О, теперь он большой человек, этот Пэдди Кеван, — продолжал Динни. — Я так и думал, что он добьется своего и не очень-то будет разборчив в средствах. Но если бы вы видели, как он шагал тогда по дороге! Башмаки подвязаны бечевками, подметка то и дело отстает и хлопает. Вы бы ни за что не поверили, что он когда-нибудь станет сэром Патриком Кеваном, акционером многих рудников на Золотой Миле.

Несколько раз заходил спор о том, кто же открыл золото в Западной Австралии. Началось с того, что Джонс Крупинка сказал:

— Мой отец уверял, будто какой-то каторжник первый нашел золото на Северо-Западе. Было это в шестьдесят четвертом году. Каторжник пустил слух, что он набрал целую горсть золота на берегу возле Кэмден-Харбор, еще когда служил матросом на голландском торговом судне. Судно называлось «Мари-Августа» и совершало рейсы между Роттердамом и Явой. Сильный шторм отнес его в сторону, и оно зашло в бухту на ремонт. Там оно простояло несколько дней, и этот парень уверял, будто за два-три часа набрал столько золота, что продал его за четыреста восемнадцать фунтов коммерсанту в Лондоне, скупавшему самородки. Уайлдмен — так его звали — решил отпраздновать свою удачу. В кабаке началась драка. Был убит какой-то драгун, и Уайлдмена приговорили пожизненно к каторжным работам.

Вот этот каторжник и предложил проводить экспедицию на то место, где нашел самородки, но при условии, чтобы власти согласились отменить приговор, если золото будет найдено. Его предложение вызвало в колонии большой шум — ведь в те времена про Северо-Запад ничего или почти ничего не было известно, а парень рассказывал об этом побережье с такими подробностями, точно знал его как свои пять пальцев. Его условия были приняты.

Правительство выдало на разведку субсидию в сто пятьдесят фунтов. Снарядили судно — «Нью-Персеверенс» — и на нем в этот край, будто бы полный золота, отплыла партия поселенцев, золотоискателей и туземцев с лошадьми. Вместе с партией ехал и инспектор полиции Пантер. Судно чуть не потонуло во время бури, но все же ему удалось добраться целым и невредимым до бухты и бросить там якорь. Однако Уайлдмен молчал как рыба. Ни угрозами, ни обещаниями его нельзя было заставить указать место, где он нашел самородки.

Обследовав местность на двадцать квадратных миль в окружности, путешественники вернулись на корабль с пустыми руками и решили, что Уайлдмен просто разыграл их. «Персеверенс» пошёл на юг. Два дня спустя Уайлдмен сделал попытку бежать в одной из шлюпок. Но его изловили, заковали в кандалы, и он окончил свои дни в фримантлской тюрьме.

После этого никто уже не верил рассказам о золоте, будто бы найденном этим каторжником. Заглохли и слухи о каких-то преступниках, которые в шестьдесят пятом году шли с Хэнтом по этому тракту и будто бы нашли золото.

Однако несколько старых горняков и старателей помнили эти разговоры. Они считали, что доля правды тут есть.

— Ведь тогда бежали четверо преступников, — заметил Сэм Маллет, — а поймали только троих. При них нашли несколько маленьких самородков. Один мой приятель был знаком с надзирателем тюрьмы в Фримантле, и тот рассказал ему всю историю. Преступники обещали показать, где они нашли золото, если их освободят. Но власти вторично на это не пошли, а потом и разговоры затихли.

— Арт Бейли говорил, — заметил Динни, — что один старик из Мерчисона уверял его, будто в той местности, через которую проходил Хэнт, к востоку от Нарлбин-Рокса, есть золото. Фамилия старика была Макферсон, но так никто и не знает, откуда он это взял. Форд думает, что это и есть тот самый четвертый каторжник, которому удалось бежать.

— Все равно, — возразил Джонс, — еще до того как Бейли встретился со стариком Макферсоном, золото было найдено и на хребте Дарлинг в северном Дандалупе, и на Блэквуде на Юго-Западе, и на горе Тэллеринг возле Джералдтона, и в Серпентине, и в Ройбурне. Золото, видимо, было разбросано по всей этой проклятой стране, но везде понемногу. И только когда начался поход в Кимберли, рудокопы и старатели со всей Австралии потянулись на Запад.

— Мой отец был рудокоп, — пояснил Динни, — один из тех, кто в пятьдесят четвертом году боролся в Балларате за права рудокопов. Я приехал туда, когда прошел слух насчет Холлс-Крик. Фил Саундерс нашел там золото в самом начале восьмидесятых годов, но только в восемьдесят шестом старатели ринулись туда. Боже милостивый, что за путешествие! Четыреста миль от побережья, а когда мы наконец добрались — золота оказалось как кот наплакал. Начиная с Дерби, люди мерли как мухи, жара, москиты, отвратительная пища. К тому же — кочевники: так и ждешь, что на тебя посыплются копья. Собралось на прииске сразу две тысячи человек, но ходили слухи, что есть золото и дальше на юг, на реке Мерчисон и внутри страны. Остин, землемер, рассказывал о самородках, найденных в Маунт-Магнет и возле озера Энниен. Мы с товарищем отправились туда и неплохо разжились золотом в Наннине. Но главный бум был в районе Йилгарна, поэтому мы приплыли морем из Ройбурна в Фримантл, а оттуда отправились в Южный Крест.

Джонс Крупинка добрался туда раньше многих. «Йилгарн» — на языке кочевников значит «кварц», и, вероятно, во всех этих холмах были обнаженные породы. Поселенец, которого звали Чарли Глэс, первый нашел золото на дальнем конце хребта Дарлинг. У него был участок милях в ста от Тудайа. Рыл землю для плотины, а напал на самородок.