История ересей - Генри Чарльз Ли
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Еще больше приходится катарам прятаться в 60-е годы в Ферраре. Но и тогда Пунгилуп, увидев на улице знакомого перфекта, входит с ним в портик соседнего дома и, войдя в подъезд, вместе с хозяйкою оказывает «почитание» своему «совершенному». И тогда он часто заходит к «верующим», убеждает их твердо держаться в вере, водит катаров из дома в дом, из города в город, посещает их в тюрьме, ведет с ними долгие беседы о предметах веры. Не раз он бросает знаменательные фразы. Говорят о доминиканце Стефане; Пунгилуп замечает: «Это был дурной человек, а хорошие люди только еретики и те, кто идут их дорогою». Слышали, как он смеялся: «Недавно видел я священника церкви Святого Юлиана, который столько налил вина в чашу, что сам священник опьянел». «Смешно все, что говорят братья и пресвитеры римской церкви… Освященная гостия не тело Христово, а тесто… Как можно освятить тело Христово руками диавола, а ведь названные священники сотворены диаволом. Бог же не создал диавола и ничего не делает ниже неба, и все это мирское сотворено худым Богом, т. е. диаволом, потому что, если бы Бог создал диавола, он был бы участником всех земных зол».
Все это обычные аргументы еретиков, которые слышались и на диспутах. «Все входящее в уста, — приводили еретики евангельский текст, — идет в желудок и извергается в отхожее место. Но то, что церковь римская считает телом Христовым, идет в желудок. Следовательно, оно извергается в отхожее место, о чем смешно прямо говорить»: Или: «У тела есть глаза и все другие члены. У того, что держит в руках священник, нет этого. Следовательно, это не тело Христово». Или: «Если Христос под видом причастия таков, каким он был во плоти, ему не войти в рот человека»; «Если бы тело Господне было величиною с гору, его бы все уже съели. Следовательно, невероятно, что его едят, как говорит церковь»; «Если хлеб ежедневно пресуществляется в тело Христово, тело Христово ежедневно увеличивается, потому что ежедневно к нему нечто прибавляется. А следовательно, слишком бы оно в таком случае выросло, что нелепо». Во время Пасхи Пунгилуп имел обыкновение съедать со своими гостями большой хлеб и выпивать бутылку вина. А когда все съедалось, он говорил: «Что говорят эти грабители, волки хищные, что нельзя съесть всего тела Христова? Вот мы съели такой большой хлеб и выпили бутылку вина!» И это дошло до ушей женщины, оставшейся верной католической церкви. А такие аргументы употреблял не один Пунгилуп — в Вероне в конце века слышали, как Джованни де Матра говорил, что «когда люди умирают, они умирают, как животные, не имеющие ни рая, ни ада, и что мертвые люди лежат, как бревна» (tnjnchi lignorum). Именно вульгарные, хлесткие аргументы распространялись легче и быстрее всего. Их подхватывали и разносили. Над ними, может быть, даже больше задумывались, когда слышали их не на проповеди, а в случайной беседе, и убедительными казались доводы вроде следующих: «Что может отец, может и сын. Но отец может родить, следовательно и сын. Следовательно, к Троице можно прибавить четвертое лицо. Следовательно, рассуждая так же, пятое и шестое, что невозможно»; «Если Сын рожден, значит, он зачат. Следовательно, Сын не Бог, потому что не существует от века»; «Во многих местах сказано, что Бог послал своего Сына. Но если Сын — Бог, Он, находящийся по твоим словам везде, был и во чреве Девы. Следовательно, нельзя Его было туда послать. Но он послан. Следовательно, он не — Бог». Одной свидетельнице Пунгилуп не раз говорил: «Хотел бы я, чтобы Вы пошли со мною на проповедь патаренов и послушали их речи, которые очень хороши». Завидев на площади доминиканца или минорита, он склонял колени и говорил: «Вот черти! Вот волки хищные, сжигающие добрых людей!». И это происходило тогда, когда жизнь самого Пунгилупа висела на волоске. Оффициал инквизитора Генрих встретился с ним в Ферраре, и между ними завязался следующий разговор. «Слышал я о тебе, Пунгилуп, что худо ты мыслишь о теле Христовом. На мне лежит обязанность арестовывать еретиков. Я арестую тебя…» Пунгилуп отвечал ему: «А во что верите Вы?» И когда свидетель (т. е. Генрих, показывающий на процессе, возбужденном против Пунгилупа после его смерти) отвечал: «Я верю, что это истинно тело Христово, когда оно освящено священником, как верю в то, что должен умереть». Пунгилуп ответил: «Et ego amore vestri ita volo credere ab hinc in postea»{33}. Гроза пронеслась, и, как известно, после смерти Пунгилуп начал творить чудеса и едва не сделался святым католической церкви.
Пути пропаганды катаризма были различны и многообразны. Когда возможно — диспуты и проповедь, когда нельзя — тайное, более или менее осторожное, привлечение новых адептов чрез посредство верных людей, материальная помощь, обязывающая и вовлекающая в секту, брошенные вскользь насмешки над догматами католицизма, порицание и опорочение клира, похвалы сжигаемому катару, сам образ этого сурового аскета, задушевная беседа и случайная, казалось бы, болтовня. «Они (т. е. катары), — говорит Ивон Нарбоннский, — посылают на рынок много купцов для того, чтобы те совращали богатых мирян, сотрапезников и мирян, с которыми им представится возможность сердечно (familiariter) поговорить. Так, много торгуя, они, с одной стороны, наживают деньги, с другой — не менее того копят души антихристу». На примере самого Ивона видно, как приветливо встречали катары всякого нового пришельца, умея пользоваться недовольством на церковь и клир. «Meque benefïciis obligarunt»{34}, — сознается Ивон. И сейчас же они постарались дать ему представление о силе и значении секты, стремясь превратить его не только в своего адепта, но и в распространителя их верований. А в то же время катары зорко следят за ним. Только с их разрешения удалось Ивону выбраться из Комо в Милан, только с большим трудом смог он отвязаться от своего спутника уже в Каринтии. Мы знаем, что катары не останавливались перед ловким высмеиванием культа, распространяя, например, безобразные иконы и сами же потом издеваясь над ними; знаем, что в Ломбардии они приложили все усилия к тому, чтобы добиться канонизации известного нам Пунгилупа. Перед нами живая, необыкновенно гибкая, приспособляющаяся к условиям места и времени секта. Привлекая материал конца XIII века,
