Изумрудные зубки - Ольга Степнова

– Его убили? – снова спросила Таня. Она так и не отняла от лица руки.

– Он ничьих интересов не задевал, – медленно и отчетливо произнесла Сычева. – Я была его соавтором в последнее время, поэтому знаю, чем он занимался в газете. Мы писали статью о злоупотреблениях в департаменте земельных отношений. Дело заведено очень давно, информация открыта и муссируется в прессе уже не один месяц. Если не верите, спросите в редакции.

– Верю, – легко согласился лейтенант. – Верю! Но обязательно поинтересуюсь в редакции. Давайте пройдем в квартиру, может быть, там что-нибудь прояснится.

– Пойдемте. – Сычева встала, отметив вполглаза, что лейтенант на полголовы ниже нее.

Таня отлепила, наконец, от лица ладони.

– Нет, ну его же не убили?

Сычева подцепила ее под локоть и как больную повела в подъезд. Впереди, небрежно пружиня мышцами и широко расставляя кривоватые ноги, шел лейтенант. Им навстречу из дома вышел высокий худой мужик в кожаном плаще. Он равнодушно пожал плечами и сказал:

– Соседей опросил, никто ничего не видел, никто ничего не слышал. Похоже на похищение.

– Мы в квартиру поднимемся, – сказал Карантаев мужику и прошел мимо него, намеренно сильно задев того крутым, сильным плечом. Мужик пошатнулся, поморщился и крикнул вслед:

– И мы поднимемся! Какой этаж?

Лейтенант вопросительно уставился на Сычеву, но не в глаза, а туда, где недавно была распахнута куртка.

– Шестой, – сказала Сычева и проверила молнию у подбородка. Ей очень хотелось дать Карантаеву по морде.

– Шестой! – повторил лейтенант.

Они стали подниматься по лестнице – лейтенант впереди, Сычева с Таней под ручку, чуть позади. Они шли, стараясь не смотреть под ноги, туда, где на лестнице были красные брызги. На втором этаже Таня закрыла глаза и уткнулась Сычевой в плечо.

– Нет, они его не убили. Этого быть не может!

До шестого этажа Сычева вела ее как поводырь.

– У меня нет ключей, – сказала Таня у двери квартиры. – Я ведь из дома ... ушла. К маме.

– А у меня их и не было, – пожала плечами Сычева.

Лейтенант ухмыльнулся:

– Ну вы даете, девушки! Мне что еще и слесаря вызывать? – От досады он шибанул в дверь кулаком.

Сычева почему-то подумала, что дверь от этого удара откроется, как в любом мало-мальски приличном детективе, но она не открылась.

– Подождите, – осенило Сычеву. – Если последней отсюда уходила вешалка, значит... дверь закрывала она. Ключи она вряд ли с собой увезла. Или в почтовый ящик бросила, или соседям оставила.

– Ну бардак! – вздохнул лейтенант и позвонил в соседнюю дверь.

Через пару секунд сонная соседка безропотно отдала им ключи.

В квартире все было, как и прежде.

Кровать зияла чернотой неприбранных простынь, на кухне стояла сковородка со сгоревшими яйцами.

Лейтенант подошел к телефону и проверил автоответчик.

– Сыночек, ты забыл про свою мамочку, – недовольно сказал писклявый голос. Больше никаких записей не было.

– Ничего не изменилось, – пробормотала Таня. – Ничего не пропало, – огляделась она.

Сычева не знала, что и сказать. Ей очень не нравился лейтенант Карантаев. Он так ей не нравился, что чувство неприязни к нему заглушило даже отчаянный страх навсегда потерять Глеба.

– А это еще кто? – Карантаев сунул ей под нос фотографию в рамке.

Со снимка, улыбаясь своей блаженной улыбкой, смотрела вешалка.

– А это его любимая на данный момент девушка. Та, которая утром уехала и оставила ключ соседке.

– Ну бардак! – то ли восхитился, то ли возмутился лейтенант и поставил фотографию обратно на прикроватную тумбочку. – Вы что тут втроем ночевали, раз утром она последней из квартиры ушла?

Сычева кивнула. И Таня кивнула.

– Ну бардак! – повторил лейтенант и вразвалку пошел на кухню.

– В общем, девушки, я не завтракал, – сказал он, усаживаясь за стол и ставя перед собой сковородку со сгоревшей яичницей. – А слушать вашу бредовую историю на голодный желудок я не могу. Соседи говорят, что шум под утро слышали и вас голых в подъезде видели. Валяйте, выкладывайте, что тут произошло этой ночью. А я пока подкреплюсь. Вы не возражаете? – обратился он к Тане.

– Да. То есть нет. Как вы думаете, его не убили?

– Тела-то нет! – разумно возразил лейтенант и подналег на сгоревшие яйца, орудуя вилкой.

Сычевой захотелось взять сковородку и со всех сил приложить ее к стриженному затылку этого хама. Но вместо этого она села напротив Карантаева, за руку усадила рядом с собой Таню, и они сбивчиво, поочередно стали пересказывать события этой ночи.

– Вот бардак так бардак! А машина-то у пострадавшего есть?

– У него нет машины, – быстро сказала Таня. – Глеб ездит на метро и такси. Он дальтоник, поэтому не рвется за руль.

В квартиру ввалились еще три мужика – опергруппа, работавшая на улице. От их присутствия стало тесно, душно и неуютно. Сычева подтянула ноги под табуретку, Таня вжалась спиной в стену.

– Ты хорошо тут устроился, – сказал Карантаеву мужик в кожаном плаще и огляделся, словно в поиске своей порции яичницы. – Никому не знаком этот предмет? – Мужик разжал руку. На ладони у него лежал серебряный крест на оборванной цепочке.

– Это нательный крест Глеба, – в один голос сказали Сычева и Таня. – Он никогда не снимал его. Где вы его нашли?

Мужики в дверях одновременно хмыкнули, но ничего не ответили.

– Вас, простите, как зовут? – обратился Карантаев к Сычевой.

– Таня.

– А вас? – он посмотрел на Афанасьеву.

– Таня.

– А эту... ту, которая утром уехала?

– Таня, – сказала Сычева.

– Ну бардак! – мотнул стриженой головой лейтенант и чиркнул по Сычевой наглым, сканирующим взглядом.

Сычева проверила молнию под подбородком и спросила дрогнувшим голосом:

– Как вы думаете, он жив?

– Будем работать, – вздохнул лейтенант. – Хотя и не хочется. Скажите, кто из вас троих жарил яйца? Они сгорели, остыли и пересолены страшно. – Он достал из холодильника пакет молока и надолго присосался к нему.

– Вы хам! – не выдержала Сычева.

Неожиданно лейтенант расхохотался, обнаружив полную пасть белых, крепких зубов. Впереди у него была небольшая щербина, которая могла бы добавлять обаятельности, если бы не тупой выпендреж во всем.

– Хам, – согласился он и облизнулся. – Но при этом страшно вам нравлюсь. – Он рукавом вытер молочные усики.

Парни в дверях снова слаженно хмыкнули, а Сычева так дернула молнию вверх, что металлическим язычком поцарапала подбородок.

Татьяна шла вдоль дороги.

Она шла по ходу движения, и отчаянно махала рукой. Но машины, мчавшиеся в сторону Москвы, и не думали останавливаться. Они с ревом пролетали мимо, равнодушно обдавая Татьяну грязными брызгами.

Моросил дождь – мелкий, гадкий, колючий дождь.

Татьяна развернулась и пошла по шоссе бодрым шагом, больше не делая попыток поймать машину. Она дойдет до Москвы пешком.

С Глебом случилась беда. Чтобы ему помочь, она готова топать мокрая по дороге даже если впереди тысячи километров. Может, взбалмошная Сычева что-то напутала? Никакой крови нет, просто Глеб потерял телефон?

В любом случае нужно вернуться, чтобы не мучиться потом неизвестностью, чтобы спокойно, осознанно переболеть этой своей первой любовью и выздороветь, оставив душу неозлобленной и открытой для новых чувств.

Но для этого нужно точно знать, что Глеб жив, здоров и опять готов пудрить мозги всем Таням, попадающимся ему на пути.

Татьяна ускорила шаг. Чемодан был очень тяжелым. Кажется, он не был таким тяжелым, когда она ехала с Москву. Хорошо еще, что этюдник с гитарой она бросила в поезде, иначе бы далеко не ушла.

Татьяна остановилась и бросила чемодан на землю в полной решимости выбросить из него все ненужные, необязательные вещи. Маркеса – к черту, краски – в кусты! Чемодан станет легче, она сможет быстрее идти.

Но в чемодане не было Маркеса, не было красок, не было привычных вещей.

Первыми попались большие мужские трусы семейного типа, потом мятые брюки, несвежая клетчатая рубашка с застиранным воротом и куча, куча мужских журналов с изображением грудастых красоток.

Татьяна села на землю и заревела.

Она перепутала чемоданы. Она схватила точно такой же – коричневый, из кожзама, немного потрепанный, с выпирающей под напором вещей металлической молнией.

Она осталась одна, на грязной обочине, без документов, без денег, без... Маркеса, но со штабелями «Плэйбоя» и грязными мужскими трусами.

Это был удар под самую ложечку. Она сидела в сырой траве и под назойливой моросью осеннего дождя тихо плакала. У нее остался только мобильный, который болтался на груди, на шнурке. Можно было попробовать позвонить, только кому? Глеба нет, а Сычева, у которой сейчас его телефон, вряд ли будет заниматься ее проблемами. В отчаянии, она все-таки набрала номер Глеба, но электронный голос сообщил ей, что этот вид связи недоступен – на телефоне кончились деньги.