Смятый лепесток - De ojos verdes
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Бл*дь! – бросил в сердцах с шипением и выскочил.
Мой ступор прошел многим позже. Он давно уехал, а я еще долго стояла с опущенным бельем и таращилась в окно… Безусловно, такой вариант, что мне не поверят, был очевиден, но проверка…
Я вздохнула. Тяжело. Со свистом. Тонкая балансировка на грани истерики и желания взять себя в руки.
Еще одна ночь. Завтра будет решающий день, я обязана собраться с мыслями!
И это осознание лишило меня сна напрочь.
Кто бы мог подумать, что искрящаяся жизнью красавица Соня станет причиной моей собственной смерти (если бы я покорно приняла свою участь, не пытаясь что-либо предпринять).
С первого дня в университете Диана с Соней спелись, встретившись в группе, и больше не расставались. Были другие подружки, но ближе всех стала эта девочка с васильковыми глазами. Помню эпизод, когда я высказалась вслух о любви девушек к линзам, имея в виду ее, а она, совершенно не обидевшись, со смехом продемонстрировала, что это натуральный цвет, являющийся результатом чудных игр природы.
Веселая, легкая, улыбчивая и очень красивая в ворохе золотых волос, Соня не могла не интриговать парней. На тот момент Размику уже было двадцать пять, он являлся специалистом в сфере финансовой аналитики – интересной области, которая стремительно развивается. Бегло говорил на английском и сотрудничал с зарубежными фирмами, а с Америкой приходилось быть на связи ввиду колоссальной разницы в часовых поясах уже вечером и ближе к ночи. То есть, работал допоздна и в родных стенах. Они часто сталкивались у нас, но брат, пусть и был очарован, ничего лишнего себе не позволял. Во-первых, она была слишком юна. Во-вторых, дружила с его младшей сестрой. В-третьих, была вхожа в наш дом, и это означало бы, что он развратствует под носом родных.
Я видела, как девочка на него смотрит. Размик очень привлекательный, мужественный и башковитый. Весь такой холеный, на работу – только деловые костюмы. Наблюдая за неуверенными в себе студентами-ровесниками и сравнивая их с таким впечатляющим экземпляром, она, естественно, сделала выбор в его пользу. Не сомневаюсь, что в восемнадцать лет Соня искренне верила, что это настоящая любовь. Поэтому ее дальнейшие действия меня не удивили. Зато я была поражена поведением брата.
– Она сама пришла ко мне, понимаешь? Сколько раз я обозначал, что ничего не может быть… Но ведь и я не железный! Когда перед тобой стоит обнаженная красивая… – пытался объясниться после того, как я застала ее выходящей из его спальни ранним утром.
– Замолчи, пожалуйста, – перебила, не в силах выслушивать банальности, – ты намного старше, ты обязан был подумать о последствиях!
Нет, мы не ссорились, просто не принимали позиции друг друга. В конце концов, я признала, что это не мое дело. Тем более, что это не первые отношения Сони, и она знала, на что идет. Но все равно была разочарована в Размике.
Не знаю, почему, но Диана была не в курсе. Может, Соне было стыдно делиться новостью об отношениях с ее родным братом, а, может, сам брат и просил не распространяться. Или же еще что-то – не знаю! Хотя, в голове не укладывается, как можно было не замечать этих влюбленных глаз, смотрящих на проходящего мимо Размика с таким обожанием.
Несколько месяцев эти двое вполне удачно скрывали свою связь, прибегая к конспирации. Я лишь печально вздыхала, чувствуя, что конец будет нелегким. По-другому никак – у них нет ни одной точки соприкосновения. Но все закончилось хуже, чем я думала, и это обернулось трагедией.
Почти год назад Диана в истерике, на сгибающихся ногах влетела ко мне и рухнула в объятия, захлебываясь слезами. И кричала. Ее адски трясло. А причина оказалась настолько чудовищной, что я на длительное время потеряла дар речи.
Соня скончалась ночью из-за ДВС-синдрома – нарушения свертываемости крови. Позже было установлено, что ее можно было бы спасти, спохватись родители вовремя. Но эта глупая девчонка побоялась открыться матери и рассказать, что сделала аборт, давший осложнения. Молча мучалась. До последнего.
Диана закрылась в себе и не реагировала на внешние обстоятельства. На похороны мы поехали вместе, но сестру накрыло таким приступом паники, что безумие в ее глазах заставляло леденеть кровь. Поэтому и развернулись обратно прямо у ворот кладбища, вернувшись домой. Она даже не позволила мне отлучиться и выразить соболезнования родным – так крепко сжимала мои руки и просила не оставлять ее одну. Я была вынуждена так поступить, хотя нутро ныло, что обязана находиться там и попрощаться с этой светлой девочкой, напоминающей лучик.
Глупая! Глупая! Тысячи раз глупая!
Как же это больно осознавать! Такая молодая жизнь оборвалась из-за ошибки! И к этой ошибке причастен мой брат! Родной брат, в котором я души не чаяла! Боже, как с этим жить?!
Размик ходил белее полотна первую неделю. Потом все чаще я ощущала исходящий от него алкогольный флёр. Похудел, как-то осунулся, одичал. Он не смотрел мне в глаза. А я не могла смотреть на него вообще. Его счастье, что никто, кроме меня не знал. Одна покалеченная психика Дианы чего стоила! Она, по сути, ребенок, впервые столкнувшийся со смертью. И не сумевший с этим справиться. Ее накрыла глубокая депрессия, а бессонницу пришлось лечить препаратами. Вошедшие в положение преподаватели, знакомые с историей, пошли на уступки и разрешили не посещать занятия, ограничившись сдачей зачетов и экзаменов. Потому что сестра категорически отказалась ходить в университет, где всё ей напоминало о подруге. Это было непозволительно, но с самого начала второго учебного года, то есть, с сентября, Диана перестала ходить на пары вплоть до зимней сессии.
Когда я смотрела на ее бледное осунувшееся лицо, мне хотелось орать. От бессилия, беспомощности и потерянности перед этой несправедливостью. Даже отец, казалось, страдал из-за состояния младшей дочери. В доме стояла полная тишина, больше никто не щебетал. И ни одна из подруг, пришедших утешить ее, данной цели не достигла. Диана испугалась. Осознала – в любой момент жизнь может оборваться, что и не давало ей покоя. Она зациклилась, и это было закономерно.
Размик стал выпивать чаще. Однажды ввалился в мою комнату пьяный и остекленевшим взглядом уставился в стену. Просто стоял так минут пять,
