Нарративная практика. Продолжаем разговор - Майкл Уайт
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
На что он при этом опирался? Вот тебе цитата из Баумана, чтобы растравить твой аппетит:
«Артикуляция – это такая деятельность, в которую все мы, вольно или невольно, вовлечены; без нее никакой опыт не воплотится в рассказе. Однако еще не было случая, чтобы артикуляция делала такие крупные ставки, как претензия на создание всеобъемлющей истории жизни. В этом случае было бы поставлено на карту оправдание (либо, что тоже возможно, неоправдание) колоссальной ответственности, посредством неотвратимой “индивидуализации”, возлагаемой на чьи-то плечи, на чьи-то персональные плечи, и только на них. В нашем “обществе индивидов” все неприятности, которые только могут случиться с человеком, подразумеваются самонавлеченными, а та обжигающе горячая вода, под которую он неожиданно может попасть, объявляется им самим вскипяченной. За все то доброе или злое, что наполняет жизнь человека, он может благодарить или, напротив, винить только себя и никого другого. И то, как рассказываются “истории всей жизни”, возводит это предположение в ранг аксиомы» (цит. по Бауман, 2005).
Ну что, Майкл, я обещал написать введение объемом в пять тысяч слов, но кажется, вышел за этот предел. Помнишь ту бутылку виски «Гленфиддик», которая осталась мне после тебя? Знаешь, там осталось ровно на два стакана – один для тебя, другой для меня. Как же мне тебя не хватает! Как бы было здорово, если бы ты пришел сюда и выпил свой виски сам.
Дэвид Эпстон[21]
Часть 1. Общие вопросы терапии
Глава 1. Терапия и мир за пределами кабинета: пересматривая привычные представления о нормах и правилах
Что меня больше всего интересует в применении нарративной метафоры в терапии? Тут есть два момента.
Во-первых, я всегда старался разрабатывать такие формы терапевтической практики, которые децентрируют голос терапевта. В результате в центре внимания находятся не знания и умения терапевта, а знания и умения (хотя бы некоторые) тех людей, которые приходят на консультацию. Зачастую в начале терапевтического процесса эти знания и умения не очень видны, и задача терапевта – способствовать их более насыщенному описанию. Я стараюсь вывести их в фокус внимания, признать их значимость и подчеркнуть, каким именно образом – и как тесно! – эти знания и умения связаны с усилиями, которые люди прилагают, чтобы справиться с проблемами, послужившими поводом для обращения за помощью.
Во-вторых, использование нарративной метафоры помогает мне соблюдать добровольно взятое на себя обязательство отказаться от «нормирующих» суждений, противопоставив им альтернативные методы работы. Я имею в виду, что я не пытаюсь в ходе терапии приводить людей в соответствие со стандартами массовой культуры, которые она навязывает в качестве «настоящих», «подобающих», «здоровых» и т. п. Отказ от «нормирующих» суждений – проект, у которого нет и не может быть окончания, и я считаю, что нарративная метафора может служить для него плодородной почвой.
Во всех своих выступлениях – на семинарах и презентациях – я подчеркиваю, что мои исследования отнюдь не новаторские, метафора фигурирует в самых разных научных сферах, от культурной антропологии до теории литературы, от этнометодологии до исследований дискурса. Если же говорить о применении метафоры в психотерапии, то тут я тоже не уникален: психоаналитики используют ее для переосмысления психоанализа, психологи – для создания постструктуралистских направлений, к метафоре обращаются люди, работающие на обширном поле семейной терапии.
Нельзя, однако, сказать, что нарративная метафора используется только профессионалами. Создание и осмысление нарративов, историй – один из ключевых инструментов смыслообразования в любой культуре (хотя, конечно, не единственный). В повседневной жизни люди постоянно задействуют нарративную метафору, создают и осмысливают истории. Особенно это заметно, когда происходит нечто, что выбивает человека из привычной колеи, когда он пытается понять, что происходит, и разобраться с этим. На первый план создание и осмысливание историй выступают тогда, когда люди хотят быть услышанными, ищут поддержки и совета у близких, друзей и знакомых, обращаются к психологам и психотерапевтам, чтобы поговорить о своих проблемах и сложных жизненных ситуациях.
Например, когда люди приходят на консультацию, они делятся своим пониманием конкретных событий своей жизни и жизни своих близких; они описывают ситуации и эпизоды как из недавнего, так и порой из весьма отдаленного прошлого. Рассказывая истории, люди выделяют ассоциативно возникающие темы, и часто это горе, утраты, неудачи, безнадежность. Развивая историю дальше, люди делятся с терапевтами теми выводами о себе, которые они делают из этих историй. Эти выводы часто принимают форму негативных заключений о собственной идентичности. Звучат они, например, так:
• «Он пытается разрушить нашу семью» (приписывание мотива);
• «Вот такая я неадекватная», «Я не способна справляться» (приписывание личностной характеристики);
• «Ну, вы видите, какой я жалкий» (приписывание личностной черты);
• «Все это доказывает, что я слишком зависимая, у меня слишком много потребностей» (приписывание себе расстройства, отклонения) и т. п.
Такие истории – эпизоды, сюжетные линии, темы, заключения о собственной идентичности, как правило, «проблемно насыщенные» истории. Рассказывая их психологу или психотерапевту, люди дают понять, что подобные истории в их жизни доминируют.
Многие, хотя и отнюдь не все, методы нарративной терапии помогают терапевтам присоединиться к людям в «распаковывании» доминирующих проблемных историй. Под «распаковыванием» я понимаю прояснение социального, экономического, политического, культурного контекстов, которые способствовали формированию тех или иных негативных заключений об идентичности. Когда мы понимаем, каким образом человек пришел к определенным выводам
