Убийства в Солтмарше. Убийство в опере (сборник) - Глэдис Митчелл

– Интересно, а куда подевался мистер Гэтти? – спросила Дафни, едва я повесил шляпу на крючок. Шляпу я вообще-то ношу только по воскресеньям. – Не пойти ли нам в кабинет, Уэллс? Я поделюсь с вами некоторыми соображениями на этот счет.

В тот день мне предстояло проводить вечернюю службу, а в таких случаях, не знаю почему, я всегда дергаюсь. Утром все проходит отлично, зато, как поется в одном гимне, «в торжественный вечерний час», у меня поджилки трясутся. Викарий не хотел, чтоб я читал проповедь по бумажке. По его мнению, сельчане этого не любят, и нечего и говорить, так оно и есть. Словом, мне по множеству причин следовало хорошенько подготовиться, но я решил, что еще успею, и, закрыв за нами дверь кабинета, заключил любимую в объятия. Затем, переведя дух и в последний раз полюбовавшись Дафни, я целиком ушел в подготовку вечерней проповеди и больше получаса сочинял текст на тему «потекут – и не устанут, пойдут – и не утомятся»[4].

Слушали даже мальчишки из хора. Наверное, ждали каких-нибудь намеков насчет завтрашних соревнований. Отчасти так и вышло, потому что я среди прочего говорил о добродетели воздержанности. Вообще-то я в преддверии Августовского выходного прочел как раз такую проповедь, какую миссис Куттс жаждала услышать от самого викария. Оба меня потом поздравляли, а Дафни, держась за мои лацканы, твердила, что проповедь прекрасная и мне нужно сегодня же вечером попросить у дяди согласия на нашу помолвку.

– А если он откажет? – спросил я.

– Тогда, старичок, я за тебя не выйду.

То был, нечего и говорить, сильный удар, ибо я не очень надеялся, что пока Дафни нет даже девятнадцати, Куттс позволит ей связать себя обещанием. Однако удача меня не покидала. Викарий выслушал и спросил, каковы мои виды на будущее. Поскольку из полученных тридцати тысяч фунтов двадцать я отдал матери и сестрам, у меня оставалось десять. Это его устроило; он сказал также, что меня ждет епископский сан.

– Вы человек практичный, – добавил он. – Сейчас, правда, рано играть свадьбу: Дафни слишком молода. Вы и сами все отлично понимаете.

У Дафни я потом спросил:

– А ты всерьез говорила, что не пойдешь за меня без дядиного согласия?

– Да. Я так рада, что он согласился.

И я тоже радовался – до следующего вечера, когда в «Гербе Морнингтона» случился скандал. Нужно сказать, викарий все сделал, чтобы городской совет запретил продажу спиртного по воскресеньям, но, поскольку Лори пообещал открывать бар только после восьми, когда вечерняя служба окончена, то ему разрешили.

А скандал случился по вине бармена Боба Кэнди. Видимо, Боб пытался прорваться к Мэг и выпытать, кто отец ребенка, и даже отпихнул с дороги миссис Лори. Она позвала на помощь самого хозяина, и тот приказал Бобу убираться. Тогда Боб накинулся на них и стал при всех обвинять – они, дескать, угрозами заставили девушку молчать. Разозленные Лори пытались его перекричать; потом пятеро посетителей скрутили Боба, пока он не впал в совершенное буйство, и заперли в дровяном сарае, причем отнюдь не церемонились; поскольку Боб работал еще и вышибалой, у многих наверняка имелись к нему старые счеты.

В дровяном сарае бедняга поостыл – наверное, из-за своей несчастной наследственности, он ужасно боялся темноты – и стал извиняться перед миссис Лори и умолять, чтоб его выпустили. Ему сказали, что Мэг Тосстик никто не запугивает, напротив, с ней обращаются как с родной дочерью, а наш славный викарий – старина Куттс, значит – просил всячески ей помогать. Все это тоже говорилось при свидетелях.

Да, интересный вышел вечерок. Лично у меня тоже случилась одна неприятность. На ночь глядя, то есть часов в одиннадцать, ко мне явился Боб Кэнди, расстроенный потасовкой в баре, и отказался участвовать в завтрашнем матче.

То была, нечего и говорить, серьезная потеря. Боб хоть и не гений крикета, но такие ребята есть не во всякой деревенской команде – сообразительные и с хорошей реакцией. Если он в ударе, его с поля не выбить. Мы всегда ставим его бэтсменом. На вид он спокойный, как буйвол, зато легко возбуждается и, когда готовится к удару, взвинчивает себя до предела. Я не однажды, а раз двадцать видел, как он владеет битой. Безошибочно определяет, какой мяч ему по силам. Биту держит, словно с ней родился.

Зато второго такого скверного полевого игрока не найдешь, хоть две недели ищи по всем графствам. Его ставили средне-правым, потому что деревенские крикетисты бьют по ногам: привычка работать косой. Такие удары у них в крови. Впрочем, Боб в трудной ситуации не подведет. А когда нужно обратиться к судье, рыкает басом, точно лев. Это хорошо при таком арбитре, как сэр Уильям, который хоть и старается для деревни по мере сил, крикетом интересуется не особенно. Неспортивно, нечего и говорить, но таков уж деревенский крикет. И тем он спортивнее, если можно так выразиться.

Итак, отказ Боба был настоящим ударом. Никакой серьезной причины он не назвал, сказал только, что Лори дал ему выходной до шести, а идти на праздник ему не хочется. Ужасная досада. Спорили целый час, но совершенно без толку. Несчастный болван уперся. Однако несмотря ни на что, я ликовал. Когда я уснул, мне приснилась Дафни. Какой-то смутный сон, ничего конкретного, помню лишь ощущение чего-то радостного.

В половине седьмого меня разбудил Уильям. Просил покидать мяч. Я был так бодр, что с удовольствием вылез из теплой мягкой постели и пошел с ним!

Глава V

Деревенский праздник

Праздник растянулся на целый день. За вход платили по шесть пенсов; мы с Дафни наделали билетов с отрывными талончиками, чтобы люди – им ведь нужно пойти пообедать, а вечером выпить чаю – не платили еще раз. На ярмарку шли из всех окрестных деревень, приехала и целая компания на автобусах с ближайшего морского курорта Уаймут-Харбор. Мы рассчитывали получить не меньше двенадцати фунтов за билеты, пять фунтов от устроителей ярмарки, не меньше двадцати за закуски (не чистая прибыль – предстояло заплатить еще поставщикам) и не меньше пяти за организованные нами развлечения. Самым прибыльным из них было сбивание кокосов, но и на аттракцион «Предсказание судьбы» – наше нововведение! – возлагались немалые надежды. Устроить его днем мы не могли из-за крикета. Матч кончался ровно в шесть, и у меня оставался час, чтобы принять душ, переодеться, выпить чаю и пробраться потихоньку в палатку.

Матч начался в половине одиннадцатого. Мы отбивали первыми и набрали сто пять очков, причем я набрал тридцать, и даже викарий – целых двадцать семь. Вместо отказавшегося играть Кэнди мы, посовещавшись с капитаном противника – здоровенным детиной по фамилии Могстон, – поставили Дафни, и она успела набрать двадцать шесть.

Когда первый иннинг кончился, было уже два, и мы сделали перерыв; у Мач-Хартли оставалось три часа, чтобы отыграться.

– Постараемся их выбить, – сказал викарий. Констебль Браун подавал первым, потом – я.

Игроков мы расставили так, чтобы Дафни оказалась у ворот – слабые подачи Брауна перехватить было нетрудно, а к моим она привыкла. Второй мяч их бэтсмен отбил прямо нашему полевому игроку. Будь то Боб Кэнди, он бы как пить дать зевнул, а этот, известный повсеместно под именем Уильям Куттс, легко его взял и мигом воззвал к арбитру. Арбитр, сэр Уильям, вздрогнул, пробудился и удалил бэтсмена. Следующий бэтсмен играл очень осторожно, но потом Дафни ловко перехватила у него мой мяч, и вот уже второй соперник отправился с поля долой. В итоге за два часа сорок пять минут мы выбили всех, дав им набрать семьдесят девять очков.

Мы с Дафни побежали домой, Уильям рванул прямиком на праздник, а викарий остался угощать чаем команду Мач-Хартли. Сквайр тоже отправился пить чай, пообещав вернуться и помочь при вручении призов.

– Странно получилось с Бобом Кэнди, – заметила Дафни. Она зашивала меня в цыганскую юбку, чтобы я в порыве вдохновения не выскочил из нее прямо во время сеанса. – Он ведь обожает крикет.

Про Боба я ей еще не рассказал. По правде говоря, теперь, когда затея с гаданием близилась к осуществлению, у меня жутко тряслись поджилки. Да еще я восемь часов пробыл на свежем воздухе и теперь едва ползал. Однако свое коварное дело следовало довести до конца, и вот, накинув поверх рабочего наряда плащ и сунув парик, шляпу и бороду в небольшой саквояж, я двинулся на ярмарку. Мне удалось пробраться в палатку незаметно. Уильям, которому полагалось стоять у входа и дуть в горн для привлечения публики, уже занял свое место. Он сунул голову в палатку и сказал:

– Игра в кокосы идет отлично, Ноэль. Мистер Берт самое то для этого дела, да и старый Фрозблауэр ему помогает, как путевый. Вы-то сами как?

– Паршиво. – Я достал свои «украшения», нацепил. – Вид у меня нормальный?

– Что надо. Мне начинать?

– Наверное.

В маленькой палатке стоял столик и два стула. На столе – блюдце, на нем – две свечи, которые я зажег, перед тем как облачиться в парик и бороду. На темной стене палатки зловеще белел вырезанный из ситца череп.