Антоша, вставай - Михаил Михайлович Сердюков
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Хозяйственное мыло плохо мылилось и издавало дурной запах, но вариантов не было. Я натер им волосы, тело и застирал этим же мылом трусы.
Почистив зубы пастой "Новый жемчуг”, я почувствовал себя немного легче. Сегодня у дверей ванной мать меня не караулила. Всякий раз, когда я набедокурю, она сторонилась меня и молчала. Я тихо проскользнул в свою комнату. Надел трусы и спортивные штаны "Адидас” с вязаным свитером.
Если бы не новая работа, я бы постарался уйти тихо, не встречаясь со Старой Каргой — так было бы легче — но я не знал, куда мне ехать и что делать. Собрав волю в кулак, двинулся на кухню. За столом с опущенной головой сидела мать. Меня охватил приступ раскаяния?
— Мам, — присаживаясь на табуретку, сказал я, накрыв ее руку своей.
На крупное тело старухи был натянут засаленный халат. На открытых участках кожа уродливо висела и напоминала, что мать совсем не молода. Ее здоровая родинка на правой щеке с годами покрылась мелкими волосками, и от былой красоты остался кукиш с маслом. Хотя в девицах бабка выглядела хоть куда. Об этом мне рассказали ее фотографии. Большая грудь, тонкая талия и острые черты лица. Смотря на старуху сегодня, я с трудом верил, что молодая девушка на фото и мать — один и тот же человек.
Когда ее матушка умерла, царство ей небесное, отец запил и не уделял ей никакого внимания. Тогда юная Карга решила, что не может оставить его в беде, и из-за этого нянчилась с ним, пока тот не помер. Когда матери было двадцать шесть, деда не стало, тогда она занялась личной жизнью и встретила отца. В тридцать они расписались, а в тридцать один появился я. Старуха частенько вспоминала молодость, родителей, но размусоливать эту тему не желала.
— Извини меня, — мой голос имел ласковые нотки, которые открывали сердце матери.
— Ну что мне твои извинения? Как мне теперь спать на мокром диване?
Старуха размякла, ее стальной голос стал легче, в нем зазвучала мягкость. Меня отпустило.
— Хочешь, я вынесу диван на балкон? Он там быстро высохнет. Глянь, какое солнце сегодня, такая теплая погода, листья желтые, золотая осень. Мам, ты же любишь такую осень?
— Не заговаривай зубы, лучше ешь и слушай про свою новую работу.
На столе стояла холодная яичница, два бутерброда с маслом и сыром.
— Тебе налить чай? — я встал со стула и зажег газовую плиту.
— Вот хитрый лис, как подлизываешься, а? — пробурчала Карга. — Обычно не замечаешь мать, а стоит нашкодить, так сразу: "Мам, налить чай?” Если бы не твои проделки, так вообще про мать забыл бы…
Я ничего не ответил, пропустив мимо ушей нравоучения старухи. Дождался, когда закипит чайник. Налил кипяток в граненые стаканы. Поставил их в подстаканники, которые мать стырила в поезде Москва — Сочи. Чайный пакетик "Принцесса Нури” моментально раскрасил воду в бордовый цвет и, положив три ложки сахара матери и пять себе, я вернулся за обеденный стол.
— Будешь ты работать в какой-то там "Еде”, — громко отпив чая, сказала мать. — Валерка говорит, ничего сложного. Таскай портфель туда-сюда, и все. Ты вон какой бугай, тебе вообще легко будет. — Она смерила меня взглядом. — Так еще велосипед дадут, не работа, а загляденье! Говорит, телефон у тебя есть, им и будешь пользоваться, только надо какой-то поварбук. Знаешь такое?
— Пауэрбанк? Конечно знаю! — воскликнул я. — Я давно о таком мечтал!
Я так сильно обрадовался, что мне захотелось вскочить и расцеловать мать. Я вспомнил, как она принесла домой "Денди”. Сыну ее подруги подарили "Сегу” на день рождения, а она выпросила у него для меня "Денди”. Ума не приложу, как у нее это вышло, но от радости прыгал я до потолка. Хотя на дворе было лето, мне почудилось, что наступил Новый год, и я уверовал, что Дед Мороз существует и это его проделки, так я был счастлив. Карга редко разрешала мне играть в приставку, утверждая, что эта шарманка портит телевизор и мозги. Но после того, как заканчивал с уроками, она все же давала "добро” полчаса порубиться в Марио.
— Я же давно мечтал о нем!
— Мечтал, значит? — отпив еще немного чая, спросила старуха.
— Мечтал!
— Тебя с работы выперли, ты мне диван обоссал, а вместо того, чтобы поставить тебя в угол, мне нужно еще какой-то поварбук купить, о которым ты давно мечтал. Правильно? Ты, случаем, с Валеркой не сговорился там? Что это вы учудили? Сговор?
— Откуда я знаю твоего Валерку?
— Откуда-откуда? Он же заглядывал к нам, когда ты под стол еще ходил, с работы с моей водила. Че, забыл, хочешь сказать? Не созванивался с ним? Ничего не просил? Не уговаривал родную мать обмануть? Отвечай!
— Да не знаю я твоего Валерку. Если не хочешь — не покупай мне пауэрбанк, тогда и работать мне не нужно.
Мать навострила на меня свой взгляд и пристально посмотрела, не отведу ли я глаза. Не отвел.
— Так, хорошо, рассказывай, что за шарманка такая — поварбук?
— Это зарядка для телефона, чтобы заряда на больше времени хватало. Если я буду доставкой заниматься, то телефон мне нужен, чтобы маршруты прокладывать, вот зарядка к нему и нужна.
— Так, Эйнштейн, держи тыщу, — мать отставила стакан с чаем и запустила руку себе под бюстгальтер. — Валерка говорит — тыщи хватит на твой бук. — Она немного покопалось у себя около груди, отыскивая нужную бумажку. — Ох, что чудишь, а? Только попробуй мать подвести, я ж тебя удавлю! — и с этими словами бросила деньги на стол.
Я проглотил последний кусок холодной яичницы и отставил тарелку в сторону.
— А вот адрес, — Старая Карга достала из кармана фиолетового халата помятую бумажку, — и телефон сына Валерки. Позвони ему, как будешь на месте, — она еще раз пристально посмотрела на меня и кивнула на выход.
Я тут же встал с места и пошел в коридор мимо старых, но горячо любимых матерью сервантов с хрусталем. Каждому моему шагу вторил звук стекла и скрип деревянных половиц. Карга провожала меня взглядом.
— Ох, орел, — протянула она. — Здоровый жлоб, а у матери все деньги берет, а? Вот кто бы знал, на смех бы поднял.
Я хотел было ответить, что деньги мои, и это я ей их отдал. Но сдержался, потому что не хотел выслушивать лекцию о
