Екатерина Великая. Тайная жизнь императрицы - Ольга Елисеева

Самому себе канцлер прочил роль первого министра с неограниченными полномочиями, он намеревался возглавить важнейшие коллегии и все гвардейские полки. Позднее Екатерина вспоминала: «Он много раз исправлял и давал переписывать свой проект, изменял его, дополнял, сокращал, и, казалось, был им очень занят. Правду сказать, я смотрела на этот проект как на бредни, как на приманку, с которою старик хотел войти ко мне в доверие».

После припадка Елизаветы канцлер направил письмо своему старинному другу фельдмаршалу С. Ф. Апраксину, командовавшему русскими войсками в Пруссии. Он сообщал о близкой кончине императрицы и просил подкрепить его войсками в Петербурге. Апраксин дал армии приказ отступать из Пруссии. Однако, вопреки ожиданиям, Елизавета поправилась. Внезапная ретирада ее армии вызвала у императрицы подозрения. Командующий был отозван и в январе 1758 г. допрошен начальником Тайной канцелярии А. И. Шуваловым. Среди прочих ему были заданы вопросы о его связях с Бестужевым и переписке с великой княгиней Екатериной.

14 февраля 1758 г. Бестужев был арестован. К счастью для себя, он успел уничтожить все бумаги и до конца отрицал существование у него каких-либо планов на случай кончины государыни. Сама же Екатерина выкрутилась с огромным трудом. Несколько месяцев она балансировала на грани ареста, который мог закончиться высылкой или заточением в монастырь.

В апреле 1758 г. состоялся первый разговор Екатерины с Елизаветой с глазу на глаз, а в мае – второй. В ходе этих бесед Екатерине удалось отчасти оправдаться. Следствие по делу Бестужева тянулось до конца 1758 г., но за неимением улик зашло в тупик. В начале 1759 г. бывший канцлер оказался сослан в имение под Москвой. Однако подозрения не были сняты с Екатерины, как не утихли и разговоры о том, кто взойдет на престол после дочери Петра.

Ошибка Понятовского

Если политические невзгоды грозили низвергнуть великую княгиню с высот русского Олимпа в родное немецкое захолустье, то любовные дела шли как нельзя лучше. Казалось, радость переполняет Екатерину до краев. Стась был не просто красив, нежен, образован и податлив, как воск в ее пальцах, он обладал еще и невыразимым польским шармом. Молодой дипломат мог подарить своей возлюбленной все, кроме постоянства. Нет, бедный Стась не изменил великой княгине. Он поступил хуже.

Однажды Петр Федорович приказал слугам подкараулить и схватить Понятовского в Петергофском парке, после того, как тот несколько часов провел у цесаревны. «Некоторое время мы все двигались по дороге, ведущей к морю. Я решил, что мне конец, – вспоминал дипломат. – Но на самом берегу мы свернули направо… Там великий князь… в самых недвусмысленных выражениях спросил меня, спал ли я с его женой». Понятовский все отрицал, и через некоторое время его отпустили.

Г. Г. Орлов. Художник К.-Л.-И. Христинек

Через свою фрейлину, любовницу Петра, Елизавету Воронцову, Екатерина попыталась замять дело. Казалось, наследник успокоился и даже назначил час для примирения. Понятовский отправился в Монплезир. «И вот уже великий князь с самым благодушным видом идет мне навстречу, приговаривая:

– Ну не безумец ли ты! Что стоило своевременно признаться? Никакой чепухи бы не было… Раз мы теперь добрые друзья, здесь явно еще кого-то не хватает!

…Он направился в комнату своей жены, вытащил ее, как я потом узнал, из постели, дал натянуть чулки, но не туфли, накинуть платье из батавской ткани без нижней юбки, и в этом наряде привел ее к нам…

Затем мы принялись болтать, хохотать, устраивать тысячи мелких шалостей, используя находившийся в этой комнате фонтан – так, словно мы не ведали никаких забот. Расстались мы лишь около четырех часов утра».

Так что же, собственно, сделал очаровательный Стась? Ничего. В том-то и беда, что милый польский дипломат позволил у себя на глазах оскорбить Екатерину, вытащив ее полураздетой из постели, и повел себя так, будто ничего не произошло. Более того, даже обрадовался, что из-за хорошего расположения духа Петра Федоровича им с великой княгиней не грозят неприятности. Видимо, Понятовский так до конца жизни и не понял, что именно тогда погубил себя в глазах Екатерины, иначе он не поместил бы эту сцену в свои мемуары.

Зато великая княгиня очень хорошо поняла произошедшее. Она подыграла развязному мужу и его любовнице, тоже сделала вид, что вполне довольна, и тем избежала крупного скандала, но осталась внутренне уязвлена. Ее неотразимый варшавский рыцарь оказался человеком слабым и трусливым. Хотя роман Екатерины с Понятовским продолжался еще некоторое время, великая княгиня уже осознавала, что одно преклонение ее не удовлетворяет. Она искала силы. Не только физической, но и душевной. Пусть грубой, зато надежной, как камень. Силы, которая не позволила бы втоптать ее в грязь.

Эту силу ей подарил Григорий Григорьевич Орлов, которого цесаревна сама нашла и выбрала, как только карета с горячо любимым Стасем покинула Петербург, направляясь в Варшаву. В то самое время, когда Екатерина молча переживала свое разочарование в Понятовском, она из пересудов фрейлин узнала, что в аналогичных обстоятельствах не все ведут себя, как Станислав.

Орлов был адъютантом президента Военной коллегии фельдмаршала графа Петра Ивановича Шувалова и увлекся его любовницей княгиней Еленой Куракиной. «В круг обязанностей Григория Орлова входило разносить любовные записки, – сообщал секретарь французского посольства Мари-Даниэль Корберон. – Но Орлов был слишком молод, чтоб исполнять в данном случае роль наперсника, а княгиня слишком опытна, чтобы пропустить незамеченными счастливые достоинства Орлова. Она сделала его своим любовником и поздравила себя с этим выбором. Юный адъютант был молод, красив и силен. В нем уже замечались задатки твердого и своеобразного характера, который вполне определился впоследствии и который с того времени он начал смело выказывать. Граф Петр требовал прекращения свиданий с Куракиной. Орлов не желал дать подобного обещания. На него одели оковы, но и это не смогло сломить его упорства. В наказание за строптивость его отправили на войну с Германией».

Екатерина справедливо предположила, что если ради мимолетного увлечения Куракиной Григорий Григорьевич не побоялся оков, то ради нее он вполне может рискнуть головой. По здравому размышлению великая княгиня пришла к выводу, что Орлов слишком хорош для вторых ролей. Его дело – освобождать принцесс, а не тратить время на прислугу.

Выбор Григория Григорьевича, героя Семилетней войны, кумира столичных гвардейцев, определялся во многом и чисто политическим расчетом. Екатерина уже завоевала себе такое положение в обществе, при котором на нее смотрели, как на единственную надежду удержать неуравновешенного мужа в рамках в случае смерти Елизаветы. Теперь она нуждалась в серьезной военной опоре. Такую опору могли обеспечить братья Орловы, являвшиеся признанными вожаками столичной гвардейской молодежи. Так в сердце Екатерины вместе с любовью вошел расчет. Григорий Григорьевич оправдал возложенные на него и его братьев надежды. Заговор готовился долго, а совершился молниеносно.

«Малая толика рассудка»

«Уже шесть месяцев как замышлялось мое восшествие на престол, – писала Екатерина Станиславу Понятовскому 2 августа 1762 г. – Петр III потерял ту малую долю рассудка, какую имел. Он во всем шел на пролом, он хотел сломить гвардию, переменить веру, жениться на Елизавете Воронцовой, а меня заточить в тюрьму». Если Екатерина и сгущала краски, то самую малость.

Е. Р. Воронцова. Художник А. П. Антропов

Племянник Елизаветы Петровны взошел на престол после смерти своей венценосной тетушки 25 декабря 1761 г. Она умерла в Сочельник, перед Рождеством, и народ видел в этом особую милость Господа к матушке-государыне, за все свое царствование не казнившей ни одного человека. Насколько простонародье любило Елизавету, настолько не принимало ее наследника. Немедленно по городу распространились слухи, что он тайком держится прежней лютеранской веры, ненавидит русских и желает победы в войне прусскому королю Фридриху II, потому что и сам пруссак. В этих рассуждениях тоже имелась доля правды.

С началом Семилетней войны, в которой Россия выступила в коалиции с Францией и Австрией против Пруссии, Елизавета Петровна ввела наследника в состав совещательного органа – Конференции при высочайшем дворе. Здесь Петр наконец обрел возможность оказать тайную помощь своему кумиру. «Однажды, когда я была у императора, – вспоминала Е. Р. Дашкова о временах царствования Петра III, – он, сев на любимого конька, завел речь о прусском короле, и, к удивлению всех присутствующих, напомнил Волокову (который в предыдущее царствование был первым и единственным секретарем Сената), как часто они вместе смеялись над теми секретными решениями и приказами, которые посылались в действующую армию и не приносили успеха из-за того, что о них заранее сообщали королю».