Прелюдия к большевизму - Александр Фёдорович Керенский
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Первый свой ультиматум генерал Корнилов представил немедленно после его назначения на пост Верховного главнокомандующего и еще до того, как он покинул Бендеры. Я отправил ему общепринятую телеграмму с поздравлением, выражая надежду, что под его командованием и т. д. Короче говоря, в тексте было то, что обычно говорится в подобных случаях. Мне казалось, что этот человек честно желает работать, и будет делать это. В ответе на мою телеграмму я сразу же и получил этот первый ультиматум. Вы знаете, дело Черемисова. Я сказал Временному правительству, что мы должны немедленно отправить в отставку Корнилова и что если мы желаем восстановить дисциплину в армии, то мы должны начать, приведя в пример Ставку главнокомандующего. Однако мое предложение не было принято, а Корнилов истолковал нашу снисходительность как признак беспомощности.
[На самом деле генерал Корнилов во время первых суток своего пребывания на посту Верховного главнокомандующего умудрился послать мне две ультимативные телеграммы, с которыми я поступил не одинаково. Я просто для себя отметил первую телеграмму. Я не стал докладывать Временному правительству, несмотря на то что в ней содержались не больше не меньше как «условия», при которых генерал Корнилов соглашался оставаться главнокомандующим. Вот текст его ультиматума: «Как солдат, обязанный показывать пример военной дисциплины, я повинуюсь приказу Временного правительства, назначающего меня на пост Верховного главнокомандующего; но теперь, будучи им и гражданином свободной России, я заявляю, что буду оставаться на этом посту столько времени, насколько, по моему убеждению, я буду полезным для моей страны и установления режима. В соответствии с вышеприведенным утверждением, заявляю, что я принимаю это назначение, но при этом выдвигаю следующие условия: 1. Я несу ответственность только перед своей совестью и всем народом. 2. Абсолютное невмешательство в мои властные приказы, включая назначения на высшие командные посты. 3. Распространение всех мер, недавно принятых на фронте на все районы в тылу, где находятся резервы армии. 4. Принятие моих предложений, обозначенных в телеграмме в адрес совещания 16 июля в Ставке…»
Сегодня, оглядываясь на события, произошедшие позже, я могу сказать, что эти «условия» производят гораздо менее наивное впечатление, чем это было 20 июля 1917 года. Тогда, если бы к ним отнеслись серьезно, официальное обсуждение ультиматума генерала Корнилова, действующего «теперь, как Верховный главнокомандующий», могло бы привести к неизбежным последствиям (см. пункты 1 и 2 условий), а именно — к отстранению генерала Корнилова с его поста с привлечением его к суду в соответствии с военным статутом. И все же, весь документ доказывал отсутствие хотя бы элементарного знания основ государственного управления в такой степени, что кажется невозможным корить этого отважного солдата, который, ничтоже сумняшеся, подписал документ, навязанный ему «случайными людьми». В то время я полностью разделял выраженное позднее мнение князя Г. Н. Трубецкого о генерале Корнилове.
«Мое общее мнение о Корнилове, — писал князь Трубецкой, — состоит в том, что он, прежде всего, солдат, неспособный ухватить сложные политические вопросы, и в качестве такового он являет собой особенно замечательный образец нашего командного состава». Вспоминаю, что, прочитав условия Корнилова, я вручил телеграмму Савинкову и Барановскому. Оба они сказали, что она не стоит внимания, а Савинков добавил, что на генерала снова оказали влияние беспринципные авантюристы, окружавшие его, и что, получив соответствующие объяснения, Корнилов осознает свою ошибку.
Если вы не будете забывать, что это были времена, когда «все и всякий» ничего, кроме «требований», не адресовал Временному правительству, когда отношение человека, требовавшего что-то, было единственно принятой формой отношений к властям; если вы поймете вполне закономерное поведение людей, опьяненных свободой после долгих лет рабства, властный стиль которых был выработан на уличных митингах и заседаниях Государственной думы (именно в такой манере вещал оратор со стороны «революционной демократии» и Главного комитета Союза офицеров), если вы будете все это держать в уме, то поймете, почему я посчитал условия генерала Корнилова простой литературой. Вдобавок к этому на фронте сложилось исключительно критическое положение, с которым надо было справиться с крайней осмотрительностью и вокруг которого шумели не из-за «политики», а из-за военного искусства; и я думаю, что каждый беспристрастный критик поймет, почему я просто запер телеграмму Корнилова в своем столе. Я не мог поступить с нею иначе.
Дело генерала Черемисова было совсем иного рода. На этот раз я имел дело не с простой литературщиной, но с весьма решительным актом, который требовал от верховной власти немедленной негативной реакции. В своем заявлении следственной комиссии генерал Корнилов сам приводит следующее описание своего «конфликта» из-за Черемисова с Временным правительством:
«Я был назначен Верховным главнокомандующим 10 июля согласно приказу Временного правительства. Я телеграфировал ответ, указывая, на каких условиях я считаю возможным принять этот пост. Одним из условий было абсолютное невмешательство Временного правительства во все назначения на должности Верховного командования… В ответ я получил телеграмму от военного министра, который признавал мое право назначать моих соратников, а на следующий день я узнал из прессы новость о том, что генерал Черемисов без моего ведома был назначен главнокомандующим Юго-Западным фронтом. Я был вынужден телеграфировать военному министру и просить его о том, чтобы он отменил это назначение. Я предупредил его, что в противном случае сочту невозможным принять на себя Верховное командование. 20 июля я телеграфировал Савинкову, сообщая ему, что не отправлюсь в Ставку прежде, чем не получу решительного ответа на мои телеграммы».
Во-первых, одновременное назначение генералов Корнилова и Черемисова приказом Сената было произведено 18 июля, то есть до того, как Корнилов выдвинул свои условия, и, следовательно, мой ответ на телеграммы генерала Корнилова от 19 июля не имел никакого отношения к событиям 18 июля. Тогда в моем ответе не содержалось согласия на условия «невмешательства». Я лишь признавал право генерала Корнилова как Верховного главнокомандующего делать такие назначения на командные посты, поскольку это в юрисдикции Верховного главнокомандующего. Однако это право никогда не оспаривалось. Дело в том, что закон, касающийся прав Верховного главнокомандующего, который был издан для великого князя Николая Николаевича, давал ему право назначать на командные посты людей, которые должны были пройти представление как кандидаты на этот пост и получить подтверждение от верховной власти. Этот закон оставался в силе после революции, а власть соверена передавалась Временному правительству. На практике и до и после революции взаимоотношения
