Повесть Белкиной - Наталья Рубанова
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Надо было что-то делать, но что? Он умылся, открыл форточку, лег на диван и случайно нащупал недопитую «Гжелку». «Ну, последний разок!» – крякнул Витюня, и прилник к прохладному горлышку.
Когда его существование превратилась в кошмар? Когда он променял Веру на стеклянную емкость? Веру – умницу, красавицу (в скобках: умницу и красавицу) – на тару? «У, Змий чертов!» – покосился Витюня на бутылку и опешил: оттуда показалась сначала зеленая голова, а затем и тулово, покрытое мерзкими чешуйками. На чешуйках поблескивали мелкие гнойнички. Глазки у Змия были маленькие и злобные – настолько маленькие и злобные, что Витюню чуть не стошнило.
– Step by step кругом, – сказал Змий, подползая к Витюне. – Dellirium tremens[13], будь здоров!
– Ага… – отодвинулся к стенке Витюня, видя, как Змий увеличивается в размерах и зеленеет все больше.
– Путь далек лежит? – спросил Витюню Змий, когда тот попытался, было, встать с дивана.
– Ага… – перекрестился Витюня и посмотрел на спасительное окно: первый этаж – хоть и высоковат, но, в сущности, пустяк…
– В той степи глухой замерзал ямщик… – пропел Змий басом, и, улыбаясь, улегся на Верино место: рядом с Витюней. – Ну, со свиданьицем. Давно я тебя дожидался, красавчика! Ух и люб ты мне, парень! Уж сколько я тебя оседлать хочу – и все никак. А теперь вот… час настал…
– Погоди, братан, – Витюня брезгливо отодвинулся от зловонной пасти Змия. – Что значит «люб»? У меня жена…
– Жена – не стена, подвинется, – навалился со всей дури на Витюню Змий, перевернул на живот и спустил штаны.
– А-а-а! Ты чего, гад, делаешь? Ты куда лезешь? – заорал Витюня.
– В старинные пруда, – сказал Змий, подмяв под себя вырывающегося Витюню. – Куда ж еще!
– А-а-а! – кричал не своим голосом Витюня. – А-а-а! Всё, не пью, решено! – и плакал, и плакал, и слезы горькие лил.
– Но-о! Давай, работай! Мужик с тулова – бабе легше…
Открыв дверь и зажав нос надушенным платочком, Вера поправила прическу и перешагнула через труп: облегченно вздохнув и улыбнувшись, она лишь мельком посмотрела на тело. «Вот и чудненько…» – замурлыкала Вера себе под нос, и быстренько куда-то позвонила.
* * *Сто девятое ноября
– Ставишь, бывало, десять пузырьков «Боярышника» – только из аптеки, в хрустальные рюмки наливаешь… аккурат коньяк по цвету; нервы, опять же, успокаиваешь… В юности спирт озёрной водичкой разводили, и ничего! Это потом на благородные напитки перешли, – голос из прошлого. Представляется совершенно очевидным, что человека, употребляющего спиртное, – инородное для человеческого организма вещество, – мы вправе отнести к психически ненормальным, – продолжает е.б. из славного града Абакана, не забывая назвать Бетховена, сына алкоголика, алкоголиком, а музыку его – дегенеративной, которую слушают одни алкоголики и психопаты. Я же вспоминаю 32-ю сонату, и не только: по описанию его друга Вегелера, Людвиг был маленьким и невзрачным, а лицо его – красным, уродливо изъеденным оспой. «Ну и что? – говорит мне мой б.-у.шный возлюбленный. – Ну и что? Какое тебе дело до воспоминаний Вегелера и идиотизмов е.б.?» Я смотрю на него как на бесполезное ископаемое и думаю, что если б он прочитал все это, то, удрученный, на карте страны Й. пк.н. никогда больше не проявился б. «И не говорите мне про большинство! Я пишу для посвященных» – мне кажется, или я действительно его – вана – слышу? Действительно существую? «Всё, что должно быть сказано, уже было сказано, но поскольку никто не слушал, приходится повторять сначала», – толдычит Жид. – На колу висит мочало…
* * *[EXISTENTIA][14]И вот, у нее/него появляется время: огромный день, в котором он/а предоставлен/а себе. Желательно определиться с полом: «слэш» непременно утомит читающего. Он/а это знает. Он/а не знает лишь, не заснет ли на следующем абзаце. Представляете степень ужаса? Умножим на тысячу и разделим на ноль. Горячо! Время, отданное своим словам, и есть это запрещенное деление.
А вот, допустим, она. Или не допустим? ОК: средних лет, высокая, черноглазая. На руках браслеты: по четыре на каждой. Браслеты звенят, стоит лишь коснуться чего-нибудь, а так как это происходит постоянно, кажется, будто она вся звенит.
А вот, к примеру, он. Как и ее, его мы именем не накажем. Или не одарим. Итак, он: средних лет, высокий, черноглазый. В руках кастеты. Впрочем, кастеты – не более чем блеф, ведь его интересуют слова. Буковки. Более того: он питает к ним особую слабость.
Но тут уж читатель вопит: «Сколько можно?». Читатель – до души в пятках, до кончиков ногтей, до мозга костей, до пены у рта – чувствует себя обманутым с первых же строк. Ему ведь сказали: «Круто! Вся Европа давно…» – а он не понимает, он – никогда не Европа. Ему холодно, страшно: тонет без сюжета!
Скучно, да? Тогда так…
Тема: Порция утренней пурги.
Дата: Fri, 06 Apr 2001
10:56:46+ 0400
Автор: Он <[email protected]>
Koму: Она <[email protected]>
Поздравляю, маленькая моя Ведьма! Меня вообще-то ситуация так уж сильно не напрягала – ну, дети, так дети – выкрутились бы как-нибудь, но я рад, что все обошлось, потому что это означает: болезненное состояние скоро оставит тебя. Станцию не перепутаю т. к. желаемое предпочитаю делать действительным.
«Нарзан» с утра? Ну-ну! А у меня какое-то отупение в организме – еле-еле заставляю себя мыслить. Кошмар какой-то, словно обкуренный! Причем началось все, когда вошел в кабинет. Может, здесь какая-то черная дыра? ☺ В общем или вобщем, все это фигня, скоро увидимся, целую.
Я.
PS. «Размачивать» (исп.) – делать из мачо обычного человека /БИЭМ, т.2, стр.34/.
– Вот как я пишу роман. Я не создаю его в буквальном смысле этого слова, а предоставляю ему возможность создаваться самому. Приступая к работе над романом, я не знаю, какие события в нем произойдут, как начнется и чем кончится. Я знаю только своего главного героя, своего Ругона или Маккара. Я размышляю о его темпераменте, о его семье, в которой он родился, и о том классе, к которому, как я решил, будет принадлежать, – говорит Эмиль[15].
– Я тоже не знаю, – сказал/а он/а и сделал/а глоток кофе. – Но я еще не знаю и героя. Он настолько размытый, невидимый… какие там сословия, классы! Я давно не вижу его самого, а если и «да», то он ведет себя совершенно иначе, нежели мне представлялось раньше… И (не)одиночество не при чем. Будь или не будь я одинок/а, ничего не изменится: Я НЕ ВИЖУ СВОЕГО ПЕРСОНАЖА!!! НЕ ВИЖУ СМЫСЛА В ЕГО ОПИСАНИИ!
– Все, что мною создано, – это плоды одиночества. Все, что не относится к литературе, я ненавижу, оно мне надоедает, – Франц[16] нервно потирает руки. – Мне кажется невероятным, что я научусь жить с кем-то вместе. Мне надо много быть одному. Страх перед соединением, растворением… Тогда я уже не буду один…
– Да, иногда у меня тоже бывает такое, – он/а закуривает. – Но я не хочу… Словом, нет. Нет. Есть ведь еще и любовь, черт возьми!
– А я вышла замуж за Макса потому, что чем больше я буду стареть, тем больше он будет мной интересоваться, ведь он археолог! – смеется Агата.[17] – Пятнадцать лет размышлений!
– Извращенное, впрочем, чисто английское, чувство юмора, – он/а стряхивает пепел. – Но что мне делать? Я потерял/а всё: сюжеты, мысли, желание записывать… – он/а краснеет.
– Друг мой! Медицина – моя законная жена, литература – незаконная, – говорит А.П., прохаживаясь по комнате взад и вперед. – Обе, конечно, мешают друг другу, но не настолько, чтобы исключить друг друга. Так и у вас с вашей фабулой и ее отсутствием: вы никак не желаете понять, что это совершенно нормальное явление, и с ним надо сжиться. Да-да, привыкнуть. Только…для того, чтобы писать, надо писать. Понимаете?
– Я нахожусь в наркотической зависимости от языка, – констатирует он/а. – И, когда слов нет, меня ломает.
– Какое сделал я дурное дело,И я ли развратитель и злодей,Я, заставляющий мечтать мир целыйО бедной девочке моей?
– пропел себе под нос г-н Сирин, хлопнул дверью и уехал в Швейцарию.
– К чему это все? Откуда это все? – он/а оглядывается.
В комнате пусто.
Тема: Re: O!
Дата: Wed, 18 Apr 2001
15:34:46+ 0400
Автор: Он <[email protected]>
Koму: Она <[email protected]>
Ведьмочка моя! Принцесса моя несчастная! Вышел на связь с мозгом и теперь пытаюсь написать нечто умное. Впрочем, то, что ты можешь в этом текущем Приколе натворить чего-то значимого, я не сомневаюсь и никогда не сомневался. Только – упс! – не наступай на горло … «собственной песне». Мы, кажется, с тобой недавно чуть не поссорились из-за разного понимания «своей песни» и этого самого дурацкого наступания ей на горло. И я не тороплю тебя. И не анализирую. Делай что хочешь и как хочешь, – лишь бы тебе не было все это через силу и лишь бы Несчастной Принцессой в этом Приколе ты оставалась недолго. А что касается «скучать не придется» – так я всегда бежал от скуки.
