Изгнание из Эдема Книга 1 - Патриция Хилсбург
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— А мы все спокойны.
— Я уже сам не понимаю, где я, — признался адвокат и посмотрел на всех по очереди. — Вы все пришли ко мне за советом, но не говорите, что же вы хотите.
— Но я рассказала вам почти все, — с удивлением и некоторым возмущением прозвучал голос Стэфани.
— Вот я и считаю, уважаемая мисс Фархшем, — строго сказал адвокат. — Не лучше ли вам развестись?
— Что?!
— Как?!
— Зачем?!
Три вопроса обрушились на адвоката, и он не мог сразу сообразить, кто что сказал.
После того, как все опять смолкли, голос Стэфани зазвучал, подавляя попытки всех остальных вставить хотя бы слово:
— А на что будет жить этот несчастный? — она кивнула в сторону Фархшема — и стала с расстановкой объяснять адвокату: — У него за душой ни цента. Ведь если бы дядя не пристроил его в страховую контору, он стал бы боксером и теннисистом-профессионалом. Впрочем в конторе от него все равно никакого толку. — Она махнула рукой и опять спокойно присела, с подозрением прислушавшись, как тихо крякнул хорошо подделанный Чипендейл.
— Послушай, Стэфи, Сэдверборгу и всем остальным все это совершенно не интересно, — вяло возразил Фархшем и провел рукой по своей все еще топорщащейся шевелюре.
Но успокоить Стэфани Харпер, если она сама этого не хотела, было не просто.
— Не интересно!
— Стэфи…
— Должно быть интересно!
— Я прошу…
— Не надо меня просить. Я так решила и расскажу всем. Замолчи, Джон!
— Молчу.
— Вот так! Когда Джон сделал мне предложение, он был слишком глуп, чтобы понимать, какая это наглость!
— Вот видите!
— Я сдержала слово, данное отцу. Я вручила ему чек на сто пятьдесят марок и попросила его: «Превратите их за полгода в пятьдесят тысяч, и я ваша!»
Эндрюс посмотрел на Стэфани и заметил, между прочим:
— Вы мне этого никогда не рассказывали.
— А зачем? Возмутительная история.
— Что тут возмутительного, Стэфи?
— Все.
— Нет. Разве я не добился своего? Разве я не прошел через ад, чтобы добыть эти чертовы деньги и завоевать тебя, дорогая? Разве это не так? Даже невозмутимый Эндрюс Блэкфорд остолбенело уставился на Джона Фархшема — куда подевался его апломб и вальяжное спокойствие.
— Вы сделали пятьдесят тысяч за полгода? Я правильно вас понял?
— А почему вы думаете, что я не смогу?
— Верьте-не-верьте, Эндрюс, но он действительно их сделал. Да, этот дурак, увалень за полгода их сделал, заработал, и я вынуждена была сдержать свое слово, и он получил в жены Стэфани Харпер. Более того, обладание этими деньгами и мысль, что он сделал их сам, придало ему — вы не поверите! — известное величие. Я игрок. Я импульсивная женщина.
— Какая?
Стэфани посмотрела на Патрицию, как бы удивившись, что она еще здесь, но ответила, почти раздельно повторила незнакомое для нее слово:
— Импульсивная! Я сдержала слово. — Продолжала она, обращаясь только к адвокату. — Я вышла за него замуж. И лишь потом узнала, каким образом он заработал эти деньги или сделал их, как он выражается. Но было уже слишком поздно.
— Ну и каким же? — Фархшем, можно сказать, лез на рожон. — Собственным умом.
— Умом!?
— Да, только умом.
— Скажи лучше, только благодаря своей глупости, невежеству, преступным наклонностям и удаче, которая, к моему большому удивлению, часто сопутствует дуракам.
— Ты так не думаешь обо мне, Стэфи?
— Именно так. Но не мешай мне рассказывать адвокату. И вот, ты получил мою руку, которой добивалось столько достойных мужчин. А на самом деле ты должен был получить и заслуживал совсем другого — пяти или больше лет каторги.
— Пяти? Ты сама знаешь, что, возможно, и пятнадцати, но жизнь с тобой…
— Что, жизнь со мной?!
— Сказать?!
— Скажи, скажи!
— Жизнь с тобой оказалась пострашнее всякой каторги.
— Вот и вся благодарность!
— Прости…
— Она была бы для тебя раем, если бы природа создала тебя достойным такой спутницы, как я. А чем она стала для меня?
— Ты сама…
— Сама, сама, Джони, виновата. Когда-то ни один мужчина не был для меня достаточно хорош. Как принцесса из сказки, после всех своих ошибок и побед, предлагала руку любому, кто выполнит мое условие. Но женихи из хороших семей или были слишком горды, или не уверены в себе.
— А я был уверен! Потому, что был дураком и очень хотел иметь такую, нет именно тебя своей женой!
— Лучше бы не хотел! Я только позже поняла, что люди из хороших семей были слишком честны для такой безумной сделки. А этот выдержал, и я оказалась связанной с этим огромным жалким насекомым.
— Стэфи, дорогая, ты можешь говорить, что хочешь, как всегда, но тогда ты была влюблена в меня не меньше, чем я в тебя. Ведь, это чистая правда.
— Нет, не правда!
— Вспомни…
— Да ладно. Ну и что? Ты был молод, хорошо сложен, прекрасно выглядел на теннисных кортах и на ринге. И общение с тобой возбуждало меня.
Джулиус Сэдверборг опять испугался пикантных подробностей в отношениях этой супружеской пары. Он протестующе, как в суде, поднял руку:
— Миссис Фархшем, не надо углубляться в такие интимные подробности! Может обойдемся без них?
— Не думаю.
— Я прошу…
— Хорошо. Вы, Джулиус Сэдверборг, может и набиты старой соломой, а я человек из плоти и крови. Джон физически безупречно сложен и привлекателен, и это единственное оправдание моего замужества.
— Я молчу.
— Молчите, молчите, мой поверенный! У вас ведь не хватит наглости заявить, несмотря на то, что он ваш друг, что он наделен интеллектуальным обаянием?
Джулиус что-то внимательно рассматривал на своем столе. Никто не смотрел на Стэфани Харпер, испытывая некоторую неловкость, только Патриция улыбалась, довольная происходящим и, очевидно, еще каким-то своим мыслям.
Первым опомнился, чтобы вставить интересующий его вопрос Эндрюс Блэкфорд:
— Но как он все-таки сумел сделать эти пятьдесят тысяч?
— Вот сумел!
— Играл на бирже?
— Вздор! Этот человек не сумел бы отличить плюральной акции от просроченной, от обыкновенной с просроченным дивидендом. Он не способен даже сообразить, с чего начинают на бирже.
— При чем ту биржа?
— Так как все-таки? — не отступал Эндрюс Блэкфорд. — На моем счету в банке сейчас как раз такая сумма, и мне хотелось бы ее превратить в пятьдесят тысяч. Мне страшно хочется этого. — И он с надеждой посмотрел на Джона Фархшема. А Фархшем почти дремал, он всегда страшно уставал, когда много говорила Стэфани.
— Вы так богаты, Стэфани, — Эндрюс Блэкфорд, не получив ответа у Фархшема, опять обратился к Стэфани, — что каждый порядочный человек, приближаясь к вам, чувствует себя авантюристом.
