Леший в погонах - Александр Александрович Тамоников
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Они там впереди. Звякнули чем-то металлическим. Котелок, наверное, хотя ручья там нет. Думаю, что их там немного.
– Сделаем так: мы с вами парой, выдерживая дистанцию десять, выдвигаемся вперед. Лейтенант пусть прикрывает нас сзади. Когда дойдем до места, откуда видно людей у костра, посматривайте на меня. Скажу: «Атакуем» – значит, бросаемся вперед, и каждый действует по обстановке. Если скажу, что нужно отойти, то молча отползаем назад.
Разойдясь в стороны, Сосновский и оперативник двинулись вперед, стараясь издавать поменьше звуков, неслышно наступать на траву. Понятно, что может попасться старая шишка или сухая ветка, которую не заметить в траве. И тогда треск, резкий звук – и враг насторожится, схватится за оружие. Но пока этого не произошло, нужно подойти к лагерю неизвестных максимально близко. Увидеть людей, понять, кто они такие, сколько их. Группа прошла почти пятьдесят метров, уже стала видна низинка и дым, поднимавшийся из нее, струившийся в кронах деревьев.
Выдала оперативников не сухая ветка, а простая случайность, которую предусмотреть сложно. Слева от Сосновского оперативник вдруг нос к носу столкнулся с небритым мужчиной в мятом грязном пиджаке и кирзовых сапогах. Мужчина держал в руках немецкий «шмайссер» и тут же вскинул его, увидев человека в советской военной форме. Оперативник опередил своего противника и короткой очередью свалил его. «Все, теперь только быстрота и решительность», – подумал Сосновский и тоже бросился вперед. Он увидел людей в немецкой форме сразу, как только пробежал пару шагов к краю низинки. Трое солдат и один офицер тут же, только услышав очередь, схватились за оружие.
– Бросайте оружие, вы окружены! – закричал Сосновский по-немецки и рискнул дать очередь не в самих немцев, а поверх их голов.
Надежда не оправдалась, «окруженцы» не побросали в испуге оружия, а открыли автоматный огонь. Спасало положение лишь то, что немцы не знали количества напавших на них советских военных, не поняли, что окружены, и надеялись, отстреливаясь, скрыться в лесу. Но лесной массив был небольшой, а сами «окруженцы» были у оперативников как на ладони. Две короткие очереди – и немецкий солдат упал как подкошенный, еще один выронил оружие, схватившись на окровавленное плечо. Сосновский, перебегая от дерева к дереву и уходя вправо от своего напарника, стрелял по ногам, но немцы метались, и он еще ни разу ни в кого не попал. Наконец немецкий солдат, у которого заклинило оружие, бросился по противоположному склону вверх, и Сосновский тут же дал очередь по его ногам. Оперативник слишком поздно понял, что в сторону убегавшего бросился и немецкий офицер. Стиснув зубы, Михаил опустил оружие и со злостью сплюнул. Немец сам бросился под пулю.
Спустившись вниз, Сосновский с горечью смотрел на немца, которому пуля угодила точно в затылок. Солдат с простреленной ногой корчился на земле, со страхом глядя то на убитого командира, то на русских офицеров. Еще один раненый стонал и отползал от русских в сторону. Второй, которому пуля угодила в плечо, затих. Стало понятно, что пуля перебила большой кровеносный сосуд.
– Эх, жалко, – вздохнул, остановившись рядом, оперативник. – Он бы нам много интересного рассказал.
– Черт бы его побрал, – проворчал Сосновский в ответ. – Этот кинулся вверх по склону, и я ему по ногам стрелял. Так надо же было и офицеру кинуться в ту сторону. Вот и поймал пулю.
– А этот у них, наверное, был проводником!
Обернувшись, Сосновский увидел, как лейтенант стаскивал вниз по склону убитого мужчину в гражданской одежде. Ну, хоть так, хоть двое раненых немецких солдат, а не только одни трупы. Эта мысль утешила, но ненадолго. Осмотревшись во временном лагере «окруженцев», Сосновский понял, что они тут делали и зачем разжигали костер. В кустах валялись жерди самодельных носилок и окровавленная простыня. А еще на краю поляны виднелся холмик свежей могилы. На грубом кресте, вытесанном ножами, раскаленным на огне шомполом выжжена надпись: «Oberst Friedrich Heidrich».
«Ну, вот и разгадка, – подумал Сосновский. – Они раненого полковника несли, да не донесли». Глупо, конечно, было надеяться спасти полковника, но у всех свои представления о военной чести. И эти солдаты остались верны своему командиру, хотя могли бы сохранить ему жизнь, сдавшись. Он обернулся и посмотрел, как его оперативники перевязывают раненых немцев. Он подошел к солдату с перевязанной ногой. Штанину ему разрезали, чтобы обработать рану, и теперь он лежал бледный и жалкий. Губы у раненого дрожали, но страх, кажется, начал проходить. Понимал гитлеровец, что его перевязали не для того, чтобы убить. Надеется теперь, что останется в живых.
– Отвечай на мои вопросы, если хочешь жить, – заговорил с немцем Сосновский. – Кто этот человек в гражданской одежде?
– Это ваш, русский, – торопливо произнес солдат. – Мы его встретили, когда он прятался в лесу. Он служил в гражданской полиции, боялся, что его поймают и расстреляют.
– Куда вы шли? К линии фронта?
– Да, – закивал немец.
– С раненым полковником на носилках? – с сомнением обернулся в сторону могилы Сосновский. – Говори правду!
Немец испуганно втянул голову в плечи, глядя снизу вверх на грозного русского майора, который так хорошо говорит по-немецки. Ясно, что идут уже не первый день без еды и воды. Подавлены, страшно устали, отчаялись. А тут еще перестрелка, гибель товарищей, с которыми вот уже несколько дней делили последние сухари. А может, и не ужас он ощущал от гибели товарищей, может быть, даже облегчение. Может, осознал, что все закончилось, все мучения. Стыдно? Да, но жить все равно хочется. А тут такая надежда появилась. Сосновский не ошибся, он правильно понял состояние этого солдата.
– Полковник был обречен. У него тяжелое ранение. И если без медицинской помощи, то он был обречен, – заговорил немец усталым голосом. – Мы знали, что умрет и нам придется его похоронить, а тут этот русский. Сказал, что поможет дойти до какого-то села, где его знакомый спрячет полковника, вылечит. Но мы не донесли. Наш обер-лейтенант очень надеялся спастись, но ему тоже не повезло.
– А тебе повезло? – удивился Сосновский.
– Мне? – на лице пленного снова промелькнула тревога. – Но вы же меня не убьете, я же…
– Можем и убить, – усмехнулся Сосновский. – Следовало бы убить, но, в отличие от вас, мы чтим международные конвенции в отношении военнопленных. Куда вы шли, что за село?
– Я не знаю,
