Краснов-Власов.Воспоминания - Иван Поляков

И дорогой и дома мы обменивались мнением, силясь угадать: когда же Ген. Власов был самим собой? — В начале или в конце нашего разговора? В конечном результате, после долгих и горячих дебатов, мы решили, что заключительный аккорд его речи звучал искренне и, как будто бы, без фальшивых ноток.

Все это время меня усиленно занимала мысль, как наиболее правдиво передать Петру Николаевичу мою беседу с Андрей Андреевичем. Рассказать все в точности, по моему, было нецелесообразно. После долгого размышления, я решил первые ее две части изложить почти полностью. Третью — несколько смягчить, умолчав кое-что, дабы не вызывать ненужного раздражения у Петра Николаевича. Но зато четвертую — оттенить возможно ярче, перенеся на нее и на мои возражения Ген. Власову, весь центр тяжести.

Так я и поступил, когда на следующий день был у Ген. Краснова. Приехал я умышленно рано, будучи уверен, что Петр Николаевич нетерпеливо ожидает моего доклада и в этом я не ошибся.

Наша продолжительная беседа была для меня, словно, экзамен. Ген. Краснов задавал мне массу вопросов, желая в точности знать речь Ген. Власова и мои ему возражения.

Рассказывая и, одновременно, наблюдая за Петром Николаевичем, я могу сказать, что мой доклад умиротворяюще действовал на него. Это подтвердил и он сам, сказав: «Большое Вам спасибо Иван Алексеевич, мне бы хотелось, чтобы Ваши труды увенчались успехом».

Вернувшись к себе в гостиницу, я встретил Донского Атамана, крайне чем то озабоченного. Показав мне какую-то бумагу, он сказал: «Прочтите, пожалуйста, но я не понимаю С. Н. Краснова, для чего он это делает?»

Бумага оказалось адресом Петру Николаевичу Краснову, составленным Семен Николаевичем. Этот адрес предназначался для подписи всем казачьим генералам. В первой его части высказывались чувства глубокой преданности всех нижеподписавшихся П. Н. Краснову, как верховному вождю всего казачества, против, чего, конечно, ничего нельзя было возразить. Зато вторая часть, по своему содержанию, представляла резкий выпад лично против Ген. Власова и Р.O.A. Донской Атаман получил этот адрес для подписи первым и очутился в крайне затруднительном положении. Не подписать значило бы обидеть Ген. Краснова, а подписать, то же самое сделать в отношении Ген. Власова, ибо этот адрес был предназначен к опубликованию в газетах. Донской Атаман желал знать мое мнение. Я ответил, что сначала я бы хотел об этом переговорить с Ген. А. Г. Шкуро, которому немедленно и позвонил.

— «Слышал ли ты, Андрей Григорьевич, что-нибудь об адресе П. Н. Краснову»? — спросил я его. Он ответил, что он не только об этом знает, но уже по этому поводу послал Батьке Атаману Краснову письмо. В нем он выразил Петру Николаевичу свою любовь и безграничную преданность, но упомянул, что появление в печати этого адреса, в котором недвусмысленно высказывается осуждение Ген. Власову, он считает неуместным.

— «Ведь, тогда все твои усилия примирить наших Батек, пойдут насмарку», — добавил он.

Я вполне с ним согласился и сказал, что сейчас же поеду к Петру Николаевичу и, как лицо нейтральное, переговорю с ним по этому вопросу. Мне казалось, что, если Ген. Краснов искренно стремится к сближению с Р.O.A., то он согласится с моими доводами и не допустит появление адреса в такой форме.

Свой разговор с Ген. Шкуро я передал Донскому Атаману и просил его, не подписывая адрес, дать мне его, чтобы я мог показать его Петру Николаевичу. Григорий Васильевич был очень рад таким оборотом дела и охотно вручил мне злополучный адрес.

Мой приезд для Петра Николаевича был совсем неожиданным. Мне пришлось объяснить его неотложностью и важностью одного вопроса. Я показал ему адрес и передал мои разговоры с Ген. Шкуро и Ген. Татаркиным. Затем я сказал, что вполне одобряя и, так сказать, подписываясь под его первой частью, я никак не могу согласиться с его заключением.

— «Это взорвет всю мою работу и, в итоге, приведет к окончательному Вашему разрыву с Р.О.А.» — добавил я.

Должен заметить, что мне приходилось считаться и с тем, чтобы не обидеть Семена Николаевича, как инициатора этого адреса и не нажить в его лице себе неприятеля. Учитывая это, я просил Петра Николаевича, поручить мне немного изменить редакцию адреса и об этом поставить в известность Семена Николаевича. Я не мог себе представить, чтобы Ген. Краснов не отдавал себе отчета, что появление в печати такого документа, вызовет бурю протеста в кругах Р.O.A. и безусловно исключит всякую возможность урегулировать его отношения с Ген. Власовым. Если его племянник, Семен Николаевич, полагал я, необдуманно допускает подобную ошибку, то обязанность, Петра Николаевича, была ее исправить.

Ген. Краснов согласился с моими аргументами и дал свое благословение видоизменить редакцию адреса. Об этом я немедленно по телефону сообщил молодому Ген. Краснову, сказав, что через день-два, я дополнив несколько редакцию, верну ему адрес.

Семен Николаевич неоднократно торопил меня скорее выполнить это. Но, каждый раз, я ссылался на недостаток времени. Получил он адрес лишь тогда, когда таковой потерял всякий смысл, т. е. накануне свидания П. Н. Краснова и А. А. Власова.

Все это время, примерно через день, я аккуратно посещал Ген. Трухина, а иногда и Андрея Андреевича. Необходимо было выяснить мнение последнего, по целому ряду спорных вопросов, дабы, информируя об этом Ген. Краснова, найти соответствующее решение.

Мне казалось, что Андрей Андреевич, постепенно привыкал ко мне и, как будто бы, относился с большим доверием, чем в начале. Такое заключение, я делал на основании тех откровенных разговоров, каковые он иногда вел со мною. Порой он горячо жаловался мне, что немцы умышленно тянут с назначением его Главнокомандующим Русской Освободительной армией, не отпускают потребного вооружения и снаряжения и в результате — формирование Р.О.А. идет крайне медленно и до сего времени не готова даже и одна дивизия.

— «Я буквально в отчаянии», — как-то сказал Ген. Власов — «и думаю, что моя заветная мечта — выйти с частями Р.О.А. на восточный фронт, установить там соприкосновение с Красной Армией, а через нее и с русским народом, едва ли осуществится. Вот видите» — и он, показав мне какой-то список, где некоторые линии были подчеркнуты красным карандашом, сказал: «Я не имею права назвать Вам фамилии, но все подчеркнутые красным, — наши люди, преимущественно высшие начальники в Красной армии. Они ждут момента, чтобы со своими частями, влиться ко мне. Но разве я могу побороть тупость немцев, а возможно их ко мне недоверие».

Беседуя с генералами Власовым и Трухиным, я пользовался каждым случаем, чтобы убедить их, что все вопросы, между Р.О.А. и Казачеством, всегда могут быть улажены путем взаимного соглашения начальников штабов, при наличии нормальных отношений между возглавителями. В принципе, они не возражали против и, как будто бы, соглашались с моим мнением.