Они воевали в разведке - Николай Шапкин

Рота пошла тем же самым маршрутом, каким шла сюда совсем недавно. К высоте подобрались тихо, враг пока не обнаружил автоматчиков. Сосредоточились как раз в том месте, где в прошлый раз наткнулись на финнов. После того как наши артиллеристы по-настоящему обработали высоту, старший лейтенант П. Мусорин выпустил зеленую ракету, которая означала: прекратить огонь, рота пошла в атаку. Бесшумно автоматчики подобрались к финским позициям и ворвались в первую траншею, штыками добивая уцелевших вражеских солдат.

Бой был скоротечный. И, как было условлено, в половине третьего старший лейтенант по рации доложил, что высота Придорожная взята. Командование полка приказало: удержать высоту до подхода второго батальона.

Финны тоже понимали, насколько важной является высота Придорожная в захвате разъезда 14-й километр Кировской железной магистрали. Поэтому они предприняли попытку как можно скорее вернуть ее назад.

В четыре утра вражеская артиллерия открыла массированный огонь по высоте. Все вокруг было объято огнем, взрывами, дымом. Наши бойцы держались, хотя несли большие потери.

После артиллерийской подготовки враг пошел в контратаку. Вновь, завязался бой. Наиболее рьяной группе финнов все же удалось ворваться в наши окопы. Ротный Мусорин с автоматчиками Королевым, Степановым с трудом справились с прорвавшейся группой. Потом они поспешили на левый фланг, где обстановка осложнилась.

— Держать высоту! Она досталась нам в тяже лом бою! — крикнул Мусорин, продолжая стрелять по врагу из своего автомата.

Но силы были неравны. Ряды наших бойцов редели, хотя они и оказывали упорное сопротивление финнам.

Лейтенант снова связался с командованием полка.

— Противник контратакует. Силы его — до батальона. Несем потери… — доложил он обстановку.

И тут же вражеская очередь обожгла ему ноги, он упал.

Когда радист сообщил об этом командиру полка, тот приказал:

— Отходите, вы свое дело сделали.

…Покинувшие высоту остатки роты автоматчиков уже вышли из зоны вражеского обстрела. И вдруг шальной снаряд, выпущенный финскими артиллеристами наугад, разорвался рядом с бойцами, несшими своего командира…

Его похоронили недалеко от разъезда 14-й километр вместе с другими нашими бойцами, которые погибли, но не позволили финнам захватить этот стратегически важный участок нашей обороны.

По ледяному панцирю

Карельская зима вошла в силу. Почти ежедневно шел снег. Он покрывал лесные поляны, озера, болота белым покрывалом. Порой не верилось, что идет война. Но артобстрелы нет-нет да и напоминали об этом.

В один из таких зимних дней 1942 года сидели мы, разведчики 186-й дивизии, в землянке, подкладывали в железную бочку, служившую печкой, дрова. Сержант Михаил Васильченко, шевеля в бочке угли, вдруг обнаружил большой осколок от мины и зло сказал:

— Смотрите, в сухостое, который мы пустили на дрова, кусок смерти! Вот, даже деревья страдают от войны. А сколько осколков и пуль сидит в нашем брате!

Говорил он об этом не случайно. Два осколка от гранаты носил в себе разведчик. В госпитале не дал вырезать. «Сейчас не время, — заявил военврачу. — После войны сам приду, если жив останусь». Поступил он так не рисуясь, а по глубокому и искреннему убеждению. Я могу утверждать это, потому что хорошо знал сержанта Васильченко.

Родился и вырос он в Сибири. Огромного роста, плечистый, с полным, красивым лицом, он сразу обратил на себя внимание. До войны служил пограничником в Белоруссии. Был рассудителен, предусмотрителен, смел, вынослив.

Командир взвода разведки лейтенант Сукин, когда впервые увидел сержанта, подивился его могучему телосложению и сразу же захотел взять его к себе.

— Товарищ начальник штаба, — обратился он ко мне, — прошу вас, переведите сержанта Васильченко в мой взвод. У него все данные за то, чтобы быть командиром отделения у меня.

Я согласился. Через сутки Михаил принял отделение разведчиков. Учиться вести разведку ему было не нужно: три года службы в погранвойсках дали хорошую практику. Солдаты полюбили его. Васильченко показывал приемы обезоруживания врага, учил, как поймать и отбросить в сторону кинутую в тебя врагом гранату. Разведчики охотно прислушивались к наставлениям сержанта. Вскоре все это им пригодилось.

Командир 290-го стрелкового полка подполковник Азаров приказал достать языка, уточнить позиции группировки противника, расположившейся за Сегозером.

Февральской ночью разведгруппа вышла на ледяной панцирь Сегозера. Бойцы шли со всей осторожностью, зная, что вражеская разведка не раз бывала в этом районе. Когда достигли середины озера, подул сильный ветер. Башлыки маскировочных халатов то и дело слетали с головы. По льду неслась поземка, хлестала по лицам, морозный ветер пробирал до слез.

К утру, не доходя пятисот метров до противоположного берега, разведчики залегли за высокий наносный сугроб. Место для дневного наблюдения было подходящее. Каждый сделал для себя снежный окоп, замаскировался.

Наступивший рассвет высветил окрестность. Четко обозначился берег озера, возвышенность, покрытая лесом, за ней — шоссе, по которому вскоре засновали автомашины к линии фронта.

Васильченко поднял к глазам бинокль. Увеличительные стекла окуляров притянули ближе деревянный домик, из трубы которого тянулся дымок. Вскоре на склоне сопки разведчики увидели лошадь с санями. У проруби она остановилась. Финский солдат спрыгнул с саней, взял ведро, стал черпать им из полыньи воду и наполнять бочку, установленную на санях. Оставалось предположить, что деревянное строение служило либо кухней, либо баней, а значит, ночью будет пустовать. Днем же подняться с ледяного панциря Сегозера разведчики не могли. Поэтому Васильченко с друзьями пролежали на льду до самого вечера. Разведчики, переворачиваясь с боку на бок, похлопывали себя рукавицами. Но мороз жег нещадно.

В 22.30, оставив в стороне баньку, перебрались к шоссе, по которому, освещая фарами лес, одна за другой прошли две машины. Решили брать языка здесь. Для засады выбрали участок, где дорога, взбежав вверх, метров через тридцать спускалась по склону и резко поворачивала влево. Поперек дороги положили три сухостоины, которые с трудом разыскали в лесу. Стали ждать. Но больше машин, как назло, не было слышно.

За Лисьей Губой темное небо вдруг прорезали осветительные ракеты, оставив за собой дымные хвосты. Потом северо-запад озарился красным заревом. Васильченко сказал Попову, лежавшему рядом:

— Наши. Зажигательными снарядами обстреляли Лисью Губу. Решили потревожить фашистов…