Любовь и хоббиты - Иван Иванов

– Кто ты? – спросил я пыхтящую, наконец-то осознав, что давно надо было это узнать.

– Твоя сладкая Штрудель! – с любовью засипело в ответ. Почему сладкая? Лизал я ее что ли?…

– Хммм, а зачем ты меня тащишь? Я ведь и сам идти могу, – признался я.

Мы остановились; я слышал одышку и звук падающих в глубине тесных лабиринтов капель. Похоже и с этим вопросом я затянул, но ничего не поделаешь, лучше поздно.

– Я-то думала, после вчерашнего ты и головы не сможешь поднять, не то что… – медленно произнесли мне в затылок и отпустили; я ударился копчиком о каменный пол, а головой спружинил о мягкий живот. Было темно, мы находились в узком, сыром переходе. С трудом встал на ноги и решился на третий вопрос:

– Ты тоже заяц? – я вытянул руку и, как слепой, начал ощупывать ее густую, путаную бороду.

– Я – твоя зайка, – поправили меня и легонько толкнули, проверяя устойчивость. – Точно сможешь идти?

– Конечно! Смотри, как ходит зайчонок: левая нога, правая нога, левая, правая, левая, правая…

И тут в моей хмельной голове кто-то с нетерпением произнес: «Правая, Боббер! Правая!»

– Кто здесь? – я покачнулся и левой рукой (в правой был определитель кровососущих, но тогда я не знал, что это такое) схватился за бороду сопровождающей. Ух, ну и борода! Сальная, под пальцами песчинки, крошки – ни дать ни взять грязная швабра.

– МЫ здесь, – успокоила «зайка», выдыхая пары вчерашнего веселья, и положила шершавую лапу на мою ладонь. – Остальные спят, они будут долго спать.

– Кто такой Боббер? – имя показалось знакомым.

– Ты – Боббер, – сказало существо, отцепило мою руку от бороды и жалостливо погладило по голове. – Похмелье, оно такое! Ну, ничего, пойдем, я тебя вылечу.

«Правая ноздря!» – раздраженно настоял голос и умолк.

– Он разговаривает, – прошептал я. – Кто-то в моей голове разговаривает со мной, представляешь? Называет по имени!

– Пусть разговаривает, – отмахнулась бородатая «зайка» и свернула в очередной каменный коридор. – И не такое лечили.

Коридор закончился, пропал звук падающих капель; мы остановились. «Зайка» вытащила ключ из-под бороды, вставила в замочную скважину, как я понял по металлическому звуку. Дважды провернула; туго и тяжело застонали петли невидимой двери, открывая невидимую комнату.

– Входи давай! – прохрипела провожатая и затащила меня в душную каморку.

Дверь устало и медленно захлопнулась.

10. На Базу через ноздрю

Стоя в кромешной темноте, я вдруг вспомнил, как звать бородатую зайку, звать ее ЁТУНШТРУДЕЛЬ, но я здесь причем? Слышно было, как медленно задвигается тяжелый дверной засов. Шаги в мою сторону. Опять куда-то толкают.

– Садись на кровать, – сказала она, я сел; кровать была жесткая. Стал прощупывать: одеяло в дырах, пеньки вместо ножек, зато широкая. Стайка беспокойных мурашек пронеслась по спине, и в голове снова зазвучал голос, отвлекая от происходящего. В голове орали: «В правую ноздрю! В правую ноздрю!». Я вспомнил про находку в руке, она уже покрылась потом с ладони. Пока Ётунштрудель занималась чем-то своим, я водил пальцем по корпусу загадочного устройства и хмурился. И чего этому голосу моя правая ноздря покоя не дает?

«Вставь детектор, бестолочь!»

Приказ отличался от других, он помог вспомнить, что выпавшая из кармана безрукавки штучка и есть тот самый детектор. ОЧЕНЬ ВАЖНАЯ ВЕЩЬ – это детектор. Почему она такая важная? Может, у Штрудель спросить? Она-то небось знает. Голова загудела.

«Не смей! Молчи! – запротестовал голос, и голова разболелась. – В конце-то концов! Ты на Базу возвращаться собираешься?»

БАЗА – новое слово, родное, теплое, сразу мне понравилось. Я понял, что хочу на Базу. В глазах сменялись картинки: столовая, хоббиты уплетают борщ и выстраиваются в очередь за добавкой… много света… появились запахи еды: борща, блинов, аромат вишневого компота… я стою в очереди, вокруг толкутся хоббиты, приближаюсь к высокому дядьке, у него лицо покойника, синее, тянусь к пирожку на прилавке и получаю половником по голове… Баммммммсссссссссссссс! Ослепительно яркое воспоминание, иная реальность, но мохнатое существо село рядом, шумно вдыхая и выдыхая воздух, и картинки задрожали, как осенняя листва на ветру.

– Сейчас всё и случится, – прохрипело оно.

– Ух, поскорей бы! – согласился я, мечтая о доме и вишневом компоте.

«Вставь детектор в правую ноздрю, идиот!» – заорал внутренний голос.

– Хочешь, зажгу лампу? – выдохнула Штрудель.

– Давай, – опять согласился я, улыбаясь воображаемым хоббитам, они уплетали блины и бросались зубочистками.

Загорелся фитиль в тяжелой лампе – устало, медленно. В тусклом свете я узнал совершенно голую Штрудель. Окончательно узнал и потерял дар речи. Моя без одного месяца жена – опять мурашки по спине – улыбалась во весь клыкастый рот. Огромный нос-булыжник раскраснелся. Борода причудливо обмотана вокруг туловища. Ётунштрудель – черный альв, это факт. А я – хоббит, тоже факт. Подробности подкатили к горлу: лес, викинг, вчерашняя помолвка, ИСПЫТАНИЯ. Оййййййййййййооооу! Не хочу думать про испытания! Гадость! Цвергиня приближалась, мурлыкая и приплясывая.

«Ты домой хочешь или нет?» – обреченно-спокойно спросили в голове, тем самым давая понять, что на такого тупицу, как я, кричать бесполезно.

– Хочу! – вслух ответил я.

– Так возьми, возьми скорей свою зайку! – сладко выдохнула бородачка и тяжело, медленно обрушилась на меня. Достаточно медленно, чтобы принять меры, которых добивался от меня мой же внутренний голос. Я вставил приборчик в свою правую ноздрю – загорелся красный сигнал, и началось спасительное перемещение на Базу. В широко раскрытых глазах пещерной девы отразилась телепортационная вспышка…

Прощай, Скандинавия!

11. Смех карликов

Возвращение случилось быстро и стремительно, на мысли о вечном времени не хватило.

И вот я снова в телепортационной камере гоблинской лаборатории, весь в дыму, полуслепой и беззащитный. Воняет паленой шерстью: финский шедевр Юдааша превратился в черную сеточку, которая вот-вот рассыплется. К счастью, носки бабушки Клавдии целы и невредимы.

Чихаю, задыхаюсь и кашляю одновременно. Всюду пульсируют красные огоньки: на детекторе кровососущих, торчащем из носа, на стенах, и где-то в сознании тоже. Помещение погружается то в кромешную тьму, то в багрово-винное зарево. После третьего такта на меня хлынули картины прошлого: одна, вторая, третья. С каждой красной вспышкой приходило что-то новое. Теперь я четко понимал, где нахожусь, что База – мой дом, где живут агенты, стоят хоббитские норы и живут андроиды. Вспомнил, как очутился у цвергов, а главное – по какой причине вернулся. Выходит, вместо того, чтобы найти и обезвредить гномопыря, я сам попал под раздачу? Хоббит, укушенный гномопырем, получается ГНОМОХОББОПЫРЬ. Ну и дела, братцы, нарвался, так нарвался! Съездил, называется, в Древнюю Скандинавию! Одним словом, лажа. Стало быть, прав был главный, нечего мне делать в агентах, не того я сорта, какой нужен для этой опасной, тяжелой работы. Без памяти жить было легче, даже в спальне Ётунштрудель.

Я находился в боксе для отправки и прибытия агентов. Связь с помещениями лаборатории здесь устроена через специальный шлюз – довольно длинный переход, трижды усиленный особо прочными люками (два крайних и один промежуточный), а то мало ли кто захочет проскочить на Базу из дальних миров. Ближайшая ко мне дверь шлюза поднялась, и дружной толпой ввалились гоблины. Смех карликов ненавижу: хихихи-хихихи-хихихи.

Я резко выдернул из носа «ОК». Гоблины, как и следовало ожидать, решили продолжить издевательства, тем более мой внешний вид позволял дать волю фантазии. Глаз подбит, похмелье так и прет, грязный, мятый, вонючий – ну как здесь не повеселиться?

Они были везде:

– Эй, мелкий, а ты отлично провел время!

– Понравилось?

Одна особенно наглая морда потянулась ко мне, принюхиваясь:

– Коллеги, вам не кажется, что хоббит протух?

– Гляньте, фингал!

– С белкой поссорился?

Я вдавил голову в плечи: если обнаружат укус, мне конец.

– Огурчика? – и снова хохот. – ГЫГЫГЫ-Ы-Ы-Ы-Ы!!!

– Эй, червяк, а ведро наше где?

– На опохмел выменял!

– А не послать ли его обратно? ГЫГЫГЫ-Ы-Ы-Ы-Ы!!!

В тот злополучный день (или ночь – я запутался в сутках) я обещал себе при случае хорошенько поквитаться с гоблинами-телепортерами. Основательно с ними разделаться, с хоббитской выдумкой, за всё, что было до отправки и по возвращении, за шуточки, издевательства, ведро и прочее. Отомщу. Когда не буду выжат, растерян, укушен и унижен. Позднее, коллеги, чуть позднее…

А ведь я поверил, что они могут забросить меня обратно, это было реально, как мордорский синдром! Я готов был, проклиная всё и вся, лететь к покинутой Ётунштрудель, но – слава блинам со сметаной! – на отправку явились другие агенты, и всех срочно вызвали в диспетчерскую. Я проскочил сквозь закрывающийся шлюз, едва не превратившись в лепешку, и скрылся в одном из коридоров. О-о-о-о, как они ошиблись, что забыли про меня. Если б гоблины знали, что задумал Боббер… Если б только знали! Самодовольные индюки. Глупые обезьяны. Злые гадюки.