Крайняя изба - Михаил Голубков
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Выбрав удобный момент, Глухов протянул деньги через головы покупателей, два пальца-крючка показал Тоньке: парочку ему.
— В порядке очереди! — резко отшила Тонька.
— В очередь, в очередь, — с готовностью, будто век дожидалась, подхватила какая-то баба. — Тут за буханкой хлеба стоишь, а они без всякого стыда лезут.
— Правильно, правильно! — загалдели кругом. — Нечего им потачку давать.
Глухов не спорил, не связывался с бабами. Бесполезно. Бабам разве что докажешь.
В дверях в это время появился дед, батя бригадира Котова, самый, говорят, старый человек в Холмовке. Лет под восемьдесят, сухонький, легонький, белоголовый. И в чем только душа держится? Никак умереть не может. Звали его Махай Махаичем за постоянную привычку в толк и без толку махать руками. Дома старику делать-то особо нечего, поэтому он охотно и частенько в магазин наведывается, на народ. Поговорит, помашет руками, купит что наказывали — хоть в этом от него польза семье — и уйдет довольный.
Звонкий трескучий голосок Махая сразу же перекрыл магазинный гомон:
— Мир добрый честной компании! Шум, слышу, подняли, а драки нет.
— Здравствуй, Махай Махаич, — нестройно отозвалась очередь.
— Есть крайний кто?
— За мной будешь, дед, — сказал Глухов. Ему это далось нелегко, он и так-то жестоко страдал — отступился, спасовал перед бабами.
— А что ж ты, парень, в головках-то пристроился? — принялся разыгрывать его дед. — Порядок блюдешь? Так вроде не хулиганит никто?
Очередь засмеялась. А Махай Махаич, ободренный вниманием, продолжал с подъемом:
— Вот болтают про мужиков… всегда, дескать, без очереди лезут… Выдумки! Пожалуйста, — указал дед на Глухова, — стоит же человек!
Бабы дружно и насмешливо согласились: как же, как же — небывалое дело видят они!
— Ему, может, и взять-то… — не унимался Махай, — а его маринуют.
— Помолчи, дед, — хрипло выдавил Глухов.
— Да ты не обижайся, парень, — по-доброму уж сказал старик, — я ведь шутейно… Иди-ка ты лучше на крылечке посиди, пока очередь тащится. Если тебе водочки, я могу купить. Деньги оставь только… А злиться, сынок, не нужно, смири душу.
Глухов был готов пристукнуть Махая.
10Только он вышел, только успел с крыльца спуститься, тут же, как из-под земли, вырос перед ним Сашка Прокопьев, щупленький, косоплечий калека, сильно на правую ломаную ногу опадающий — срослась неладно.
— Гуляем? — пристроился, заковылял он обочь, скашивая глаза на торчащую из глуховского кожана бутылку. — В компанию не возьмешь?
Вовсе обнаглел этот Сашка. Сколько уж ему Глухов водки выпоил — все мало. Скоро он, наверно, на дом, заявляться начнет. «Иван — мой пожизненный должник!» — болтает он каждому встречному-поперечному.
И самому Глухову как-то по пьяной лавочке заявил:
— Ты больно-то не ерепенься, Иван. Вот где ты у меня сидишь. — Сашка сжал остренький кулачишко. — Чуть что, я ведь могу и в суд на тебя подать, не поздно еще. Станешь мне до самого гроба добавку к инвалидным выплачивать. Не ты разве Сашку уродом сделал?
В суд он подаст, добавку захотел к инвалидным. А кто его больничные расходы покрыл? Кто ему сверх того две тыщи чистоганом выложил! Не я?.. Как-нибудь в город, к юристу придется выбраться, взять консультацию. До каких пор Сашка будем измываться над ним?
Несчастье случилось позапрошлым летом. Леспромхоз День молодежи праздновал. Всей Холмовкой с детишками и стариками, отправились на машинах в Чиньву. Туда, на массовые гулянья, устроенные в честь праздника, со многих лесопунктов съезжались.
Массовку в этот раз организовали на небольшом леспромхозовском стадионе, за Чиньвой, где и отдохнуть можно — лес, река рядом — и спортивные мероприятия провести. Недостатка в желающих участвовать в этих мероприятиях не было. Каждый лесопункт выставлял команду, не футбольную, так волейбольную-то уж обязательно. Находились любители и по другим видам состязаний: городкам, шашкам-шахматам, настольному теннису. Особенно много набралось силенку испытать, двухпудовкой побаловаться.
Принял и Глухов участие в споре силачей. И удачно принял. Приз завоевал даже, больше всех толкнул гирю, даром что под хорошим хмельком был — еще дома два стаканчика опрокинул, развеселил нутро.
Приз, огромную куклу с закрывающимися глазами и умеющую говорить «Мам-ма», он оставил Людмиле, та стояла с бабами перед танцевальной площадкой, смотрела художественную самодеятельность леспромхоза, а сам пошел освежиться, пивка глотнуть. День стоял солнечный, жаркий, Глухов крепко вспотел после борьбы с гирей.
Пивко продавалось в прохладе, в леске, на маленькой уютной полянке, окруженной со всех сторон черемуховыми кустами. Там на скорую руку сборочный фанерный навес поставили, прилавок из досок соорудили, вкатили за прилавок пивные бочки, между бочек кое-как втиснулась пышная, крупнотелая Зойка, буфетчица чиньвинской столовки, языкастая, оторви да брось баба — и пошла услада.
В основном перед навесом околачивались только приезжие, отводили душу, пивко в отдаленных лесопунктах не частый гость. Некоторые предусмотрительно запаслись на этот случай сушеной рыбкой.
Глухов примкнул к концу неторопливой очереди. Пиво — не водку в магазине брать. Тут все свой брат стоит, мужики, уважать заставят.
Но когда он был уже почти у цели, человек пять впереди оставалось, не больше, Зойка, нацедив с трудом последнюю кружку, громогласно объявила:
— Все, мужики. Кончилось пиво.
Мужики разумеется, хай подняли:
— Как это кончилось? Как это кончилось?.. Мы сюда зачем за столь километров приехали? Праздник называется. Не успели по кружке осушить…
— Какой по кружке? — отбивалась Зойка. — Целых три бочки выхлестали.
— А нам и десяти мало, — наседал на буфетчицу ершистый мужик с соседнего Березовского лесопункта, заядлый пивоглот видно. — Три бочки она привезла!
— Ишь чего захотел… десять. У меня их всего-то на складе… две бочки осталось. Вам же на опохмелку.
— Чиньвинцам, а не нам. Вези давай пиво.
— На чем я тебе его повезу? На себе?
— Можешь и на себе. Выдюжишь.
— Держи карман шире!
— На чем приехала, на, том и вези, — не отступался ершистый. — Где твой тракторист болтается? Живо его сюда.
Рядом, вблизи навеса, был загнан в кусты новенький голубой «Беларусь» с прицепной тележкой. Его там солнцем не доставало.
— Ромку счас днем с огнем не сыщешь, — сказала буфетчица. — Где-нибудь, поди, в лесу, с девками обнимается. Известный лизун… Ромка-а! — неожиданно на весь стадион зыкнула Зойка.
Соревнующиеся на стадионе заоглядывались, запосмеивались. Какой-то озорник отозвался: «Ау-у!». Но Ромка не подал голоса.
— Говорила я вам! — победно уперла буфетчица руки в бок. — Пейте вино, мужики. У Клавки вон портвейну много, — махнула она рукой на соседний навес.
Вызвались доброхоты найти Ромку, бойкого, разбитного парня, доставившего сюда все хозяйство Зойки.
— Да что мы… без Ромки не обойдемся? — дернуло за язык молчавшего до сих пор Глухова. — Нет среди нас трактористов, что ли?
Глухов растолкал мужиков, грудившихся возле прилавка, решительно полез в кусты, к трактору. Его образумить пытались:
— Кончай выпендриваться. Не своя так не своя машина.
Но Ивану будто вожжа под хвост попала, не слушал никого, в азарт вошел мужик. Он поднялся в кабину, запустил двигатель, лихо выкатил из кустов, давай разворачиваться. Не почувствовал, как сшиб и наехал тележкой на человека — был поглощен трактором. «Беларусь» — не С-80 все-таки, шустро бегает. Сказалась и непривычка к рулевому управлению.
И только когда ошалело закричали, заметались кругом, понял Глухов: стряслось что-то. Сдуру, с испугу дернул он трактор вперед и еще раз переехал несчастного Сашку. Черт знает, как он под колесами очутился. Не смог, видно, увернуться в суматохе.
Вот как закончился праздник для Сашки и Глухова. Одного отрезвило мигом, седых волос в голове прибавило, другого — машина «скорой помощи» увезла. У Сашки оказалась нога в бедре сломанной и ключица помята. Он шесть месяцев провалялся в городской клинике, но в поселок вернулся все же калекой.
С Глуховым они столковались без суда и следствия. Иван мог и срок схлопотать за свои выкрутасы с чужим трактором. Сошлись на двух тысячах наличными и выплатой Глуховым по Сашкиному больничному. Дорого, почти в три тысячи, стало Ивану праздничное пиво.
— Молчишь? — напомнил о себе Сашка. — Иль я уж для тебя не фигура?
— Куда подадимся? — спросил нетерпеливо Глухов. Ему сейчас было все равно с кем быть, лишь бы одному не оставаться.
— Идем в кочегарку. (Сашка работал истопником в бане.) У меня там вовсю топится, тепло… Скоро, правда, бабы начнут подходить, бабий сегодня день… Но они нам не помеха. Баню ровно в час открою, по расписанию.