Преследование праведного грешника - Джордж Элизабет

Если Бенбау отклонялся на какую-то боковую тропу, то она охотно следовала за ним. Таким образом они углубились в холмы, неспешно гуляя по разветвляющимся тропам. Фиби не боялась заблудиться. Она знала, что они начали прогулку к юго-востоку от известняковой скалы, прозванной Троном Агриколы.[11]

Там находились развалины древней римской крепости и открытый ветрам наблюдательный пункт, очень похожий на огромный стул, установленный на краю этих пустошей. Он сильно возвышался над долинами пастбищ, деревень и заброшенных мельниц, и вряд ли кому-то удалось бы заблудиться, видя его перед глазами.

Они гуляли уже около часа, когда Бенбау вдруг насторожил уши и его поведение резко изменилось. Перестав оживленно вертеться, он застыл в напряженной позе на вытянутых задних лапах. Замер даже его вертлявый пушистый хвост. Пес начал тихо поскуливать.

Фиби глянула вперед: они как раз подходили к той самой березовой роще, где она хотела позволить собаке порезвиться на воле.

— Батюшки, — пробормотала она. — Неужели ты такой сообразительный. Бенни?

Ее очень удивила и даже тронула способность этой дворняги читать ее мысли. Она ведь мысленно пообещала себе, что спустит его с поводка, как только они войдут в эту рощу. И вот роща перед ними. Бенбау догадался о ее намерениях, и ему не терпелось получить свободу.

— Грешно было бы осуждать тебя, — сказала Фиби и присела рядом с псом, чтобы отстегнуть поводок.

Она обмотала плетеный кожаный ремешок вокруг руки и с кряхтением выпрямилась, а пес стрелой унесся в сторону деревьев.

Фиби спокойно последовала за ним, с улыбкой поглядывая, как мелькает в траве его упругое маленькое тело. Во время бега его конечности напоминали пружины, и он отталкивался от земли сразу четырьмя лапами, словно собирался взлететь. Обежав большой столбообразный камень из грубо обтесанного известняка, высившийся на краю рощи, он исчез в березняке.

От этого столба тропинка вела к Девяти Сестрам — неолитической земляной насыпи, окруженной девятью стоящими каменными глыбами разной высоты. Установленные здесь за три с половиной тысячи лет до Рождества Христова, эти мегалиты ограничивали место проведения языческих обрядов древних людей. В доисторические времена этот каменный круг стоял посреди леса на специально расчищенной от дубовых и ольховых деревьев поляне. Но сейчас он скрывался из виду за густым березняком — современным вторжением в поросшую низким кустарником местность.

Фиби остановилась и окинула взглядом окрестности. Солнце, поднявшееся с восточной стороны неба, свободной от клубившихся на западе облаков, беспрепятственно изливало свои лучи в проемы между деревьями. Их белую, как крылья чаек, кору украшали поперечные прожилки кофейного оттенка. Кружевная легкая зелень крон трепетала под утренним ветром, а сами березы словно защищали древний каменный круг от посторонних взглядов случайных туристов. Косые лучи солнца озаряли стоящий перед рощей сторожевой столб. Светотени так причудливо легли на его природные выступы и трещины, что издали казалось, будто на камне высечено лицо сурового хранителя невообразимо древних таинств.

Разглядывая этот камень, Фиби вдруг почувствовала безотчетный холодок внутреннего страха. Несмотря на гулявший по холмам ветер, здесь стояла полная тишина. Ее не прерывали ни собачий лай, ни блеяние случайно забредшей в рощу овцы, ни гомон гуляющих по тропам туристов. Какая-то странная, мертвая тишина, подумала Фиби. Внезапно ей показалось, что за ней кто-то следит, и она оглянулась, охваченная тревогой.

Фиби считала себя реалисткой, а не мечтательницей и фантазеркой, ожидающей встреч с привидениями или вампирами на темной дорожке. Тем не менее ей вдруг стало так страшно, что захотелось побыстрее покинуть это место, и она позвала собаку. Но отклика так и не дождалась.

— Бенбау! — крикнула она громче. — Ко мне, дружок! Скорее!

Ничего. Тишина даже углубилась. Затихли малейшие движения воздуха. И Фиби почувствовала, как зашевелились волосы у нее на затылке.

Непонятно почему, ей совершенно не хотелось входить в эту рощу. Раньше она не раз прогуливалась мимо Девяти Сестер. Однажды, в один из теплых весенних дней, даже устроила на священной поляне пикник. Но сегодня утром в этом месте было что-то особенное…

Раздался заливистый лай Бенбау, и вдруг черной тучей в небо поднялось множество ворон. На мгновение они совершенно закрыли солнечный свет. Отбрасываемая ими тень взлетела над Фиби, точно огромный кулак. Женщина вздрогнула, отчетливо ощутив это как какое-то ужасное знамение, подобное тому, что явил Господь Каину перед уходом из Эдема в восточные земли.

Совладав со страхом, она вошла в рощу. Бенбау больше не подавал голоса и не откликался на ее призывы. Встревожившись, Фиби быстро зашагала по затененной березами тропе, оставив позади известнякового стража.

Деревья в роще росли довольно густо, но туристы, много лет постоянно навещавшие это место, успели проложить хорошо утоптанную дорожку. Местами травянистый покров был вытоптан до голой земли. Но по сторонам от нее среди густого верескового подшерстка зеленели пятна черничных кустиков и лиловели запоздалые цветы диких орхидей, насыщая воздух своеобразным кошачьим запахом. Именно там, среди деревьев, Фиби пыталась отыскать умчавшегося к древним камням Бенбау. Царившая вокруг тишина казалась безмолвным, но на редкость выразительным пророчеством.

Подойдя ближе к мегалитам, Фиби наконец снова услышала собаку. Тихое повизгивание перемежалось жалобным воем и даже рычанием. Похоже, пса что-то испугало. Забеспокоившись, что Бенбау столкнулся с каким-нибудь недобрым к собаке туристом, Фиби поспешила на этот звук и, выйдя из-за деревьев, вступила в круг.

У основания одного из стоячих камней она сразу увидела ярко-синий холмик. На этот самый холмик как раз и лаял Бенбау, отступив от него на безопасное расстояние. Шерсть на собачьем загривке поднялась, а уши прижались к голове.

— Что там такое? — спросила Фиби, перекрикивая его лай. — Что ты нашел, дружок?

Она вытерла вспотевшие от волнения ладони, окинула взглядом поляну и получила ясный ответ на свой вопрос. Пес обнаружил какую-то совершенно разоренную стоянку. Середину ограниченного камнями круга устилали белые перья, повсюду в беспорядке валялись вещи, брошенные какими-то пустоголовыми туристами, начиная с палатки и котелка и кончая открытым рюкзаком, все содержимое которого было раскидано по земле.

Осторожно обходя оставшиеся на поляне вещи, Фиби подошла к собаке. Ей хотелось взять Бенбау на поводок и поскорее убраться из этого места.

— Бенбау, иди ко мне, — сказала она.

Но он лишь завизжал с новой силой. Ей еще не приходилось слышать от него такого визгливого лая. Она поняла, что его почему-то сильно беспокоит синий холмик, источник тех самых белых перьев, что усыпали поляну, как крылышки убитых бабочек.

Холмик этот при ближайшем рассмотрении оказался спальным мешком. Перья высыпались из разреза в нейлоновом чехле, откуда вылетела очередная порция пушистой начинки, когда Фиби коснулась его носком ботинка. На самом деле почти все содержимое мешка уже валялось на поляне. Остатки его напоминали порванный парус. Л полностью расстегнутый мешок покрывал нечто такое, что ужасно испугало песика.

У Фиби задрожали колени, но она заставила себя подойти и приподнять край мешка. Бенбау попятился, предоставляя ей возможность ясно и быстро оценить тот кошмар, что скрывался под тканью спального мешка.

Кровавый кошмар. Фиби еще не приходилось видеть столько крови. Кровь уже успела потерять ярко-красный оттенок — очевидно, со времени трагедии прошло много часов. Но Фиби не нужно было приглядываться к цвету, чтобы понять увиденное.

— О господи…

У нее закружилась голова.

Фиби не раз видела смерть в самых разных обличьях, но ни одно из них не было настолько ужасным. У ее ног в позе эмбриона лежал молодой мужчина, одетый с головы до ног во все черное, и до такой же черноты обуглилась одна сторона его лица. Черными были и его волосы, собранные на затылке в «конский хвост». Черная козлиная бородка. Почерневшие ногти на пальцах. На одном пальце темнело черное кольцо из оникса, а мочку уха украшала черная серьга. Это траурное однообразие кроме синего покрова оживлял лишь кровавый пурпур, и он был повсюду: кровь пропитала землю и одежду, вытекая из ран на его груди.