Властимир - Галина Романова

Упрямству Свибрагера могли бы позавидовать горы — тяжелая война длилась почти два года. В одной из схваток от руки Свибрагера пал князь Улеб. Став в двадцать пять лет князем, Властимир поклялся отомстить за смерть отца, и вскоре срубил он в сече голову неуемному варягу и торжественно привез ее в город, держа за заплетенную в косицу бороду.

Вскоре в Резань приехал из Мурома новый конунг, Тор-болд, с единственной целью — получить обратно голову убитого, дабы похоронить вождя по обычаю варягов. Прибыл он с малой свитой, Властимир поверил добрым намерениям врага и допустил нового конунга в город.

Когда тот во дворе снял рогатый шлем, под ним обнаружилось синеглазое безусое лицо, обрамленное белыми кудрями. Торболд оказался племянником Свибрагера и не был, кажется, настроен дальше воевать с резанцами, напрасно теряя в диких лесах и болотах людей. Следуя обычаю, пригласил Властимир гостя в горницу, и мать его вынесла варягу с поклоном чару зелена вина. Но еще не успел князь с гостем серьезно поговорить, как в горницу неожиданно заглянула сестра Властимира, Красава. Спросив у брата какой-то пустяк, она бросила быстрый взор из-под узкой изогнутой брови на сидящего на лавке варяга, притворно смутилась, пряча улыбку, и выскочила вон, как резвая коза. Властимир заметил розовый румянец, заливший щеки варяга, и понял, что воевать тот не будет.

Той же осенью сыграли свадьбу, и вот уже третий год Красава была женой муромского конунга Торболда и матерью его сына, а резанский князь Властимир гостил у сестры и зятя.

Приехал он в самом конце березозола, когда просохли болота, а селяне завершали пахоту. Ожидавший его три года Торболд не знал чем и потешить гостя, но вскоре ему принесли весть о табуне тарпанов, диких лошадей, прикочевавших с юга и травивших озими. Весной и летом зверя не бьют, дают подрасти молодым, но в этом табуне были сплошь жеребцы и стригуны — матки с малышами паслись отдельно. Варяги любили мясо лошадей, порой ловили и приручали тарпанов, а потому, отправив вперед загонщиков, чтобы выследили табун, Торболд с Властимиром по ночной поре отправились на ловитву.

Травленые поля находились всего в пяти-шести верстах от города. Дружина резанского князя, смешавшись с отрядом Торболдовых всадников, ходко шла волчьей грудью — такой мелкой рысцой приученные лошади могут идти весь день, не особо утомляясь.

Тишина и покой окружали поле, к которому их привели загонщики. Легкий туман закрывал добрую половину его, так что растянувшимся в цепи охотникам и ловцам был виден только край леса и часть поля. Его дальний край пропадал, как и все звуки, в тяжелом волглом воздухе. Тонкому душой человеку в таком тумане чудятся русалки, что на рассвете подбираются к людям.

Послышался крик совы — на рассвете совы уже не кричат, но и так по еле заметной дрожи земли и воздуха опытное ухо различило: идут тарпаны. Всадники замерли. Стоявший в лучшем месте — на опушке, куда должны были выйти лошади, — Властимир твердо решил не бить коня, а заловить, коли удастся, хотя бы одного. Любимый конь его, Облак, что был под ним, стал стареть, и пора было искать ему замену и отпустить в табун к кобылам.

Ему показалось, что впереди сквозь туман мелькают легкие тени, будто водяницы подкрадываются по росе. Но вот чуть развиднелось, тени приблизились, и стало видно, что это — лошади. Числом поболее десятка, все жеребцы и холостые матки, есть несколько стригунов. Они шли не спеша, наслаждаясь утренней прохладой — дни начала травня стояли жаркие, как летом. Впереди, подняв маленькие ушки на тяжелой, как из камня высеченной, голове, выступал косячный вожак — уже немолодой, матерый, с сединой на морде. Туман и прохлада прибивали запах притаившихся людей — а славяне могут затаиваться так, что не всякий зверь учует, — но вожак все равно медлил, не доверяя туману. Табун позади него топтался на месте, прядая ушами и не сводя глаз с вожака, готовый, как единое тело, броситься бежать при первой опасности. Но седомордый все не подавал сигнала тревоги, и осмелевшие лошади стали подходить.

Табун вышел на самую границу поля, и у Властимира захватило дух — впереди, след в след вожаку, шел крапчатый жеребец. По светлой шкуре, как сотня глаз, рассыпались крапины, белая грива свисала на сторону. Он был еще молод, двух-трех лет, не более, — самое время приучать к седлу, — и Властимир понял, что именно его он и словит взамен стареющему Облаку. Осторожно, боясь раньше загонщиков спугнуть коней, он потянулся к аркану.

В тумане вой волка — сигнал начала — был почти не слышен, но кони, вспугнутые новым звуком, рванулись прочь и поздно поняли, что чутье и опыт вожака подвели их. С двух сторон табун встретили стрелы и арканы, и вот уже несколько лошадей забилось на земле с проткнутыми шеями, орошая кровью траву, а двое стригунов метались и брыкались, стараясь вырваться из крепких объятий веревок-змей. Вот еще один аркан обвился вокруг ног жеребенка, и тот упал наземь, еще не поняв, что случилось и почему ноги не двигаются.

Несколько жеребцов — среди них вожак — уходили, рассыпавшись цепью. Заложив уши и страшно выкатив глаза, они шли напролом через цепь загона. Двух достали на излете стрелы, но большая часть табуна вырвалась. Последним мчался крапчатый жеребец, почти по пятам преследуемый Властимиром.

Никто из дружины своей и варяжской не скакал вдогон князю — он успел крикнуть на скаку, что сам возьмет коня. Воля гостя — закон. Торболд позже отправит подмогу по следам, если князь задержится слишком долго.

Крапчатый летел так, словно все понимал лучше человека, но держался по странной прихоти судьбы достаточно близко, чтобы Властимир не выпускал аркана из рук. Еще чуть ближе—и взлетит веревка, прекращая вольную жизнь красавца тарпана. Однако жеребец бежал к лесу, а там аркан бесполезен. Скоро оторвался, затих позади шум охоты. Только лесной шум да топот копыт двух лошадей нарушали тишь. Крапчатый жеребец не замедлял, но и не прибавлял ходу, словно на его спине сидел невидимый всадник. А Облаком словно овладела чья-то сила — не нуждаясь в поводе и кнуте, он птицей стлался над землей, стараясь не отстать от тарпана. Будто новая сила появилась в нем.

Лес, вначале редкий, начал вдруг густеть и темнеть. Замелькали толстые стволы дубов и вязов, елей и сосен. Ветви смыкались над головой шатром, а жеребец все бежал вперед.

Вдруг он прибавил хода, словно берег все силы для этого рывка. Властимир не успел опомниться, как между ними легло саженей сорок против начальных десяти. Показавшийся белым пятнышком, жеребец взвился на дыбы, и до князя донеслось победное ржание. Огласив своим кличем чащу, жеребец исчез в лесу.