Сувенир, или Кукла на цепочке - Алистер Маклин

— Всеми наркотиками, — продолжал де Грааф, — мы интересуемся всеми наркотиками. Опиумом, гашишем, амфетамином, марихуаной, ЛСД, СТП, амилацетатом… Назовите любой, майор Шерман, и мы вам ответим: да, мы им интересуемся и занимаемся. Все они разрушают организм или способствуют разрушению. Но в данном случае мы ограничимся одним, особенно губительным героином. Вы согласны?

— Согласен! — раздался за моей спиной глубокий и решительный голос. Обернувшись, я увидел стоявшего и дверях высокого человека, в добротно сшитом, темном деловом костюме. У него были холодные, проницательные серые глаза, приятное лицо, которое, правда, мгновенно могло стать неприятным, и чрезвычайно деятельный вид. Невозможно было ошибиться: перед вами полицейский офицер и притом из тех, с кем шутки плохи.

Он закрыл за собой дверь и подошел ко мне легкой пружинистой походкой человека, выглядящего моложе своих сорока. Он протянул мне руку и представился:

— Ван Гельдер. Очень много слышал о вас, майор Шерман.

Я мгновенно, но тщательно взвесил сказанное и решил воздержаться от комментариев. Улыбнувшись, я пожал ему руку.

— Инспектор Ван Гельдер, — сказал де Грааф, — является начальником отдела по борьбе с наркотиками. Он будет работать с вами, Шерман. Будет оказывать вам всяческое содействие.

— Искренне надеюсь, что мы сработаемся. — Ван Гельдер улыбнулся и сел. — Что вы можете сказать о ваших целях? Думаете, сможете порвать цепь поставок наркотиков в Англию?

— Считаю, в этом нет ничего невозможного. У них прекрасно поставлено дело, снабжение наркотиками осуществляется почти без срывов, но именно по этой причине нам удалось выявить десятки их посредников и с полдюжины главных распространителей.

— Могли бы и сейчас разорвать эту цепь, но вы этого не делаете. Оставляете гулять их на свободе.

— А как же иначе, инспектор? Выдернем одно звено, а вся цепочка затаится, уйдет в подполье — потом и концов не найдешь. А этих-то взять в любой момент не трудно. Но наша главная цель — выяснить, каким образом переправляется зелье и кто его поставляет.

— И вы полагаете, что поставщик находится здесь, поблизости? Ведь иначе вы бы сюда никогда не явились!

— Не поблизости, а именно здесь. И не полагаю, а знаю. Восемьдесят процентов из тех, за кем мы вели наблюдение — я имею в виду распространителей и их посредников — связаны с вашей страной. А точнее, с Амстердамом. Почти все до одного. У них здесь родственники или друзья, контакты. Кто-то лично ведет здесь дела, кто-то приезжает в отпуск. Мы потратили пять лет, чтобы составить досье.

Де Грааф улыбнулся.

— Досье на место, обозначенное словом «здесь»?

— Да, Амстердам.

Ван Гельдер спросил:

— А у вас есть копия этого досье?

— Одна.

— Она при вас?

— Да.

— Где же?

— В единственно надежном месте! — Я постучал себя по голове.

Такое же надежное, как любой сейф, — одобрительно сказал де Грааф, а затем глубокомысленно добавил. — Конечно, только до тех пор, пока вы не повстречаетесь с людьми, которые захотят обойтись с вами так же, как вы обходитесь с ними.

— Не понял вас, полковник?

— Я часто говорю загадками, — добродушно заметил де Грааф. — Ну хорошо! Я согласен — в данный момент все пути ведут в Амстердам. Нам тоже известна наша злополучная репутация. Мы бы хотели, чтобы это было не так. Мы ЗНАЕМ, что зелье поступает сюда оптом. Мы ЗНАЕМ, что оно расходится отсюда, разбитое на множество порций — но куда и как? Вот тут-то мы теряемся в догадках.

— Но ведь это — ваша епархия, — заметил я кротко. — Наша?..

— Ваш регион. Амстердам! Ведь вы представитель власти.

— Интересно, сколько новых друзей вы заводите за год? — вежливо спросил Ван Гельдер.

— Моя задача заключается отнюдь не в том, чтобы заводить друзей.

— Ваша задача заключается в том, чтобы уничтожать тех людей, которые занимаются уничтожением людей, — примирительно сказал де Грааф. — Это мы о вас знаем. Даже завели великолепное досье. Хотите взглянуть?

— История древнего мира всегда наводила на меня скуку. Еще со школы…

— Я так и думал, — сказал де Грааф и вздохнул. — Послушайте, Шерман, даже лучшая полиция в мире натыкается порой на каменную стену. Именно это с нами и случилось. Только не подумайте, что мы считаем себя лучшей полицией и мире. И все, что нам нужно, это лишь, какая-нибудь зацепка. Может, у вас есть какие-нибудь мысли? Какой-нибудь план?

— Я приехал сюда только вчера. — Я нагнулся, вынул из потайного кармана два листка, найденные у убитого коридорного, и протянул их полковнику. — Это вам ничего не говорит?

Де Грааф бегло взглянул на них, поднес листки к яркому свету настольной лампы, и, наконец, положил на стол.

— Нет, ничего не говорит.

— А сможете выяснить? Вообще, есть ли в этом какой-нибудь смысл?

— У меня очень способный штат. Кстати, как они к вам попали?

— Мне дал их один человек.

— Точнее, вы взяли их у одного человека?

— А какая разница?

— Очень большая, — де Грааф наклонился ко мне и сказал совершенно серьезно. — Послушайте, майор Шерман, мы знаем о ваших приемах: выводить людей из равновесия и держать их во взвешенном состоянии. Мы знаем о вашей склонности переступать границы закона.

— Я попрошу вас, полковник!

— Значит, попал в точку! И если уж на то пошло, вы никогда не держитесь в рамках дозволенного. Мы знаем о вашей отработанной тактике, столь же эффективной, сколь и рискованной, тактике постоянных провокаций, измора, выжидания что кто-нибудь на чем-нибудь да споткнется. Но прошу вас, майор Шерман, прошу вас: не старайтесь провоцировать здесь слишком многих. У нас слишком много каналов.

— Не собираюсь никого провоцировать, — сказал я. — И буду вести себя очень осторожно.

— Я уверен в этом, — де Грааф облегченно вздохнул. — А теперь, я думаю, Ван Гельдер захочет вам что-то показать.

Ван Гельдеру было что показать. Из полицейского управления он повез меня на своем «опеле» в городской морг, и к концу нашей экскурсии у меня возникло только одно чувство — лучше бы он мне этого не показывал.

Городской морг Амстердама был начисто лишен того очарования старины, той романтики и той незабываемой красоты, которые столь неотделимы от старого Амстердама. Он походил на любой городской морг любого большого города — холодный, очень холодный и стерильно чистый, бесчеловечный и отталкивающий. Посреди центрального блока располагались два ряда столов с мраморным на вид верхом — только в действительности это был не мрамор, — а в стенах были большие металлические двери.

Главный служитель, в белом накрахмаленном халате, оказался веселым, румяным и добродушным малым, который, казалось, пребывал в постоянной стесненности от желания разразиться взрывами смеха. Вы сочли бы это весьма странной чертой его характера, если бы не помнили, что в доброе старое время в Англии многие палачи считались самыми веселыми собутыльниками.

По знаку Ван Гельдера он подвел нас к одной из больших металлических дверей, открыл ее и плавно выкатил носилки на колесах. На них покоилось тело, покрытое простыней.

— Канал, из которого его выловили, называется Кроквиус-Кад, — пояснил Ван Гельдер, и, казалось, при этом не испытывал никаких чувств. — Ну это, конечно, не Парк-Лейн Амстердама, это где-то в районе доков. Ханс Гербер. 19 лет. Лицо показывать не буду — он слишком долго пробыл в воде. Нашла его пожарная команда, поднимавшая машину. Мог бы пролежать на дне еще год или два. Кто-то примотал к его туловищу груз из свинцовых труб.

Он приподнял угол простыни и приоткрыл тощую дряблую руку. Честное слово, она выглядела так, словно по ней прошлись в горных сапогах с триконями. Многие ни проколов соединяли страшные красные полосы, и. вся рука была как будто обесцвечена.

Не сказав ни слова, Ван Гельдер снова прикрыл ее простыней и отвернулся. Служитель задвинул носилки обратно и повел нас к следующей двери. Там он повторил ту же процедуру, выкатив на носилках другой труп — при этом он широко улыбался, как обанкротившийся английский герцог, показывающий публике родовой замок.

— Лицо этого тоже не стоит показывать, — сказал Ван Гельдер. — Неприятно смотреть на 23-летнего парнишку с лицом 70-летнего старца. — Он повернулся к служителю. — Где нашли?

— Остерхук, — просиял тот. — На угольной барже.

— Правильно, — Ван Гельдер кивнул. — Рядом с ним валялась бутылка из-под джина. Пустая. Весь джин был у него внутри. Вам известно, какую превосходную смесь дает джин с героином. Откинув простыню, чтобы показал мне руку, похожую на ту, которую мы только что видели, он спросил: — Самоубийство или убийство?

— Все зависит от того…

— От чего?

— От того, сам ли он купил джин. Если да, то самоубийство или несчастный случай. Но ведь бутылку могли вложить в его руку. Полную, конечно. Тогда это следует квалифицировать как убийство. У нас был аналогичный случай в порту месяц назад. Но правды мы никогда не узнаем.