С крыла на крыло - Игорь Шелест

 - Нет, голубчики, - продолжал Сеньков, - соколики сизые, не за тем Советскую власть мы завоевали, чтобы растворять ее во всяких собственнических вывихах. Все для общества - и общество для вас! Общество дало вам материалы, деньги, заботится о вас; вам предоставили возможность приехать в Крым, в школу, где обучаются уму-разуму, а вы так-то? Хороши!.. Приказываю: всех в казарму, планеры сдать и всем наряд вне очереди...

 Комиссар добавил:

 - Предлагаю комсомольцам явиться на ячейку; там потолкуем с товарищами.

 Уже много дней, как улеглись страсти. Планеры мы сдали, но летали на них же. На комсомольском собрании нас хорошо проработали. Мы краснели и в конце концов вышли мокрыми и чистыми, как из бани. Так состоялось знакомство с активом комсомольской ячейки школы, инструкторами Романовым, Дакиновичем, Журавлевым. Строго, по-товарищески пробрали нас Семен Гавриш и Виктор Расторгуев - это те двое веселых парней, которых я заметил сразу, курсанты из группы Романова. Оба они были шоферами, и Сергей Анохин быстро нашел с ними общий язык. Им дали первое комсомольское поручение: отремонтировать "трындулет" для подвоза воды - воду приходилось брать километров за десять.

 Они работали несколько дней, и вот раздался грохот мотора - грузовик, утопая в синем дыму, лязгая цепями и громыхая литыми шинами, не торопясь двинулся в первый рейс с огромным баком для воды. Это вызвало всеобщую радость.

 - Ура победителям техники! - кричали курсанты, подбрасывая в воздух картузы.

 У каждого из нас была общественная работа.

 Мы с Симоновым рисовали и писали в стенгазету. Володя Ивлев и Вася Авдонин помогали в техчасти по ремонту. Ивлев отлично заплетал тросы и делал это всегда с душой.

 Постепенно мы перестали быть новичками, и наша группа приобрела авторитет в школе. По успеваемости мы догоняли первые группы, летая на своем учебном ИТ-4 "с полгоры"[5]  северного склона.

 Приближались желанные полеты на Г-2.

 С большой любовью и аккуратностью раскрасили мы его в желтый цвет с темно-синим отводом, за что курсанты назвали наш планер "канарейкой".

 - Хорош! - говорил Никодим, любуясь издали и наклонив голову чуть в сторону.

 - Красавец! - соглашался Анохин, поглаживая эмаль.

 Все планеры за неимением ангара помещались в глубокой балке северного склона, закрытой от ветров. Там же вела мелкий ремонт специальная столярная бригада под руководством старого мастера Назарова.

 Наши планеры - красный ИТ-4 и желтый Г-2, "канарейка", - находились тут же. Кроме учебных планеров, в балке стоял новый рекордный паритель конструкции А. А. Сенькова - "Ударник". Длинные крылья и очень узкий фюзеляж. Казалось странным, что планер не покрашен и сделан несколько грубовато. В высокой, но слишком узкой кабине штурвальное управление, как на тяжелом самолете.

 Поскольку мы с Никодимом занимались покраской "канарейки", нам пришло в голову покрасить и этот планер.

 - Товарищ начальник школы, - сказал осторожно Никодим, - разрешите навести колер на "Ударнике".

 - Спасибо, но красить будем после испытаний, - загадочно ответил Анатолий Александрович.

 Как-то утром пронесся слух: сегодня начшколы будет испытывать свой планер. Новость взбудоражила всю школу. С нетерпением ждали этого полета. Испытания предполагались в обеденный перерыв, когда курсанты сидели в тени под крыльями планеров и отдыхали после обеда, привезенного сюда, на старт.

 В балке собрались люди, и "Ударник" потащили на площадку. Ну, конечно, курсанты все были тут. С интересом смотрели на подготовку планера и на Сенькова. Он распекал мастера Назарова за неудачную швартовку планера.

 - Если я "Ударник" сейчас не разобью, - сказал он строго, - больше так его не ставьте.

 "А-а, вот почему он не хотел красить, - догадался я, - мол, зачем тратить краску, труд, если есть большая вероятность его разбить в первом же полете"... Что она была большая, мы все через минуту убедились.

 Наконец Анатолий Александрович застегнул пряжку кожаного шлема, попробовал штурвал, осмотрелся вокруг, на свои роговые очки надел еще и летные.

 - Готов! - крикнул он.

 Планер оказался очень тяжелым. Пришлось прицепить два резиновых стартовых шнура-амортизатора.

 Каждому из нас хотелось быть полезным при старте.

 Начлет Виктор Сергеевич Васянин скомандовал: "На амортизаторе!" - и отогнал половину курсантов.

 Планер взлетел со свистом и так низко прошел над стартовой командой, что ее будто сдуло взрывной волной - все притиснулись к земле.

 Дальше Сеньков летел волнами, направляясь в долину. Планер его то взмывал вверх, то стремился к земле. Он планировал долго, но пилот никак не мог успокоить своего ретивого коня, скачущего будто через барьеры. И даже на посадке планер несколько раз подпрыгнул, "скозлил" и лишь потом затих.

 - Все же цел! - весело крикнул Назаров.

 На другой день подул свежий северный ветер, и инструкторы демонстрировали парящие полеты. Блестяще парили Миша Романов, Жора Журавлев и Катя Гринауэр на красавцах Г-2. Очертания длинных крыльев и короткого фюзеляжа с хвостом, напоминающим крылья бабочки, красиво выделялись на фоне неба. Когда Гринауэр немного снизилась над склоном, Сеньков помчался на своем мотоцикле вдоль склона горы навстречу и кричал, пытаясь перекрыть гул мотоцикла:

 - Катька, угол велик!..

 Это слышали курсанты, и все смеялись. Катя Гринауэр, инструктор школы, - жена Анатолия Александровича. 

 Мы подготовили свою "канарейку" и с большим энтузиазмом запустили нашего Гришу Михайлова. Казалось, лучшего планера не может быть и более достойного парителя трудно сыскать!

 Как хороша была желтая птица в полете на фоне яркого синего неба!

 Увы, недолго мы любовались ею.

 Ганя Фонарев и раньше допускал в полете грубую ошибку - потерю скорости.

 - Фонарев, задираешь машину, - предупреждал Никодим.

 - Все вы говорите так из ревности, завидуете мне, - отвечал Ганя, явно переоценивая себя.

 - Дурак, - Никодим сплюнул в сторону.

 И вот "канарейка" с Фонаревым в полете... Задрав нос на развороте, она идет на крыло все больше и больше...

 О ужас! Крыло цепляет за склон, и... удар, треск, пыль...

 Прошло несколько секунд, пока сумели воспринять случившееся и привести в движение оцепеневшие ноги.

 Мы бежали. Нет, мы летели под гору к смятой и жалкой "канарейке". Нос планера валялся на боку, словно скорлупа разбитого яйца. На лице Фонарева огромная ссадина, сам он дрожал и плакал навзрыд. Увидев нас, он закричал:

 - Почему я не убился! Дайте мне нож! Все равно я зарежусь!