Три кило веселья - Валерий Гусев

Адмирал пил чай с конфетами, Лешка млел над кортиком, а я не мог оторваться от бинокля. Здорово! Но вот когда в его окуляры попали окна дома напротив, мне стало неудобно. На верхних этажах, как правило, плотных штор не бывает, и поэтому видно все, что происходит в квартирах. Вот это было неприятно, даже стыдно. Люди не знали, что за ними наблюдают, и вели себя очень непринужденно. Поэтому я сразу же перевел бинокль в сторону… и вдруг… Как бы сказать? Вдруг столкнулся с другим биноклем. Направленным прямо на адмиральское окно. Кто-то пристально и внимательно наблюдал за квартирой адмирала. Я шагнул немного в сторону и укрылся вместе с биноклем за краем шторки.

Но ничего существенного разглядеть мне не удалось. Бинокль, над ним лысая макушка, пониже макушки – остренькая бородка с завившимся вверх кончиком.

На всякий случай я отсчитал и запомнил: шестой этаж, двенадцатое окно слева. Ну и подъезд определил.

Что-то мне это совсем не понравилось. Подозрительно как-то.

Конечно, может, просто кому-то интересно подглядывать за людьми, когда они этого не знают. Но тогда бы этот лысый наблюдатель шарил биноклем по всем окнам, а он ведь вперился в одно – в адмиральское.

Я ничего не сказал о своем неприятном открытии ни адмиралу, ни Лешке. Может быть, папе скажу, просто так, из любопытства. А может, и не скажу.

В общем, настроение у меня испортилось. Даже чай не помог.

Мы договорились с адмиралом, что зайдем за ним перед торжественным вечером, и напомнили, чтобы он явился при всех своих регалиях и при кортике. И с рукописью.

– А вот ваш полковник, – улыбнулся адмирал, – просил, чтобы я и саблю на пояс повесил. А где ее взять? Да и не по форме будет.

– Обойдется, – успокоил его Алешка. – Скажем, что вы ее в Кремле забыли, на конференции стран Африки. По разоружению.

– С тобой хорошо дружить, – похвалил его адмирал. – Ты всегда поможешь выбрать правильный курс.

– Я – такой, – скромно ответил Алешка.

У дверей адмирал сделал Лешке подарок – сборник всяких морских сигналов, в том числе там была и азбука Морзе.

Алешка прижал книгу к груди, и я понял – сегодня с уроками у него контакта не будет. Даже мимолетного.

День школы (родной) у нас отмечается каждой осенью. Но не 1 сентября, потому что это и так праздник. Но он такой, общий, для всех школ. А у нас собственный. И не 1 сентября, а в ноябре. Потому что нашу школу строители не успели достроить вовремя. И первый учебный год в нашей родной школе начался 15 ноября, под проливным дождем.

Об этом очень любят вспоминать первые выпускники нашей школы, когда приходят поздравить ее с праздником. В знак этого события они все приходят с раскрытыми зонтиками, садятся в первом ряду, а потом на сцене, в стихах и песнях, рассказывают, как они пришли в школу под дождем, а через десять лет покинули ее в солнечный день. Тут они с треском складывают зонты, начинают отплясывать и петь о том, что школа осветила им путь в будущее и согрела их на этом пути.

Правда, согрела не всех. И светила тоже не всем. А если и светила, то по-разному. И грела не одинаково.

Кое-кто вылетел из школы еще на полпути, кто-то не нашел своего теплого места в жизни. Кто-то отправился в космос, кто-то в дальнее плавание и в дальние страны, кто-то в бизнес, кто-то в сериалы. Кто-то даже в бомжи. Между прочим – гордость школы, самый лучший отличник Вася Морозов. Он живет в нашем парке, в шалаше на дереве, мы с ним часто встречаемся, и он всегда говорит: «Я здесь, на воле, гораздо большему научился».

А вот Юзик Томас прямо со школьной скамьи пересел на скамью подсудимых…

Но я немного отвлекся.

Актовый зал был полон. Полон света, красок, празднично одетых людей – детей и взрослых. И полон музыки. Такой музыки, из-за которой никто никого не слышал и все мечтали только о тишине.

И наконец она настала. Правда, не мгновенно. Как только в последний раз грохнул ударник, по всему залу взорвались орущие голоса. Люди из-за музыки привыкли орать друг другу в уши и не сразу к тишине адаптировались.

На сцену вышел наш полковник, в черном костюме, в своих любимых усах и с головкой гвоздички, торчащей из нагрудного кармана.

Ну, он, как обычно, всех поздравил: кто уже кончил школу, кто ее кончает и кто, вероятно, так и не кончит. В школу жизни перейдет доучиваться.

Все я рассказывать не буду – всякие концерты, приветствия, воспоминания. Я скажу только то, что впоследствии оказалось самым важным.

Под самую завязку, перед дискотекой, два старшеклассника внесли на сцену школьную доску в золоченой раме, и все выпускники ринулись ставить на ней свои автографы – это у нас традиция такая.

– Все? – спросил директор.

– Не все! – вдруг раздался в дверях звонкий решительный голос.

Весь зал обернулся. В дверях стоял элегантный человек в белом костюме, в руке он держал шикарную шляпу с широкими загнутыми полями. За его спиной торчали три знакомые наглые морды: Шаштарыча, Лисы Алисы и Кота Базилио.

– Прошу вас, – сделал жест наш полковник. – Это представители дружественной нам гимназии: Каштанов, Алисов, Васильев, бывшие наши ученики.

Слово «бывшие», мне показалось, Семен Михайлович произнес не с гордостью, а с удовольствием.

– Возглавляет делегацию, – продолжил полковник тусклым голосом, – наш выпускник Юозас Томас.

Томас поклонился, взмахнув шляпой, и, стуча каблуками, направился к доске с автографами. Там он выбрал попросторнее место, размашисто написал «Старый Тоомас» и повернулся к залу:

– Жизнь не только продолжается. Она и меняется. Я благодарен нашей школе за то хорошее, что она в меня вложила. И это хорошее во мне победило. Я вышел на правильный путь, в честный бизнес. Спасибо этим стенам и нашим родным учителям.

Он красиво поклонился, сбежал со сцены и сел в первом ряду. Рядом с ним, усмехаясь и презрительно оглядываясь, расселись шаштарычи, коты и лисички.

– А сейчас, друзья мои, – торжественно объявил наш полковник, – вас поздравит Герой Советского Союза адмирал Курочкин! Прошу, Егор Иванович.

Наш оркестр отбарабанил туш, и в зал вошли адмирал и Алешка, одного росточка примерно. С хохолками на каждой макушке.

– А который из них адмирал-то? – громко и нагло спросил Шаштарыч.

Я наклонился к нему и громко сказал в ухо:

– Оба!

Шаштарыч даже не обернулся.

Когда адмирал поднялся на сцену, сначала раздался вздох некоторого разочарования, а потом – гром аплодисментов. Адмирал был великолепен. Вся его грудь и весь живот были скрыты звенящим панцирем орденов и медалей. Кортик висел, как приклеенный к бедру. Усы торчали куда положено. Хохолок – в потолок.

Адмирал снял с правой руки перчатку, зажал ее в левой руке и плавно разгладил усы.

Мне немного было боязно за него: как его будет слушать наша шпана, такого маленького? Вообще-то у нас нормальные ребята, но есть такие, которые уверены, что Отечественную войну выиграли американцы и спасли нас от гибели. И что Гитлер и Сталин – родные братья. Только один – австриец, а другой грузин.

Но адмирал не растерялся. Он был смелый морской волк… волчонок. И начал он хорошо.

– Вы любите учиться? – весело спросил он.

– Нет! – дружным хором ответил зал.

– И я – тоже, – признался адмирал. – Но все-таки я учился. Учился выполнять приказы, грести на шлюпке, учился вскрывать цинковые ящики с патронами, учился набивать патронами пулеметные ленты, я научился стрелять из пулемета, автомата, из карабина, из своего личного револьвера системы «наган».

А еще я научился флажковой сигнализации, морским узлам. Научился чистить картошку на весь экипаж, готовить во время качки наваристый флотский борщ, драить до блеска посуду и палубу, перевязывать раны, терпеть боль и не бояться врага.

Тут адмирал немного задумался и сказал:

– Вот, наверное, эта учеба и помогла мне выжить и победить. Вот и вам надо учиться всему полезному. Время для вас трудное. Вам тоже надо выжить и победить.

Я понял, что адмирал завоевал аудиторию и за его авторитет можно не беспокоиться, и незаметно переключил внимание на команду Томаса.

Они вели себя довольно прилично. Только тихонько пересмеивались и перемигивались, подталкивали друг друга локтями. А когда адмирал в азарте своей речи подошел прямо к рампе, Томас кивнул Шаштарычу на него и странно спросил:

– Видал? Это большие штучки.

Я тогда не понял смысла фразы, и меня даже немного покоробило, что он назвал боевые ордена «штучками».

Вообще зачем они пришли? Ну, Томас, это ладно – он в какой-то степени наш выпускник. А Шаштарыч со своей шарагой? Им тут делать нечего. К тому же – опасно, у нас есть конкретные парни, которые их конкретно не любят. Правда, в присутствии бывшего бандита Томаса они на открытый бой не решатся. Впрочем, папа как-то сказал, что бывших бандитов не бывает. Как и не бывает бывших милиционеров.

Да, в общем, наш адмирал сорвал заслуженные аплодисменты, ему выразили уважение и благодарность, проявили достойное к нему внимание. Даже преподнесли букет цветов и коробку конфет.