Эхо в темноте (Журнальный вариант) - Сергей Соловьев

Он появился в шестом часу и попросил ее пройти в кабинет. Опыты к этому времени закончились, она просто сидела в уголке, не зная, куда себя девать. М. К. был в халате поверх костюма. Вошел, предложил следовать за ним, повернулся… Он шел быстро, на ходу снимая халат. Она спешила сзади. Одной фразой отпустил секретаршу. В кабинете небрежно бросил халат на спинку кресла. Предложил ей сесть на диван, придвинул журнальный столик. Открыл мини-бар, достал оттуда фужеры, толстобокую бутылку коньяка. Плеснув себе и ей, М. К. взял свободной рукой стул, мягко поставил его на ковер спинкой к Т. В., уселся верхом. Поставил на столик бутылку, взял фужер. Все это — с виртуозной естественностью, как в балете.

— По-моему, Таня, нам пора брать быка за рога. Не скрою, для меня важнее ваши способности, для вас — результат. Однако если способности не приносят результата, они угасают. Хуже — могут погубить своего носителя! Так что наши интересы совпадают. А что стоит на пути к результатам?

Он посмотрел на нее, давая время для ответа. Она пригубила коньяк.

— Мешают советские реалии. Скромная квартира вдали от центра, машина супруга, которая все время ломается. Развод мостов… Но материальные препятствия преодолеваются материальными средствами. Я думаю, лаборатория должна стать на время нашим центром операций. Вы согласны?

Она кивнула.

Федю — Федора — Федора Игнатьевича с детских лет забавляло, что первые буквы его имени, отчества и фамилии дают буквосочетание Ф. И. О. Намек, что поле выбора имени не ограничено, фамилия Онегин, которую ему присвоили в детском доме, не казалась ему забавной. То, что ее выбрал для своего героя Пушкин, ему нравилось. Возлагало некую благородную ответственность. Он открыл стенной сейф, достал кожаную папку, на которой были вытеснены золотыми буквами инициалы, Ф. И. О., сел за стол, раскрыл. Чтобы сосредоточиться, просмотрел старые записи. Достал чистый лист, ручку. Вывел крупно:

«Докладная записка».

Чуть ниже, мелким почерком:

«Анализ текущей политической ситуации в Афганистане и перспективы ее развития».

Подумав, продолжил:

«С 1973 года, после переворота и прихода к власти сардара Мухаммеда Дауда, в Афганистане сложилась неустойчивая политическая ситуация. Главной причиной этого является крайняя социально-экономическая отсталость страны в своей массе, что не мешает бороться за власть многочисленным политическим силам».

Слова оставляли ощущение неудовлетворенности.

Он понимал, насколько трудно будет убедить кого бы то ни было из тех, кто принимает важные решения. Принимающих важные решения в СССР очень мало. Его особое мнение, которое он не хотел держать при себе, ускорило судя по всему его недавний уход на пенсию, однако это, персонально обидное, решение, несомненно, принималось на более низком уровне. Не все пути еще перекрыты. Записку он собирался передать на самый верх, через голову нынешнего комитетского начальства. Каналы для этого имелись. Действовать в обход иерархии всегда — серьезный риск, но он был готов принять на себя последствия. Любую возможность предотвратить ошибку (он не любил громких слов) необходимо было использовать.

«В столице Афганистана Кабуле, в том числе — в столичном гарнизоне, значительное влияние имеют прогрессивные политические силы, группирующиеся вокруг НДПА — Народно-Демократической Партии Афганистана. Ряд постов принадлежит им в настоящее время и в правительстве М. Дауда. В целом по стране, однако, их поддерживает, по надежным оценкам, не более одного процента населения.

Лишь незначительный процент населения Афганистана проживает в городах. В сельской местности, в особенности в труднодоступных горных районах, занимающих большую часть территории страны, очень сильно влияние феодального уклада и исламской религии, что подтверждается недавним мятежом в Панширской долине, осуществлявшимся под исламскими лозунгами.

Восстание, охватившее незначительную, но труднодоступную территорию, потребовало для своего подавления крупных сил афганской армии. Только личный авторитет руководителя страны, сардара Мухаммеда Дауда, обеспечил своевременную мобилизацию сил для подавления выступлений, направляемых наиболее реакционными, консервативными силами».

Он точно знал цель — любой ценой защитить старика. Вообще-то, не такой уж Дауд старик — всего шестьдесят шесть (а мне пятьдесят пять), думал Онегин. Хитрый, умный, широко образованный, искренне любящий свою страну. Если его свергнут, наступит катастрофа. Если бы только в Москве могли видеть ситуацию его глазами!

Онегин работал над докладной запиской несколько часов. Из-за двери кабинета доносились звуки пианино. Онегин вычеркивал, переписывал набело. Большинство листов в конце концов выбрасывал в проволочную корзину. Погружался в воспоминания. Часто вспоминалась долина, в которой находился Кабул. Сухой шум тополей на ветру (летом Онегин нередко просыпался от этого шума с мыслью, что будет дождь, но дожди летом здесь бывали крайне редко).

Сардар (нечто вроде князя или принца) Дауд — крепкий старик в темных очках, лысый, как колено. Но он помнил его и более молодым, еще в качестве премьер-министра, в пятидесятые годы, с остатками волос на голове, а на фотографиях тридцатых годов это был просто красавец. Помнил в домашней обстановке. «Cigarettes americaines, allumettes russes…» Зажигать американские сигареты русскими спичками. Хороший лозунг для маленькой страны. Человек действия в обстановке, когда действовать независимо очень трудно. В этом смысле мы одной крови. В его стране и в моей было не слишком много возможностей стать человеком действия… Я выбрал один из возможных путей. В моей жизни были отрезки, и довольно длинные, когда я мог действовать без особого присмотра, на свой страх и риск. Теперь… О чем говорить, когда возможности сводятся к написанию докладной записки… Почти…

Естественно, писанина не имела бы смысла, если бы не оставалось доступа к другим рычагам. Слова — лишь объяснение и оправдание. Лишь предлог. Истинная плата за возможность действовать — как всегда, страх и риск. Но и тут есть свои коэффициенты, зависящие от твоего положения и обстановки… Исписав и выбросив в корзину еще несколько листков, Онегин наконец послушался жены и вышел к чаю.

Лицо Софы, Софьи Антоновны, и в пятьдесят лет сохранявшее нежную, как у девушки, кожу, выглядело озабоченным. Верхняя губа чуть закушена, к углам рта протянулись еле заметные складки. На лице, чаще всего красиво-неподвижном, как у статуи, все это — очень много говорящие знаки. Зная ее характер, Онегин молчал и ждал, что она скажет, и все же вопрос ее оказался для него неожиданным.