Отель "Калифорния" - Наталия Медведева

Виктор засмеялся на анонс Насти, что она теперь одна из зайчиков «Плейбоя».

— Теперь все будут знать, какой у русских копчик!

Это была шутка. У Насти был разбит копчик — в первый раз на катке, потом в драке с любовником. В первый раз с Виктором, когда он спросил, «у всех ли русских такие», она засмеялась и в который раз подумала, что русские представляются американцам инопланетянами. О, как она стеснялась этой своей кровати в тот первый раз! А Виктор ничего, сам невозмутимо открыл разноцветные дверцы и потянул за край рамы. И еще, после, он сказал Насте: «Ты не должна волноваться. Я стерилизован. Мы жили с отцом на Кубе, и там меня стерилизовали». Настя не стала спрашивать подробности, но ощутила жалостливое и неприятное чувство. «Неполноценный мужчина. Никогда не сможет оплодотворить женщину. А женщин — не знает». Ей было скучно в постели с Виктором. Отец Виктора, подумала она, холодный и расчетливый — чтобы избежать шантажа родителей бедной кубинской девочки, которая забеременела бы от Виктора, он в шестнадцать лет решил за него проблему потомства.

Отец Виктора был архитектором. Несколько зданий, построенных по его проектам, стояли в Century City. Виктор пригласил Настю в Город Века в кино. На Clockwork Orange. В который раз увидев у Насти книгу с закладкой на одной и той же странице, он предложил посмотреть фильм Кубрика, сказав, что «это не самая лучшая книга для изучения английского, devotchka».

Они проехали по Вилширу скучную Милю Чудес, Музей искусств, с парком и скульптурами динозавров, которые там когда-то водились, Беверли-Хиллз и Родео Драйв, куда Виктор мечтал попасть в качестве менеджера дорогого бутика или ювелирного магазина. Пока что Родео мигнуло фарами плавно повернувшего на него «Роллс-ройса», в Большой Санта-Монике они свернули налево.

Город Века сиял огнями небоскребов. Страховые компании, банки, госпитали, офисы, офисы, офисы — все они светились и в девять вечера, будто там трудились и ночью во имя века.

Еще живя с Арчи, Настя часто видела по TV рекламу об экономии электричества — на экране просто становилось темно И еще — советовали экономить воду. Мальчик туго закручивал кран, из которого до этого капала вода. Каждое утро на Кловердэйл можно было надевать резиновые сапоги: все было залито водой, которой поливались газончики перед домами. Трава все равно оставалась полумертвой.

Свернув на авеню Звезд, проехав мимо гигантского шопинг-центра, они въехали в паркинг развлекательного комплекса Сенчури Сити. Где-то внизу на квадратных лапах стояли Здания Близнецов. Широченные лестницы освещались фонарями в виде культивированных деревьев. С пятого снизу этажа паркинга вверх вели узенькие ленты эскалаторов. Напротив Шуберт Театра, где вот уже год был бродвейский мюзик-холл Chorus Line, размещалось четыре кинозала.

Герой «Заводного Апельсина» — гадкий Алекс — чем-то напомнил Насте Сашу. Саша, тоже называвший себя Алексом, был, конечно, трусливей. После фильма Виктор предложил спуститься на этаж ниже, в бар. Они пошли по лестнице, будто предназначенной для колонн гимнастов-энтузиастов, для шеренг… Они были единственными, кто спускался не по эскалатору.

Архитектура Города Века Насте казалась безжизненной: «Как после химической атаки — бесчеловечно». Здания эпохи Сталина в Москве, Германия будущего, задуманная Гитлером-Шпеером были будто мощнее. Впечатляюще. И в них чувствовалось прославление того, кто победил человека. «Здесь же совсем нет лица, безлико здесь».

Настя заказала водку-орандж. Виктор попросил то же самое и сказал, что в Америке этот коктейль называется «screw-driver»[54]. Настя засмеялась и шепнула, что никогда не сможет заказать напиток, потому что обязательно добавит предлог «с» и получится screw with driver![55]

— В английском, Настя, глагол можно использовать в разных значениях. Если я тебе позвоню и скажу, что прибуду через час, это одно. А если я тебе скажу в постели: «I am coming»[56], — это будет значить, что самый прекрасный момент сейчас произойдет. Он с тобой действительно прекрасен, этот момент.

Настя не могла ему ответить тем же комплиментом, потому что никуда не «прибывала» с ним.

Возвращаясь, они проехали по Сан-Висенте-бульвару, мимо студии Джорджа Коста.

— Он так любит тебя, Джордж. С ума от тебя сходит.

— Виктор, Джордж любит Ли.

— Настя, я имею в виду, что ты ему нравишься. Все русские так серьезно относятся к словам?

— Я не знаю о всех русских, но вы, американцы, слишком беззаботно относитесь. Ты счастлив? Ах, я счастлив! Как вообще можно спрашивать о счастье? Это такой интимный вопрос, по-моему.

— Но это как раз та же ситуация, что я объяснял тебе в баре. Если ты спрашиваешь приятеля на улице, счастлив ли он, ты имеешь в виду его настроение. Всего лишь.

— Зачем же иметь что-то в виду? Почему не спросить прямо о настроении? Из-за боязни, что скажет — в плохом? Когда слова используют так, они теряют свое значение. Я люблю лыжи. Я люблю тебя.

Виктор оставил свою машину под окнами Настиной квартиры и достал из багажника чехол с костюмом. Насте это не понравилось — «раз он привез с собой одежду, то уверен был, что останется у меня». Она ничего не сказала, но подумала, что в следующий раз, когда он позвонит, она скажет, что занята. А потом еще раз. И еще.

Виктор сидел на диване и поглядывал за окно. С улицы доносился голос Семена. Настя задернула шторы.

— Здесь много русских?

— Да, Виктор. К сожалению.

Всех приехавших из Советского Союза называли русскими. Но тот же Семен был латышским евреем. Может, он шел к жуткому типу, готовящему плов? Тот был из Ашхабада. Туркмен. Еще на Кловердэйл жила семья молдавских евреев и одинокий, считающийся всеми сумасшедшим, парень из-под Алма-Аты.

Утром Настю разбудил телефонный звонок Джоди. Виктора в квартире уже не было. На столе она нашла его записку: «Дорогая Настя. Я был счастлив вчера с тобой. (Слово «счастлив» было несколько раз подчеркнуто.) Ты освещаешь мои дни и ночи. Твой Виктор». Настя положила листок в папку, где хранила ценные бумаги и желтый дневник, который Арчи принимал за тетрадку для английского языка. Может, он что-нибудь понял бы о Насте, о себе, затянув в ее дневник… Когда Настя сказала ему об этом, он вытаращил глаза: «Да чего ты там писать могла? На хуя писать?»

Джоди сообщила о времени репетиции для шоу лучших дизайнеров Лос-Анджелеса. Должно оно было происходить в только что отстроенном «Pacific Design Center». Центр был еще закрыт — внутри велись последние отделочные работы. Но через десять дней двери голубого, вовсе не соответствующего цвету Тихого океана в Лос-Хамовске центра распахнутся и владельцы галерей, торгующих картинами, коврами, керамикой, плитками для отделки ванных, сухими цветами и, может, даже «баночками с клопами», выложат ежемесячный rent — кто 5 тысяч, кто только 2, а кто-то и 12 тысяч.

Примерку-репетицию, за которую не платили, устроили в самом центре. На втором этаже, где размещались дизайнеры со своими мешками аксессуаров, обуви и длинными, на колесиках, вешалками с одеждой, был шум и беготня. Манекенщицы скорее хотели отделаться от неоплачиваемой работы, дизайнеры же, наоборот, старались как-то выгадать из нерегламентированного времени. И, конечно, каждый из них считал себя лучшим, а всех остальных «bullshit»[57]. «Что это за бул-шит на тебе?» — возмущался один из них, когда манекенщица, не успев снять полностью одежду другого, подбегала к нему. На колоннах развевались приклеенные списки с именами моделей, номерами выходов. Кто-нибудь все время срывал их и бежал к главной устроительнице шоу Джоанн: «Смотри, смотри! Как она может сделать мой выход, если она в это время у Музы? Это невероятно!» Списки переделывали, но опять что-нибудь не совпадало, и все начиналось сначала.

Манекенщицы стояли у лестницы, с которой должно было начаться шоу. Эта лестница пугала многих. Настю тоже — там внизу, на «языке», все будет хорошо, но сначала надо спуститься двенадцать раз на высоченных каблуках! Во всех этих безумных одеждах — пальто-шинели до пят, в шифоне, из которого можно было бы нашить пачек для всего «Лебединого озера», в накидке с капюшоном, который надо опустить на самые глаза: «Пусть будут видны только твои губы!» — настаивал дизайнер в простеньком костюмчике к которому был добавлен finishing touch[58] в виде огромной шляпы-корабля…

Пасифик Центр находился на Мелроуз, в той части, где улицу усиленно оевропеивали — открывали магазины с французскими названиями, французские же кафе. Очень модно было пить кир и заказывать шоколадное суфле заранее.

За углом, на Сан-Висенте, жил Джордж Кост, и Настя заехала сказать «Hi». Мулат Джордж открыл двери, и Настя сразу увидела посередине студии в плетеном кресле огромную женщину. Она будто сошла со скульптуры на Выставке достижений народного хозяйства в Москве. Компаньона — рабочего с молотом — мог бы заменить разве что Шварценеггер.