Будь моей - Джоанна Линдсей

— Таня, я не-могу-этого-больше-выносить, — задыхаясь, пробормотал он.

Она тотчас сжалилась над ним.

— Ну и не выноси, — сказала она нежно и села, чтобы отбросить двойное покрывало, закрывавшее нижнюю часть лица и длинные черные волосы. Ее костюм состоял из двух частей, и верхняя часть была настолько прозрачна, что не хватало слов. Штефан был готов сорвать с нее все, был готов целовать ее прямо сквозь покрывало. Но данное слово не позволяло ему этого. Он был целиком во власти своей королевы и зависел от ее милости. К счастью, это его ничуть не тревожило.

С улыбкой, обещавшей скорое наслаждение, Таня потянула за шнурки его домашних шаровар, но тут же замерла, услышав за дверью подозрительный шум: сначала возбужденные голоса, потом звуки потасовки и, наконец, явственный глухой удар.

— Что зз… — начал было Штефан, но на его невысказанный вопрос тут же последовал немедленный ответ — дверь с грохотом распахнулась, и в комнату пулей влетел его кузен.

С приглушенным криком Таня скатилась с колен Штефана и уселась на корточках на полу, чтобы скрыться из вида, пока доставала свое платье с шезлонга, куда бросила его перед тем, как начать танец. Следя поверх королевского живота за нарушителем спокойствия, она стремительно набросила на себя одежду.

Василий ничего не заметил, ибо королевская спальня была так велика, что он, находясь всего лишь на полпути, произнес еще не видя Штефана:

— Приношу свои извинения, что нарушил твой покой, но у меня затруднения, и я в ярости. Боюсь, я убью кого-нибудь, если не найду решение.

— Но, надеюсь, ты еще не убил моего стража? — холодно спросил Штефан, и Василий повернулся на звук его голоса.

— Что? Нет, конечно, нет. Я только сбил его с ног. Проклятый дурак не давал мне войти.

— Возможно, потому, что я приказал, чтобы мне не мешали, и у меня были к тому основания.

Штефан уселся на шезлонге, и к нему присоединилась Таня. Обняв жену за талию, Штефан притянул ее к себе. По их виду любой бы догадался, что это были за основания.

Но, осознав увиденное, Василий лишь снова извинился:

— Прошу прощения, но мое дело не терпит отлагательств, Штефан. Это хуже всякого кошмара, такое безумие, что ты и не поверишь. Мне самому до сих пор не верится.

— Как ты думаешь, он пьян? — шепнула Таня на ухо Штефану.

— Шш, — ответил он и повернулся к Василию. — Я полагаю, ты только что от матери?

— О, да! Она вне себя от радости, но если бы мне только намекнули, в чем тут дело, я бы давно уже был на полпути к границе и сделал бы все, чтобы меня никогда никто больше не нашел. Разве она тебе не говорила? Черт возьми, Штефан, если ты знал и ничего мне не сказал…

— Успокойся же, кузен…

Василий взял себя в руки и сказал в третий раз:

— Прошу меня простить. У меня голова идет кругом, а скоро, глядишь, и жизнь пойдет ко всем чертям, если мы не придумаем что-нибудь радикальное…

— Было бы неплохо, если бы ты сначала рассказал мне, в чем дело. Василий оторопел:

— А разве я не говорил? — И не успел Штефан ответить, пояснил:

— Я только что узнал, что пятнадцать лет назад мой отец подписал бумагу о моей помолвке. На ней стоит мое имя. Это документ! Моя мать об этом даже не подозревала, и все эти годы о существовании его знали только девушка и ее отец и только теперь, когда она, по-видимому, рвется замуж, побеспокоились сообщить и нам.

— А кто она?

— И это все, что ты можешь сказать? — Василий уже почти кричал:

— Да какое, черт возьми, дело, кто она, если я не имею ни малейшего желания на ней жениться.

— Но ты же знал, что когда-нибудь тебе так или иначе придется жениться, — рассудительно заметил Штефан.

— Но уж по крайней мере не в ближайшие десять лет! Впрочем, дело не в этом. Теперь вдруг оказывается, что я обручен с девицей, которую и в глаза не видел, и не говори мне, что в свое время ты оказался в таких же ужасных обстоятельствах, потому что ты с детства знал о своей помолвке, а я рос в уверенности, что право решать принадлежит мне.

— Видя замечательный результат моей помолвки, ты вряд ли дождешься от меня сочувствия, кузен.

— Черта с два, не дождусь! — огрызнулся Василий. — Будь любезен, вспомни, что ты чувствовал до того, как встретил свою распрекрасную супругу.

Крепко сжав в объятиях вышеупомянутую жену в знак того, что «тогда» и «теперь» — вещи разные, Штефан заметил:

— Твоя точка зрения принята.

— Наследники короны вообще редко имеют выбор в вопросах брака, — продолжал Василий горячо. — Но я-то всего лишь твой кузен, и никто, кроме меня самого, не может указывать мне, на ком жениться, а я чертовски хорошо знаю, что никогда бы не взял в жены русскую.

— Так она русская? — удивленно воскликнул Штефан.

— И к тому же баронесса, а ты прекрасно знаешь, какие нравы у этих дам. У нее, вероятно, перебывала уже дюжина любовников, и я нисколько не удивлюсь, если такая поспешность вызвана исключительно тем, что бедняжка ждет ребенка!

— Будем надеяться, что так оно и есть, а ты не торопись жениться, пока не привезешь ее сюда, — предложил Штефан. — К тому времени ты все выяснишь, а если окажется, что она беременна, у тебя будет законное основание расторгнуть помолвку.

Улыбка на губах Василия, возникшая при этих словах, увяла столь же стремительно, как и распустилась.

— А если эта надежда не оправдается и я окажусь связанным? Я предпочел бы вообще не ехать в Россию, поэтому-то я к тебе и пришел. Ты уже сталкивался с такими затруднениями, Штефан. Какие варианты приходили тебе в голову, когда ты хотел отделаться от помолвки.

— И ты рассчитываешь, что я тебе отвечу? Впервые за весь разговор Василий бросил взгляд на Таню.

— Для тебя это важно? Ты возражаешь?

— Да ради Бога!

Поймав его кислый взгляд, она притворилась, будто ничего не заметила. «Интересно, — подумала Таня, — что он предпримет, если я вдруг рассмеюсь?» И ей захотелось провести небольшой эксперимент: затруднения Василия не вызывали у нее ни малейшего сочувствия. Но Штефан не позволил бы ей потешаться над кузеном, и поэтому Таня всего лишь слушала, как мужчины обсуждают различные возможности, и убедилась, что в конце концов они приходят к мысли, что выбора нет. Василий все больше и больше грустнел.

Таня считала, что ее муж исключительно красив, но совсем иной красотой, чем Василий. В смысле привлекательности Василию не было равных: его внешность гипнотизировала. Но Таня никогда еще не видела его таким опустошенным и разгневанным, и никогда еще глаза его не сверкали так, как сейчас.

Василий мерил комнату шагами, а точнее, метался по ней, как разъяренный золотистый лев, пойманный в ловушку.