Истинно моя - Николь Роуз
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Я роняю телефон в подставку чуть сильнее, чем необходимо.
Он посмеивается, прежде чем оторвать свой от уха и засунуть в нагрудный карман.
— Я позвонил, чтобы отвлечь тебя, чтобы на этот раз ты оставила свою хорошенькую маленькую попку под столом, пока я не доберусь до здания. Не хотелось бы, чтобы ты потеряла под столом еще один тампон, малышка.
— О, Боже мой. Пожалуйста, покинь мой кабинет.
— Нет, могу. — Он трезвеет, улыбка скатывается с его лица. — Нам надо поговорить.
— Мы делаем это уже пять минут.
— Это серьезно.
— Как и это. — Я смахиваю пресс-релиз со стола и размахиваю им в воздухе. — Ты когда-нибудь пробовал корректировать за Камилу? Это очень сложно. А нам нужно немедленно это выпустить в печать.
У нашего нового клиента, Грея Ларсена, недавно возникли проблемы с прессой после провального конкурса «Выиграй свидание». Его спутница немного выпила и попыталась сделать ему предложение. Затем ее вырвало на его туфли, пока он пытался усадить ее в такси, чтобы отвезти домой, так что несколько удачливых фотографов засняли это на камеру. В последнее время это было на всех страницах светской хроники.
Все над ним подшучивают. Это было бы прекрасно и здорово, но некоторые начали сомневаться, не сделал ли он что-нибудь, чтобы довести ее до такого состояния. Он этого не делал, но спортсмену не нужно многого, чтобы получить плохую репутацию, даже если она не заслужена.
Грей этого не заслуживает. Он отличный парень. Он также фантастический хоккеист. Но за пределами катка он просто настоящая катастрофа. Ему нужна вся возможная помощь, чтобы обратить прессу в свою пользу. На днях Камила отправила его в поход с бойскаутами, чтобы помочь восстановить его запятнанную репутацию. Все прошло не очень хорошо. В итоге он ужалился ядовитым плющом в не упоминаемых местах.
Он очень драматичен!
— Хорошо. Закончи корректуру, а потом поговорим.
Я прищуриваюсь на Зейна:
— Я не смогу работать, если ты будешь пялиться на меня.
— Почему нет?
— Это странно.
— Странно читать, пока я тихо сижу здесь и наслаждаюсь видом? — он опускается в кресло напротив моего стола, все время пристально глядя на меня. В его взгляде невозможно не заметить жар, как будто он хочет, чтобы я знала, насколько ему нравится этот вид.
Меня ошеломляет то, что мужчина, похожий на него, смотрит на меня так, как он. Он совершенно великолепен, но смотрит на меня так, будто я самое красивое существо, которое он когда-либо видел. Не думаю, что кто-нибудь когда-либо смотрел на меня так, как он.
Я отказываюсь от попыток заставить его уйти. Совершенно очевидно, что он собирается сделать прямо противоположное всему, что я говорю. Когда я говорю, что он безжалостен, я не шучу.
— Как долго ты был морским пехотинцем?
— Десять лет. Почему ты спрашиваешь?
— Просто пытаюсь понять, они сделали тебя таким раздражающе упрямым или это требование, чтобы вступить в армию, — сладко говорю я, вызывая у него смех.
— Детка, я таким родился. Спроси мою Ма.
— Ты называешь ее Ма? — Я улыбаюсь вопреки себе. Конечно, он называет ее Ма, а не Мама. Он примерно такой же южанин, как и они. Почему меня это так привлекает?
— Она надерет мне задницу, если я назову ее как-нибудь по-другому.
Моя улыбка превращается в широкую ухмылку:
— Ты боишься свою маму.
— Да, черт возьми, я боюсь Ма. Она ростом пять футов и злее, чем бродячая собака.
— Не может такого быть.
Он выдавливает улыбку:
— Нет, она милая как пирожок. Но она бы в мгновение ока поставила меня на место. Она вырастила троих мальчиков. Она не знает, что такое отступить.
— Звучит потрясающе.
— Она думает также о тебе.
Я шарю ручкой, оставляя линию красных чернил на релизе Камилы.
— Ты рассказывал обо мне маме?
— Мхмм.
О, мой Бог. Этот мужчина действительно собирается убить меня.
— Зейн! Ты не можешь рассказывать обо мне маме так, будто мы встречаемся. Мы не встречаемся.
— Поверь мне, я в курсе, — рычит он, дуясь, как маленький мальчик, который не добился своего. — Ма готова надрать мне задницу, потому что ты отфутболила меня семьдесят три раза подряд.
— Семьдесят три… Ты считал?
Он кивает подбородком:
— Гедеон думает, что ты сделаешь это на сотый. Зион сделал ставку на сто пятидесятый.
— Подожди. Ребята, вы делали ставки на то, сколько раз я тебе откажу?
— Я? Черт возьми, нет. Но они думают, что это забавно, что ты такая. Они намереваются вызвать у меня комплекс. Но я не думаю, что ты хочешь сделать мне одолжение и сказать «да», чтобы они уже заткнулись?
— Я… — я качаю головой, не находя слов. Он рассказал обо мне своей маме, и она думает, что это его вина, что я не встречаюсь с ним. Его братья делают ставку на то, сколько раз я ему откажу. Он рассказывает обо мне своей семье. Что мне на это сказать?
— Закончи корректуру, ягненок.
Я ухватываюсь за возможность прекратить разговор, мой разум перегружен. Вот уже несколько недель я пытаюсь убедить себя, что я для него всего лишь мимолетное любопытство и что ему это надоест, и он скоро уйдет. Я цеплялась за это, как будто это спасет мое сердце. Но он все равно украл большую его часть.
Я не дала и намека, а он уже говорит обо мне людям, которые для него важны. Если бы я была всего лишь зарубкой на спинке его кровати, не думаю, что он бы так поступил. Возможно, в большинстве мест это не так, но на Юге вовлечение семей является серьезным делом.
Вчера, когда Бетси высказала предположение, что я могу разбить ему сердце, я почти отговорила себя от веры в это. Но доказательство здесь, прямо передо мной.
И это даже более страшно, чем возможность того, что он разобьет мне сердце. Я ничего не знаю о любви, отношениях или свиданиях. Я избегала всех возможностей, полностью посвятив себя заботе о бабушке и Бетси, поэтому у меня не было времени об этом думать. Пока они были моим приоритетом, я могла убедить себя, что в моей жизни нет места ни для кого другого. Пока мне не пришлось сталкиваться с реальностью.
А реальность такова: все, что я знаю о любви, заканчивается геройствами. Мой отец безумно любил мою маму, вплоть до того момента, пока она не уничтожила его, а затем не убила их обоих. Бабушка безумно любила дедушку, вплоть до его смерти, которая лишила ее
