Вблизи от Рейна - Василий Песков

Что касается писательства, своеобразного, рассчитанного на широкую публику и научно достоверного, то оно поражает не только обилием знаний, увлекательной манерой письма, но и объемом — тридцать восемь книг!

Кажется: ни на что другое у человека времени не должно оставаться. Между тем вряд ли есть на Земле человек, повидавший больше, чем Гржимек. Только в 1983 году он был в Зимбабве, Танзании, Кении, Сенегале, Уганде. И вот уже стоит приготовленный чемодан — через неделю поездка в Канаду. И путешествует он не туристом. Из каждой поездки привозит идеи, наблюдения, фильмы. И сразу же — за работу. Режим молодого, сильного человека!

Между тем профессору — семьдесят пять. Возраст почтенный, но назвать стариком его невозможно. Хотя внешне, конечно, сдал. На африканской фотографии 1969 года — это «борзой» охотник с киноаппаратом. Сейчас к его облику — похудел, прихрамывает, голос стал с хрипотцой, волосы побелели — больше всего подходит слово «матерый». Матерый и есть.

Тогда в Африке, размышляя о человеческой жизни, о неизбежной кончине, он сказал: «Лучше всего — инфаркт. Мгновение — и все. Никому не в тягость, никакой агонии». И теперь он вряд ли желает другого конца. Но он его отодвинул. Старость его активна, полна интереса к жизни, дела его плодотворны, круг друзей, обычно суженный к этим годам, не убавился. У него хорошая память, молодая реакция — водит автомобиль, в сорок восемь лет научившись водить самолет, он и сегодня может подняться в воздух.

— Это что, особая милость природы или есть способ с нею поладить?

Улыбнувшись, Гржимек садится на закрепленный в кабинете велосипед.

— Каждое утро минут пятнадцать я непременно «еду» на нем. Непременно — тридцать приседаний, тридцать наклонов, тридцать прыжков. Слежу за диетой. В полдень — час сна. И ходьба! Три раза в неделю беру вот этот портфель и через весь город иду в зоопарк. Там девяносто четыре ступеньки в мой офис. В такую игру с природой, считаю, должен играть каждый. Если не ошибаюсь, это Толстой говорил: хорошо прожитая жизнь — долгая жизнь.

Последние тридцать лет у этого человека фактически два дома — тут, во Франкфурте-на-Майне, и в африканской Аруше. «Не люблю слякотную европейскую зиму. После Рождества уезжаю и возвращаюсь в марте». Не следует думать, что это поездки на лазурные берега отдыха. В Африке Гржимек много работает. Тот же строгий порядок, сидение за столом, экскурсии, путешествия.

Африканский континент прочно вошел в его жизнь. Он приехал сюда в ту пору, когда для всех нас Африка после книжек Хемингуэя была землею зеленых холмов, кишащих зверями. Мы считали, что путешествовать в Африке можно не иначе как с большого калибра винтовкой и что охота на африканских животных создает человеку ореол доблести.

Гржимек иначе взглянул на Африку. Он рассказал: удивительный мир животных тут действительно существует, но он очень скоро исчезнет, если мы не изменим к нему отношение.

Сейчас сюда со всего света едут многочисленные туристы. Их оружие — фото- и кинокамеры. Гржимек много сделал для организации этих поездок. «Африка — половина моей судьбы», — любит он говорить.

Тут же, во Франкфурте, кроме работы писательской у зоолога много дел и обязанностей. Он является шефом-редактором популярного в ФРГ иллюстрированного журнала о животных, ведет популярную передачу на телевидении, занят научной работой, возглавляет зоологическое общество, избран почетным профессором нескольких университетов (Московского в том числе).

Слово Гржимек так же, как и слово Брем, сделалось нарицательным. Сначала на немецком, а недавно и на английском языке вышло пятнадцатитомное издание о животном мире Земли. Это коллективный труд многих ученых, но все они настояли, чтобы обложки объемистых книг украшала фамилия Гржимека, современного продолжателя дела, начатого Бремом.

Пятнадцать лет Гржимек был директором Франкфуртского зоопарка. Сейчас это прекрасно организованное учреждение он передал молодым. Но непременно три раза в неделю он тут бывает. Сухощавую его фигуру и хрипловатый голос узнают и посетители парка, и животные.

В зоопарке у Гржимека есть рабочая комната — «здесь отвечаю на письма». Ему присылают не только слова привета и дарственных ежиков, частенько Гржимека просят надеть ежовые рукавицы. Для этого поводов на Земле много. Гржимек выдержал схватку с канадской пушной компанией, показав фильм, где шкуры снимали с живых тюленей. По телевидению Гржимек призвал бойкотировать продукцию компании, а возмущенные письма направлять прямо премьер-министру Канады. В возникшем судебном деле Гржимек доказал свою правоту, принудил меховщиков поджать хвост и даже внести крупную сумму в Фонд помощи диким животным.

— Много ли таких стычек?

— Они непрерывны, — улыбается наш собеседник. — Все даже и перечислить нельзя. Мои враги — часто могущественные люди: промышленники, члены правительства… Но за спиной я чувствую поддержку миллионов людей. И потому не боюсь обнажить шпагу.

Уколы этой шпаги однажды достались актрисе Джине Лоллобриджиде: «Пожалуйста, не носите ваше манто из леопардовых шкурок. Вам подражая, жены миллионеров заставят вконец истребить леопардов», — писал профессор в открытом письме актрисе.

Беседа за чашкой чая. (Точнее, продолжение беседы, начатой в Африке. Потом были еще встречи в Москве, на Волге.) Вот некоторые вопросы и ответы на них Бернгарда Гржимека.

— Слава, известность… Один из наших писателей говорил: «Популярность — забавная штука, думаешь, это конфета, а разжуешь — мыло». Что вы думаете об этом? Не мешает ли вам известность?

— Иногда мешает. И сильно. При ярком солнце всегда ищешь тень. Но не везде эту тень удается найти. За двенадцать дней пребывания в Соединенных Штатах меня, например, двадцать три раза заставляли говорить перед телевизионной камерой. Это и есть случай, когда конфета превращается в мыло. Но я всегда ухитрялся обращать известность на пользу делу. И это избавляло меня от солнечного удара, от перегрева известностью.

— Могли бы вы назвать наибольшую радость, пережитую вами?

— Я мог бы считать, что это были минуты, когда в лучах прожекторов в огромном нарядном зале я получал «Оскара». А вот сейчас почему-то сразу вспомнились детство, велосипед… Мне подарили велосипед. Это были прекрасные дни. Это были, возможно, лучшие дни жизни.

— А наибольшее горе?

— Сын. Гибель сына. Жить не хотелось…

— Ваша самая большая победа?

— Когда я первый раз публично и горячо сказал, что если человек ничего не сделает для сохранения диких животных, то он в конце концов растеряет в себе все человеческое. Меня многие посчитали тогда чудаком. Но я стоял на своем. И не зря. Сейчас это можно считать победой мысли. Если говорить о каких-то конкретных делах, то эти, пусть маленькие, победы одержаны главным образом в Африке. Когда на этом континенте началось освободительное движение, в Европе и Америке многие говорили: «Ну теперь черные все живое перестреляют». Но этого не случилось. Африканцы сумели понять, что их уникальный на Земле животный мир — величайшая ценность. Они не только не закрыли существовавшие национальные парки, они открыли новые. Многие государства Африки тратят сейчас на сохранение природы (в процентном отношении к национальному доходу) больше, чем любое самое богатое государство в мире… Я много беседовал с молодыми африканскими лидерами.