Настоящий Спасатель. Назад в СССР - Адам Хлебов
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Ба, ты выглядишь, как королева. Меня отпустили сразу после того, как я узнал, что вы пришли. Но я не успел на автобус. Привет, Вик.
Одноклассница застеснялась, она на скорую руку поинтересовалась о моем самочувствии и, попрощавшись, заспешила домой.
— Смотри какая хорошая девочка. Я бы на твоем месте не упускала бы ее. Правильно сделал, что подрался с Медведевым. Он шалопай и её недостоин. Как твоя голова?
Я рассмеялся.
— Ба, я смотрю ты уже всё знаешь. Пойдем домой, мне как раз хотелось кое-что поспрашивать. Мне кажется все-таки у меня было небольшое сотрясение. Тут помню — тут не помню, — я очень к месту процитировал фразу из популярного кинофильма, — а еще хорошо бы порешать задачек по математике.
Бабуля с сомнением посмотрела на меня, вздернула бровь, как могут делать только истинные аристократки.
— Да, — наигранно потянула она, — я недооценила последствия твоего нокаута, — она подчеркнуто сделала акцент на звуке «о», последнее слово зазвучало по-иностранному, — ты точно башкой стукнулся, раз о таком просишь. Я тебя не узнаю. Может, ты теперь будешь собирать за собой носки и мыть посуду без напоминаний?
— Ба, обижаешь. По-моему, при том, что ты забываешь, что я лучший мойщик посуды в нашей семье, я вынужден напомнить, что ты собираешься эксплуатировать детский труд.
— Ни фига себе, детский труд! Ты вон каким детиной вымахал. Нет все же правильно на Западе поступают. В восемнадцать под зад коленом детям и гудбай.
— Ба, это все мифы. У них все точно так же, как и у нас. Родители своих детей любят.
— Да? И откуда мы все это только знаем?
Это была веселая словесная пикировка по дороге между бабушкой и взрослым внуком, говорящая о любви и исключительном доверии между нами. Я уже обожал эту женщину всей душой. В прошлой жизни у меня не было старших. Я рос в детдоме.
Мы пришли домой в трехкомнатную квартиру, расположенную в старом, еще дореволюционном, доме.
Год назад, тут наконец сделали капитальный ремонт, впервые за восемьдесят с гаком лет. Дом представлял из себя культурную ценность и был бывшим особняком царского генерала.
После революции особняк превратили в коммуналку, которую расселили только к концу семидесятых. Такой ремонт сам по себе был огромной редкостью, а то, что деду оставили эту квартиру вообще было чудом.
Этому нашлось объяснение.
Дед — фронтовик, ученый гидролог, проработавший всю жизнь на почтовом ящике, пользовался большим уважением у своего начальства, которое помогло решить вопрос с квартирой.
Когда мы зашли, он возился на балконе, превращенном в импровизированную мастерскую, со старым утюгом. Я поздоровался с ним, он сосредоточенно пробурчал, что скоро подойдет и отправил меня на кухню обедать.
Я оглядел место, где я теперь буду жить. Довольно уютно. Одна из комнат была выделена мне, вторая служила спальней для деда с бабушкой, а третья, самая большая из всех по площади, выполняла роль гостиной или зала, как тогда говорили.
Какое-то теплое, необъяснимое чувство охватило меня, когда я почувствовал себя дома.
Я зашел в свою комнату. Она была не очень просторной, но со своим окном. Просто обставлена. Платяной шкаф, стол, за которым я учился, раскладной диван и тумба.
У тумбы стояла гитара, я подскочил к ней и попробовал взять пару аккордов. К моему удивлению у меня классно получилось.
В прошлой жизни я так и не научился музицировать, хоть и обладал слухом. Я непременно этим воспользуюсь.
Ни магнитофона, ни телевизора в комнате не было. И я вспомнил, что обычно, в советских семьях они стояли в общих комнатах.
Зато на стене висели полированные деревянные книжные полки.
Максим Бодров любил читать. Это хорошо. Я взял учебники по математике и физике.
Через десять минут я узнал, что мой котелок очень прилично варит — я быстро порешал несколько задач. Сверившись с ответами, я убедился, что они все правильные.
Где-то тут должен были быть мои школьные дневники успеваемости.
Я полез в письменный стол. После минутного обследования содержимого я обнаружил перочинный нож, фонарик, альбом с марками и гигантскую заначку в тридцать девять рублей.
Я вспомнил, что Максим копил на подержанный мопед «Верховина-6».
Этот железный конь был больше других похож на настоящий мотоцикл.
Кончено, все мальчишки мечтали о чехословацкой Яве, но такой агрегат стоил неподъемных, для меня, тысячу рублей. А еще чтобы его приобрести взрослым нужно было выиграть право на покупку в лотерею, и потом стоять пару лет в очереди.
С мопедами такой проблемы не было. Предыдущий хозяин моего тела упорно набирал необходимую сумму. Бабушка не одобряла мечту Макса, называя все мопеды и мотоциклы сатанинскими конями.
Но многие ребята, товарищи Максима Бодрова рассекали по улицам города на своих железных питомцах.
В конце концов я нашел свой дневник за десятый класс и просмотрел оценки. В нем в основном присутствовали четверки, пару троек и даже одна пятерка по географии.
Ну что же и на этом спасибо, выходило, что родители наградили Макса хорошими мозгами. Изучив содержимое стола и оставшись довольным порядком в своей комнате, я отправился на кухню.
Там уже сидели дед с бабушкой. Еда была отменной. Борщ, котлету с пюре я умял, как голодный пес. За разговорами мы перешли к чаю. Я много спрашивал о своем детстве, жизни бабушки и дедушки.
Дед ни в какую не желал рассказывать о прошлом и том, как погибли мои родители. Я понял, что рана от их утраты до сих пор не зажила и не стал мучить его вопросами.
— Придет время — все узнаешь. Тебе сейчас нужно думать об учебе и выпуском вечере. Ты же танцуешь танго с Машей Баландиной? — ласково сказала бабушка, давая понять, что разговор про родителей закончен.
Это озадачило меня, но я не подал виду.
— Да.
— Я хотела бы посмотреть на это, но увы.
— Ты же знаешь, что мы не сможем прийти.
Сплошные загадки. Я не стал пытать их.
По основным вопросам, там, где у меня были пробелы в памяти, я узнал всё, что мне было необходимо.
Взяв с собой немного денег, я попрощался с родными и отправился в обратный путь. Мне нужно было поскорее выписаться из больницы, чтобы попасть на выпускной.
Я захватил в бакалее универсама две шоколадки «Вдохновение». Одну для Анечки, другую для Натальи.
Вытащив пижаму из дупла и быстро переодевшись, я вернулся той же «дорогой жизни» к больничному корпусу очень вовремя. Был уже вечер и дежурная медсестра прямо за мной закрыла дверь на ключ.
Поднявшись в отделение, я осторожно выглянул из-за угла, не желая попадаться на глаза никому из медицинского персонала.
Казалось, что мое отсутствие никто не заметил. Но на самом деле это было не так. Я тенью проскочил мимо сестринского поста и зашел в свою палату.
Я вспомнил, что со мной лежал генерал — брат главврача. Но его койка пустовала.
Не успел я приземлиться на свое место, как в комнату зашла Анечка. Она старалась говорить дружелюбным тоном, как можно мягче
— Ты прости, меня — дуру. Не знаю какой бес попутал. Надо было бабушку твою пропустить.
— Да все нормально.
— К тебе приходили.
— Кто?
— Из милиции, молодой такой — тебя спрашивал. Смирнов. Так представился. Сержант, совсем молодой.
— Что хотел?
— Сказал, что тебя к награде представили.
А милиционер явно обладал чувством юмора. Не захотел при всех объяснять зачем я ему понадобился.
— Да ну.
— Да сказал, чтобы ты обязательно зашел к нему в отделение на Лесной, как выпишешься. Или ему придется тебя ловить на выпускном. А ты что, преступников поймал, да? — ее глаза горели интересом. Теперь понятна смена ее интонации — я в ее глазах герой.
— Да, нет. Он пошутил.
— Не скромничай.
Я не знал, что ей ответить и полез в свою спортивную сумку, куда положил шоколадку.
— Это тебе.
Анечка раскраснелась, взяла шоколаду и прижала ее двумя руками к груди.
— А вот это вот лишнее было. Не стоило
— На здоровье Ань. Ты скажи, а выходные никак нельзя выписаться?
— Нет, конечно. А куда ты собрался?
— Уже никуда,
— Слушай, а он правда генерал? — я кивнул в сторону кровати старика.
— Ага.
— А где он?
— Так его домой на выходные отпустили и увезли.
— А разве так можно?
— Ему можно. Он человек уважаемый, к тому же брат нашего Главврача, — она вежливо назвала своего руководителя по имени отчеству.
— Он какой-то неразговорчивый. Генерал этот ваш.
Она пожала плечами.
— Ну служба такая, что поделать.
— Какая?
— Много будешь знать скоро состаришься, — ответила она поговоркой. Потом