В полете. Мир глазами пилота - Марк Ванхунакер
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Если вы приближаетесь к Кейптауну с юга, то обязательно окажетесь над районами Кхайелитча (на языке коса это означает «новый дом») и Митчеллс-плейн. Здесь проживают сотни тысяч людей. Когда летишь там, в голову невольно приходят мысли о несправедливом устройстве мира и о том, как важно, чтобы тебе повезло с местом рождения. Ты вдруг ясно осознаешь, что большинство из полумиллиона людей, над домами которых проносится твой самолет, никогда не взойдут по трапу, и сверкающие крылья авиалайнера так и останутся для них лишь картинкой в ярко-голубом небе.
Пролетая над Хоккайдо, над сельскими просторами Австрии или над Оклахома-Сити, я иногда спрашиваю себя: «Интересно, кто там, внизу, смотрит сейчас мне вслед?» Когда же я сам смотрю с земли на пролетающие самолеты, я до сих пор волнуюсь как ребенок, мечтающий однажды подняться в небо. И помню, что есть на земле еще много стран, где ребенку не о чем мечтать, глядя на пролетающий лайнер, – стран, где земля цепко держит тебя и не отпустит.
Самое захватывающее в профессии пилота заключается вовсе не в том, что он работает в небе, а в том, как огромно освоенное им земное пространство. Обыденный мир обычного человека начинается с его комнаты или дома и расширяется, как правило, до улиц родного города. Обыденный мир пилотов – страны и континенты. Летчик поневоле становится «человеком планетарного масштаба». Пилоты перемещаются по земному шару, как вы по тропинкам хорошо знакомого парка.
В детстве, как правило, путешествуешь со взрослыми. Когда я подрос и получил водительские права, то начал сам ездить туда, где раньше бывал с родителями. Я колесил по маленьким городкам, по лесам и озерам Новой Англии, куда мы с семьей выезжали на пикники. И быстро понял, что, хотя эти места мне хорошо знакомы, они как будто парят в моей голове, совершенно не привязанные к реальной географии. Я не представлял себе, где они находятся, как из одного попасть в другое и сколько времени это должно занять. Когда я сел за руль, туман потихоньку начал рассеиваться и кусочки пазла сложились в единую картинку. Я понял, например, что так хорошо знакомое мне озеро находится совсем не там, где я себе представлял, и что от него всего десять минут езды до маленького городка, который я раньше совершенно с озером не связывал.
Когда я начал летать, случилось то же самое, но уже в масштабах планеты. Теперь перед моими глазами образовали единое целое не только места, где я бывал в детстве, но все города, горные хребты и океаны, о которых я лишь слышал ребенком и которые так мечтал увидеть своими глазами.
Процесс, когда разрозненные и абстрактные географические понятия объединяются в твоем сознании, «ложась» на реальный ландшафт, наверное, походит на то, как меняется представление о человеческом организме в сознании студента-медика, постепенно узнающего, как располагаются внутри тела органы, которые он до института знал лишь по названиям, и как причудливо соединяют их ткани и сосуды, о существовании которых он не подозревал вовсе. Впервые полетев в Афины, я заметил, что на картах недалеко от линии нашего маршрута значится довольно большой горный массив. Когда мы подлетели к нему поближе, в солнечных лучах сверкнул заснеженный пик. «Ничего себе гора», – сказал я командиру экипажа. Он как-то странно посмотрел на меня и ответил: «Марк, это Олимп».
Я лечу над Аравийским полуостровом, возвращаюсь в Европу. Впереди по курсу Акаба и огни Синая. Затем будет Суэц и канал со струящимися по нему, как лимфоциты по сосуду, огоньками кораблей – будто смотришь образовательный фильм о кровеносной системе Земли. Потом – сияние Нила и каналы, ведущие прямиком в Каир, а оттуда в – Александрию. Справа от меня Израиль – сверкает так, что не знай я точно, где нахожусь, мог бы поклясться, что пролетаю над Лос-Анджелесом. За Израилем – Ливан, там я увижу ночные электрические очертания библейского Тира, «поселившегося на выступах в море». Пока я не долечу до Крита и не увижу, как светится Ираклион, подо мной в темноте будут мелькать только сигнальные огни морских судов. Все эти места были для меня не более чем названиями, пока не предстали под крылом моего самолета в своем истинном облике и порядке.
Несколько часов спустя я уже над Германией. Подо мной – настоящее море света. Помню, как завораживал меня в детстве родительский географический атлас: наиболее плотно заселенные районы нашей планеты были помечены в нем цветом, так что Лондон, Лос-Анджелес и Токио были похожи на громадные красные пятна. Северо-запад Германии тоже был весь красный. Я был уверен, что здесь какая-то ошибка – уж очень большой была эта раскрашенная область, да и располагалась она далеко от известных мне больших немецких городов, вроде Мюнхена и Франкфурта. Я показал карту отцу, и он объяснил, что никакой ошибки нет: местность эта действительно самая заселенная в Германии, и называется она Рур. Я до сих пор не устаю поражаться красоте этого слова – Рур, может быть, потому, что помню, как замечательно произносил его отец, мне самому так ни за что не выговорить. «Там очень много крупных городов: Дортмунд, Эссен, Дуйсбург. Ты просто еще о них не слышал», – разъяснил он мне тогда. Ночью с высоты птичьего полета Рур выглядит ярким, как в атласе из моего детства.
До того как стать пилотом, я думал, что почти все на планете живут, как я, – в маленьких городках, окруженных полями, невысокими аккуратными холмами и перелесками. Всюду четыре времени года, и отовсюду за пару-тройку часов можно добраться до океана или до крупного города. В школе говорили совершенно другое, но я почему-то не верил. Теперь я точно знаю, что учителя были правы. Бо́льшая часть человечества сосредоточилась на низких широтах Северного полушария и по долготам Восточного. Уже после школы я прочел где-то, что мы живем в урбанистическую эпоху. Мы – цивилизация городов, от маленьких районных центров до мегаполисов вроде Мумбаи, Пекина или Сан-Паулу. Сегодня впервые в истории человечества городское население превысило сельское.
Пилоту крайне важно еще
