МЕДВЕЖАТНИК ФАРТА НЕ УПУСТИТ - Евгений СУХОВ

Кроме того, помимо необходимых средств, для успешного проведения дела нужны были еще и надежные люди. Конечно, у него в подручных будет Мамай. Но кроме него надо еще как минимум три-четыре человека-специалиста. А Мамай… Мамай ждал от него в Москве депеши со специально оговоренным содержанием именно после того, как Савелий посетит банк.

Савелий прошел к зданию Центрального телеграфа и отбил депешу следующего содержания:

Мама (так и хотелось поставить «й») доехал благополучно обстоятельства вынуждают пробыть здесь еще три — четыре дня Александр .

Что значило: Мамай (мама ), в банке побывал (до-ех ал благополучно), жду тебя со всеми необходимыми средствами (обстоятельства вынуждают ) самого с еще тремя-четырьмя людьми, знающими толк в задуманном деле (еще три-четыре дня ).

Депеша благополучно ушла в Москву, и Савелий Николаевич направил свои стопы к гостинице. Был он опять задумчив, что случалось с его деятельной и кипучей натурой не часто, и шел медленно.

О чем он думал?

Можно было предположить, что размышлял он о своем безумном предприятии, должном случиться в ближайшие дни; проделывал в мозгу все действия шаг за шагом, старался учесть все мелочи и детали и предусмотреть трудности и препятствия, могущие возникнуть по ходу ограбления золотой цитадели.

Возможно, он думал о Лизавете, сидящей в одиночестве в гостиничном нумере и беспокоящейся о нем: как он там? Но, прислушавшись к себе, он вдруг обнаружил, что его точит неосознанное беспокойство. К чему бы это?

Елизавета была едва ли не самым слабым звеном в его запутанной жизненной цепи.

Черт побери, вместе они уже почти полжизни, а он все никак не может до конца понять ее. Все будто юноша, который, идя на свидание к любимой, гадает: придет не придет…

А занятия любовью?… Всякий раз, будто первый! Вспомнить хотя бы прошедшую ночь.

Все началось с того, что, по своему обыкновению, Елизавета загадочно и призывно посмотрела на Савелия. Взгляд этот означал то же, что значит призывный звук трубы для воинских полков: пора выступать в поход.

Этого всегда оказывалось достаточно, чтобы в голове у Родионова осталась одна-единственная мысль: хочу обладать этой прекрасной женщиной. Она всегда была для него желанна: и в двадцать лет, и в тридцать с хвостиком. Страсть вместе с толчками сердца вошла в него и напрочь лишила разума. Где они, который теперь час и стоит ли до сих пор мир или уже рухнул — не имело никакого значения. Он резко притянул ее к себе, уткнулся лицом в золотистые волосы, жадно вдыхая их аромат и все крепче прижимая ее к себе. Елизавета на миг оцепенела, потом мягко скользнула горячей ладошкой под отворот его сорочки, провела по груди, прижалась губами к его пылающей щеке. Слова были лишними. Они находились одни в этом бессловесном пространстве, стаскивая, стягивая и сминая одежду друг друга, в неистовом нетерпении подхлестывая и без того обезумевших демонов страсти. Савелий развернул ее на спину, одним рывком стянул рюшево-кружевные панталоны, подхватил ладонями округлые ягодицы и одним упругим толчком вошел в нее. Оба замерли, оглохшие от гулкой тишины, наполнившей всю вселенную. Потом он стал двигаться в ней, все убыстряя темп, и возрастающее наслаждение стало охватывать его, как морской прибой прибрежную гальку.

Она царапнула своими коготками его крепкие плечи, обхватила его ногами, и он откликнулся на ее призыв неистово и безжалостно, невероятно ускорив темп. Пространство вокруг них растворилось, исчезло в небытие, оставив только жгучее яростное стремление к чему-то там впереди, некой общей для них вершине, сверкающей в ореоле раскаленных страстью тел. Каждое движение Савелия, как и движение Елизаветы навстречу ему и в такт, были ступенью к этой вершине, и они были едины и неразделимы на пути к зениту наслаждения друг другом. Пока не достигли его разом.

Он наконец очнулся. А потом долгий и протяжный стон Елизаветы и вовсе вернул его в гостиничный нумер. Елизавета разомкнула на его спине руки и выдохнула успокоенно и удовлетворенно. Сладко улыбаясь, она несколько минут лежала, закинув руки за голову, потом поднялась и, привычно чмокнув Савелия в щеку, ушла в ванную.

Мысли Савелия Родионова вернулись к предстоящему делу.

У Александра Аркадьевича Крутова, согласно легенде, имелись мать и отец, которые проживали в Москве.

А у него? Родных он не знал. Отец и мать ему заменил Парамон Миронович, король Хитровки, который по-своему любил его и изыскал средства для его образования в Европе. Берлинский университет ведь кое-что значит, правда? А дядькой приставил к нему преданного, как собака, татарина Мамая, душегуба и убивца, который вот уже сколько лет опекал Савелия как личный телохранитель и был первейшим помощником в его воровских промыслах. Про мать и отца ему рассказал начальник разыскного отделения Департамента полиции Москвы, генерал-майор, его сиятельство граф Григорий Васильевич Аристов.

«Дружба» генерала Аристова и взломщика несгораемых шкафов, выходца с Хитровки, Савелия Родионова началась лет пятнадцать назад с ограбления в канун Пасхи банка, что был расположен в Староконюшенном переулке. Это было уже седьмое ограбление за последние два месяца, и, как писали газеты Первопрестольной, взломщик «действовал так искусно, что не оставил после себя никаких следов, могущих хоть как-то помочь уголовной полиции в раскрытии сих дерзновенных преступлений». «Московские ведомости» язвительно писали, что взломщики чувствуют себя в хранилищах московских банков столь же уверенно, как будто находятся в собственной спальне, и задавались вопросом: «А нужны ли банки вообще, коль дверцы несгораемых шкафов и сейфов столь гостеприимно распахиваются, едва к ним прикоснется рука злоумышленника?»

После того как был вскрыт сейф Торгово-сырьевой биржи, восьмой по счету, в чем опять-таки чувствовалась знакомая рука, раскрытие этих возмутительных преступлений было поручено начальнику разыскного отделения Департамента полиции Москвы графу Аристову. Григорий Васильевич до этого имел весьма нелицеприятный разговор с директором департамента полиции генералом Ракитовым, который в запале и крайнем раздражении сравнил Аристова с классной дамой, коей лучше удалось бы воспитывать благородных девиц, нежели возглавлять московскую уголовную полицию. На карту была поставлена репутация, и честолюбивый граф решил вплотную заняться банковскими ограблениями и полностью реабилитироваться перед начальством. Он самолично повел дознание, однако поначалу, кроме примет преступника, вполне обыкновенных и присущих тысячам, если не десяткам тысяч москвичей, выяснить ничего не удалось.

Через месяц последовало новое ограбление. Ракитов рвал и метал и заявил, что, ежели взломы банков не будут раскрыты в ближайшие месяцы, Аристову придется серьезно подумать об отставке.

И граф закусил удила. К розыску изобретательного и, несомненно, талантливого медвежатника им были привлечены все имеющиеся у него в распоряжении агенты, от домушников и щипачей, нищих и проституток до великосветских барышень и отпрысков знатнейших княжеских фамилий, на коих у графа имелся приличный компрометаж. Один из осведомителей, некто Никанор, прибившись к группе нищих, проживающих в одной из богаделен Хитровки, вышел на верный, как он докладывал в своих записках Аристову через посыльного, след и обещал графу выложить имя медвежатника уже через неделю. Однако через неделю посыльный принес Григорию Васильевичу неприятную новость: агент Никанор исчез. Искать его, а вернее, его труп, следовало, скорее всего, в зловонных нечистотах Неглинки. И граф понял, что тайна человека, которого он разыскивает, лежит в темных переулках Хитрова рынка.

А потом состоялось знакомство Аристова с Родионовым… за карточным столом. Более того, граф оказался в должниках у Савелия Николаевича, выдававшего себя за промышленника и мецената, приняв от него в долг приличные деньги. На всякий случай генерал велел установить наблюдение за Родионовым, интуитивно заподозрив его, что он не тот человек, за которого себя выдает.

Затем на Мытном дворе был вскрыт еще один сейф и похищено триста тысяч рублей — просто немыслимые деньги. И опять никакой зацепки. Стало ясно, что в Москве орудует взломщик высочайшего класса, коего до него еще не было.

Настоящий король медвежатников!

Кресло под Аристовым шаталось все сильнее, и следовало немедленно предпринимать решительные шаги. Вскорости им была устроена облава на Хитровом рынке и арестован хитровский туз — Парамон Миронович, коему за его деяния грозила бессрочная каторга. В ответ на это Родионов выпотрошил еще три банка и вынес из их сейфов драгоценностей и ценных бумаг на сумму полтора миллиона рублей. И телефонировал инкогнито Аристову, поставив ему ультиматум: либо Парамон выходит на свободу, либо он взломает Национальный банк России.