Накопление капитала - Роза Люксембург

Рядом с мученической судьбой Британской Индии в капиталистическом колониальном хозяйничании претендует на почетное место и история французской политики в Алжире.

Когда французы завоевали Алжир, в тамошней массе арабско-кабильского населения господствовали старинные социальные и хозяйственные порядки, которые, несмотря на длинную и бурную историю страны, сохранились до XIX века, а отчасти даже до настоящего времени.

Хотя в городах — среди мавров и евреев, среди купцов, ремесленников и ростовщиков — господствовала частная собственность, хотя огромные пространства земли уже во времена господства турецких вассалов были узурпированы как государственные домены, однако почти половина обрабатываемой земли составляла еще нераздельную собственность арабско-кабильских племен, в среде которых господствовали еще первобытные патриархальные нравы. Такую жизнь номадов, — лишь с первого взгляда скитальческую и нерегулярную, а на самом деле строго регулируемую и в высшей степени монотонную, — вели еще в XIX столетии, как и в старину, многие арабские роды и с их мужчинами, женщинами и детьми, с их стадами и шалашами: летом они жили в более прохладной прибрежной полосе Телль, открытой для морских ветров, а зимой они возвращались снова под защиту жары пустыни. Каждое племя и каждый род имел свои определенные области для кочевок и определенные летние и зимние стоянки, где они разбивали свои шалаши. Земли арабов-земледельцев тоже составляли еще нередко общую собственность племен. Патриархально, по старозаветным правилам, жила и кабильская большая семья, руководимая избираемым старшиной.

Домашнее хозяйство этой большой семьи велось сообща под руководством старшей в семье женщины, которая либо выбиралась, либо занимала должность по-очереди. Эта семья, которая своей организацией воспроизводила на окраинах африканской пустыни своеобразную копию знаменитой южнославянской «задруги», являлась собственницей не только земли, но всех орудий труда, оружия и денег, которые нужны были для занятий всех ее членов и ими же приобретались. Как частной собственностью, мужчины владели лишь своей одеждой, а женщины — одеждой да украшениями, которые они сохраняли, как свадебный подарок. Все более ценные наряды и драгоценности составляли нераздельную собственность семьи и могли употребляться отдельными ее членами только с общего разрешения. Если семья была не особенно многочисленна, то все ее трапезы происходили за общим столом, при этом все женщины по-очереди готовили пищу, а старшие ведали ее распределением. Если круг лиц был слишком велик, то средства питания каждый месяц распределялись равномерно семейным советом (Uorstand) между отдельными семьями в сыром виде и потом уже приготовлялись последними. Теснейшие узы солидарности, взаимная помощь и равенство связывали эту общину, и патриархи, умирая, завещали своим сыновьям хранить верность семейному союзу, как последнюю заповедь отцов[275].

Уже турецкое господство, распространившееся в Алжире в XVI столетии, сделало серьезные посягательства на эти социальные условия. Рассказы о том, что турки конфисковали в пользу казны всю землю, были лишь басней, сочиненной впоследствии французами. Эта дикая фантазия, которая могла притти в голову только европейцам, находилась в противоречии со всеми экономическими основами Ислама и его приверженцев. Напротив того, отношения земельной собственности деревенских общин и больших семей в общем и целом не были затронуты турками. Лишь значительная часть необработанных земель была ими украдена от родов в качестве государственных домен и превращена в бекства, управляемые местными турецкими властями. Эти земли обрабатывались отчасти туземными рабочими силами за счет государства, отчасти же сдавались в аренду за плату или же за натуральные повинности. Кроме того турки пользовались каждым мятежом подвластных им родов и каждым волнением в стране, чтобы увеличить владения фиска конфискациями обширных пространств и учреждать на них военные колонии или продавать конфискованные земли с публичного торга, благодаря чему они большею частью попадали в руки турецких или других ростовщиков. Чтобы избегнуть конфискации и налогового бремени, многие крестьяне, — подобно тому, как это происходило в средние века в Германии, — отдавали себя под защиту церкви, которая стала таким образом верховным сувереном над обширными пространствами земель. В конце концов, после всех этих превратностей судьбы, распределение земельной собственности в Алжире ко времени завоевания его французами представляло следующую картину: 1500 000 гектаров охватывали домены, 3000 000 гектаров неиспользованной земли тоже числилось за государством «как общая собственность всех правоверных» (Блед-эль-ислам); частная собственность обнимала 3000 000 гектаров, которые еще со времени римлян составляли владения берберов, и 1500 000 гектаров, перешедших в частные руки при турецком господстве. В нераздельной общей собственности арабских родов после этого оставалось всего лишь 5000 000 гектаров земли. Что касается Сахары, то из трех приблизительно миллионов гектаров годной для обработки земли, находящейся в оазисах, часть составляла общинную, а часть — частную собственность. Остальные 23 000 000 гектаров представляли собою главным образом пустыню.

Превративши Алжир в свою колонию, французы приступили к своим цивилизаторским подвигам. Освободившись в начале XVIII столетия из-под власти Турции, Алжир стал вольным разбойничьим гнездом, которое делало небезопасным путешествие по Средиземному морю и вело с христианами торговлю рабами. Этому безбожию магометан Испания и Североамериканский союз, которые сами в ту пору вели широкую торговлю рабами, объявили беспощадную войну. Во время великой французской революции также был объявлен крестовый поход против анархии в Алжире. Завоевание Алжира было таким образом проведено Францией под лозунгами борьбы против рабства и введения цивилизованных порядков. Практика должна была однако показать, что за этим скрывалось. За сорок лет, которые прошли со времени завоевания Алжира, ни одно европейское государство, как известно, не переживало столь частой смены политических систем, как Франция. За реставрацией последовала июльская революция и буржуазное королевство, за ними — февральская революция, вторая республика, вторая империя, наконец буря 1870 г. и третья республика. Дворянство, haute finance, мелкая буржуазия и широкий слой средней буржуазии сменяли друг друга в области политического господства. Но во всем потоке событий неизменной оставалась политика Франции в Алжире — политика, которая от начала до конца преследовала одну и ту же цель и на окраинах африканской пустыни лучше всего доказывала, что все государственные перевороты Франции конца XIX века сводились к одной и той же цели — к установлению господства капиталистической буржуазии и капиталистических форм собственности.

«Предложенный вашему обсуждению законопроект, — сказал на заседании французского Национального собрания 30 июля 1873 г. депутат Эмбер, выступавший в качестве докладчика комиссии по упорядочению аграрных отношений в Алжире, — представляет собой лишь венец здания, фундамент которого был заложен целым рядом ордонансов, декретов, законов и сенатских решений, из коих все вместе и каждый в отдельности преследовали одну и ту же цель — введение института частной собственности среди арабов». Планомерное и преднамеренное уничтожение и разделение общей собственности составляли тот неподвижный полюс, на который в продолжение полустолетия ориентировалась компасная стрелка французской колониальной политики, невзирая на все бури внутренней жизни страны. Это происходило по двум следующим вполне понятным соображениям. Во-первых, уничтожение общинной собственности должно было прежде всего уничтожить власть арабских родов как социальных образований и этим самым сломить их упорное сопротивление французскому игу — сопротивление, которое, несмотря на все военное превосходство Франции, выливалось в беспрестанные мятежи туземных племен и имело последствием непрерывное военное положение в колонии[276]. Во-вторых, гибель общинной собственности была для французов предварительным условием для того, чтобы овладеть хозяйственной жизнью страны, т. е. чтобы отобрать у арабов насиженные тысячелетиями земли и передать их в руки французских капиталистов. Этой цели служила прежде всего уже известная нам выдумка, согласно которой вся земля по мусульманскому закону является собственностью того, кто в данное время господствует над страной. Алжирские губернаторы Людовика-Филиппа, подобно англичанам в Британской Индии, объявили существование общей собственности целых племен на землю «невозможным явлением». На этом основании большинство необработанных земель — пастбища, леса и луга — были объявлены государственной собственностью и использованы в целях колонизации. Возникла целая систем поселений, так называемых canionnements. Согласно этой системе французские колонисты должны были селиться среди родовых земель, а сами роды должны были быть стиснуты в самых незначительных районах. Постановлениями 1830, 1831, 1840, 1844, 1845 и 1846 гг. все эти кражи арабских родовых земель были обоснованы «законным путем». Но в действительности эта система поселений вовсе не вела к колонизации, она воспитала только необузданную спекуляцию и ростовщичество. Арабам в большинстве случаев удавалось купить отобранные у них же земли, но они конечно попадали при этом в большие долги. Французский налоговый пресс действовал в том же направлении. Закон 16 июня 1851 г., объявивший все леса собственностью государства и похитивший таким образом у туземцев 24 миллиона гектаров лугов и земель, покрытых низким кустарником, уничтожил условия существования скотоводства. Под проливным дождем всех этих законов, ордонансов и мероприятий в вопросах земельной собственности возникла неописуемая путаница. Чтобы использовать господствующую лихорадочную спекуляцию землями, туземцы, в надежде, что они вскоре получат обратно свои земли, продавали свои участки французам, они продавали двум или трем покупателям в одно и то же время один и тот же участок, который вдобавок ко всему оказывался не их частной собственностью, а неотчуждаемой собственностью рода. Так одно спекулятивное общество из Руана воображало, что оно купило 20 000 гектаров, в то время как оно в действительности оказалось собственником лишь 1370 гектаров спорного участка. В другом случае оказалось, что проданный участок в 1230 гектаров после размежевания оказался равным двум гектарам. Последовал бесконечный ряд судебных процессов, причем французские суды принципиально поддерживали все размежевания и притязания покупателей. Непрочность отношений, спекуляция, ростовщичество и анархия стали всеобщими явлениями. Но план французского правительства создать себе посреди арабского населения опору в лице французских колонистов потерпел полное крушение. Поэтому французская политика при второй империи приняла другой оборот: правительство, которое после 30 лет упорного отрицания общей собственности должно было при всей своей европейской ограниченности кое-чему научиться, в конце концов официально признало существование неделимой родовой собственности, с тем однако, чтобы немедленно же прокламировать необходимость ее насильственного раздела. Этим двойным смыслом отличается постановление сената от 22 апреля 1863 года.