Итальянская новелла Возрождения - Джиральди Чинтио

Наступил день, когда Консальво должны были отрубить голову, и лишь только это дошло до ушей Агаты, она решила в этот роковой час показать своему вероломному мужу, какова ее верность. И, немедля покинув дом Ристи, она быстрыми шагами отправилась в город и, войдя в приемную подеста и представ перед ним, сказала:

— Сударь, Консальво несправедливо приговорен вами к смерти. То, что он убил свою жену, — неправда, она жива, и это я. А потому не давайте хода вашему приговору. Вы сами видите, что он совсем несправедлив.

При этих словах подеста, считавший ее мертвой, растерялся и смотрел на нее не без некоторого содрогания, думая, что видит не живую женщину, но призрак, так как она была небрежно одета и сильно подавлена тяжким горем, постигшим сначала ее, а затем ее мужа. Между тем стражники привели Консальво к подеста с тем, чтобы он согласно местному обычаю передал им преступника и чтобы они повели его на казнь. Но как только Агата увидела Консальво, она со слезами на глазах и с распростертыми объятиями бросилась к нему и, повиснув на его шее, сказала:

— О муж мой, я вижу, куда привело вас ваше безумие! Вот она, ваша Агата, не мертвая, нет — благодарите бога! — живая, которая и в этот час хочет показать вам, что она та же верная супруга, какой всегда была для вас.

Подеста, увидав все это, тотчас же доложил синьору[167], который, в крайнем изумлении и с трудом этому веря, приказал привести Консальво и его жену и пожелал узнать, как могло случиться, что Агата, похороненная как мертвая, оказалась здесь живой. Консальво сумел только сказать, что он из-за любви к Асельдже отравил жену, но каким образом она оказалась живой и как попала сюда, объяснить не мог. Жена же показала, как школяр при помощи своих средств спас ее от смерти, но, как он это сделал, она не знала. Вызвав Ристи, синьор узнал, как он вместо яда передал Консальво снотворный порошок — из-за исключительной любви, которую он питал к его жене; школяр добавил, что, хотя Агата и убедилась в жестокости мужа, а он, Ристи, спас ее от смерти, ему тем не менее не удалось поколебать в ней твердого намерения сохранить вместе со своей честью верность мужу.

И синьор понял, что для честной женщины долг чести сильней всякой обиды, и весьма похвалил хитрость Ристи и верность и любовь Агаты. Обратившись затем к Консальво, он сказал: — Ты не заслужил такой жены, и было бы справедливо, чтобы она скорее принадлежала Ристи, чем тебе; и хотя она жива, ты не заслужил иной кары, чем та, которая была тебе — уготована, ибо, если взглянуть на дело с твоей точки зрения, ты убил эту благороднейшую женщину. Но я хочу, чтобы добродетель и верность твоей жены пошли тебе на пользу и чтобы ты остался жив не ради тебя, ибо ты этого не заслуживаешь, но чтобы не доставлять твоей жене те страдания, которые, я знаю, причинила бы ей твоя смерть. Но, клянусь тебе, если когда-либо до меня дойдет, что ты обращаешься с ней недостаточно ласково, то я дам тебе испытать, как я умею карать такие преступления, Консальво, приписывая свой поступок собственному недомыслию, обещал синьору выполнить все то, что он ему приказал. А в заключение всего Консальво бросил блудницу, на которой он был женат, и безмятежно зажил с Агатой, постоянство которой привело к тому, что если раньше Ристи любил ее за ее красоту, то теперь за ее честность стал боготворить ее как святую, ибо ему казалось, что в смертной женщине невозможно найти большей доброты и большей верности.

Декада третья, новелла VII

Некий военачальник из мавров женится на венецианской гражданке. Один из его поручиков обвиняет ее перед мужем в прелюбодеянии, и муж требует, чтобы поручик убил того, кого он считал прелюбодеем. Мавр убивает жену, и поручик на него доносит. Мавр не сознается, но на основании ясных улик он приговорен к изгнанию, а преступный поручик, задумав гибель еще одного человека, сам навлекает на себя жалкую смерть

В Венеции в былые времена жил некий мавр, человек большой храбрости, и правители этого города, награждающие доблестные поступки щедрее всякой другой когда-либо существовавшей республики, весьма дорожили им как за его личное мужество, так и за великую мудрость и живой ум, которые он проявлял в бранных делах. Случилось так, что одна добродетельная женщина дивной красоты по имени Дисдемона[168], влекомая не женской прихотью, а доблестью мавра, в него влюбилась, а он, покоренный ее красотой и благородством ее помыслов, загорелся таким же пламенем, и Амур был настолько к ним благосклонен, что они сочетались браком, хотя ее родители и делали все, что могли, чтобы она вышла замуж не за него, а за другого. И жили они вместе так дружно и так безмятежно, что, пока они оставались в Венеции, между ними не произошло ничего, что не было бы внушено им любовью, — ни одного грубого слова, не говоря уже о поступках.

Но вот настало время, когда правители Венеции меняют гарнизон, который они обычно держат на Кипре, и начальником отправляемых туда солдат назначили мавра. И хотя он был очень счастлив, узнав об оказанной ему чести — ведь эта высокая должность присуждается только благородным, сильным и верным людям, доказавшим свое мужество, — тем не менее радость его омрачалась всякий раз, как он представлял себе продолжительность и невзгоды путешествия, раздумывая о том, как трудно будет Дисдемоне его перенести. Она же, не имевшая на свете ничего дорогого, кроме мавра, и радуясь от всей души признанию, полученному мужем за его доблесть от республики, столь могущественной и почтенной, не могла дождаться того часа, когда ее супруг вместе со своими людьми отправится в путь и она последует за ним на столь почетное место. Однако смущение мавра доставило ей великое огорчение, и, не подозревая причины, она однажды за трапезой сказала ему:

— Как это понимать, мой мавр, что, получив от синьории столь почетную должность, вы так затосковали?

И мавр отвечал Дисдемоне:

— Смущает мою радость, вызванную оказанной мне честью, моя любовь к тебе, так как я вижу, что неизбежно должно случиться одно из двух: либо я возьму тебя с собой, подвергая тебя опасностям морского плавания, либо оставлю в Венеции, чтобы тебя от них уберечь. Нелегко мне будет в первом случае, ибо каждое перенесенное тобою лишение, каждая приключившаяся с нами беда будет для меня мукой непомерной, а во втором, — вынужденный тебя покинуть, я возненавидел бы самого себя, ибо, расставшись с тобой, я расстался бы с собственной жизнью.

Услышав это, Дисдемона сказала:

— Увы, супруг мой, что за мысли приходят вам в голову? Как вы допускаете, чтобы все это вас смущало? Хочу ехать с вами куда бы то ни было, хотя бы мне пришлось пройти в одной рубашке сквозь пламя, а не то что плыть по воде вместе с вами на надежном и хорошо оснащенном корабле. И пусть там будут невзгоды и опасности, я хочу делить их с вами, и я почитала бы себя мало вами любимой, если бы вы решили оставить меня в Венеции, чтобы я не сопровождала вас на море, или если бы вы убедили себя в том, что я скорее предпочту оставаться здесь, в тиши, чем вместе с вами подвергаться общей опасности. Вот я и хочу, чтобы вы снаряжались в путь со всей той радостью, которую заслуживает ваше высокое звание.

На это мавр, не помня себя от счастья, бросился обнимать жену и с нежным поцелуем сказал ей:

— Да сохранит нам господь такую любовь на долгие годы, дорогая моя жена!

И вскоре, собрав свое снаряжение, приготовившись к пути, он вместе с супругой и со всем своим отрядом взошел на галеру и, подняв паруса, пустился в плавание; и в течение всего пути до Кипра море было совершенно спокойно.

А был у него в отряде один поручик весьма красивой наружности, но по природе своей такой негодяй, каких свет не видывал. Он был очень любим мавром, который не подозревал его гнусности, ибо тот, имея подлую душу, тем не менее прятал затаенную им в сердце подлость за возвышенными и высокопарными словами и за своей обманчивой наружностью, а потому казался скорее похожим на какого-нибудь Гектора или Ахиллеса. Злодей этот тоже привез на Кипр свою жену, красивую и честную молодую женщину, которая, будучи итальянкой, пользовалась большой любовью жены мавра и проводила с ней большую часть дня. В том же отряде был еще и капитан, которым мавр очень дорожил. Он очень часто бывал в доме у Мавра и нередко обедал вместе с ним и с его женой. Поэтому Дисдемона, зная, насколько он был по душе ее мужу, оказывала ему величайшее благоволение, что также было очень дорого мавру.

Между тем подлый поручик, нисколько не считаясь ни с верностью своей жены, ни с дружбой, верностью и всем тем, чем он был обязан мавру, со всей страстью влюбился в Дисдемону и только и думал, как бы добиться возможности ею обладать. Однако он не решался себя обнаружить, боясь, что мавр убьет его на месте, если догадается об этом. Правда, он всякими способами пытался, как можно более незаметно, дать ей понять, что он ее любит, но она, имевшая в мыслях только мавра, не думала ни о поручике, ни о ком другом. И все, что он предпринимал, чтобы заронить ей в душу искру любви к себе, не приводило ни к чему. Поэтому он вообразил, будто это происходит оттого, что она воспылала к капитану, и решил убрать его со своей дороги. И не только эта мысль им овладела, но любовь его к Дисдемоне превратилась в жесточайшую к ней ненависть, и он стал упорно соображать, как бы добиться того, чтобы, убив капитана, лишить мавра возможности наслаждаться женщиной, раз и сам он этой возможности лишен. И, перебирая в душе различные планы, одни преступнее и гнуснее других, он наконец решил обвинить ее перед мужем в прелюбодеянии, дав ему понять, что прелюбодей не кто иной, как капитан. Однако, помня об исключительной любви, которую мавр питал к Дисдемоне, и о его дружбе с капитаном, он ясно понимал, что невозможно убедить мавра ни в том, ни в другом, иначе как обманув его хитрой ложью. И вот он стал выжидать, пока удобное время и место не откроют ему пути к осуществлению его преступного замысла.