Шкура дьявола - Алексей Шерстобитов

«Солдат» познакомился с несколькими художниками, даже с каким-то телепатом и якобы провидцем. Все его просьбы к ним сводились к попытке угадать Татьянин облик, но все что они смогли, было просто изображением лица, коих миллионы, и при этом совсем постороннего человека.

Единственное место, где он мог отвлечься и немного успокоиться, был дом, но там наш «одинокий путник» подпадал под другое влияние, на сегодняшний день не воодушевленного, конечно, не считая, то ли крысиного выводка, толи семьи, толи просто…, что не удалось понять, поскольку уже поседевший на Лехиных харчах крысус, почему-то остался один, начал прихрамывать и бредил, конвульсивно дергаясь со стонами во сне.

Когда появлялся хозяин, это хвостатое существо, предпочитало не лишать его своего общества и всегда везде сопровождало, вплоть до парилки, пару раз даже посещая это жаркое место. Почему-то столь любимая процедура для человека не понравилась крысу и он оставался в предбаннике.

Видно животинка, тоже по какой-то причине, лишилась своих родственников и стала еще больше понимать переживания Алексея, принимая их буквально в глубины своего сердца.

Впрочем одно изображение показалось «папе Леше» похожим на его дочку – это была фотография Милены в грудном возрасте. Большой распечаток ее был вставлен в позолоченную рамку и препровожден в спальню – кабинет, или наоборот кабинет спальню – ибо больше нигде заснуть в этом доме у хозяина не получалось.

Кстати, это было единственное изображение мамы Танечки, которое использовалось в интерьере. Сама же Милена, странным образом, словно исчезла из прошлой жизни, лишь изредка появляясь в памяти. Ее место вновь заняла среди мертвых Ия, а среди живых, разумеется дочь. Это не мешало посещать кладбище и не только в день смерти и рождения, и было лишь отданием долга и подтверждением того, что период жизни у «Солдата» после смерти семьи все же был, и если в нем существовало что-то хорошее, то благодаря только этому человеку, которого он лишь начал признавать, как возможную вторую свою половинку, и которую тоже не смог сберечь от себя же самого!

Обещанное Андрею, «Солдат» выполнил и посетил палату Барятинского буквально на следующий день после разговора. Его появлению не удивились, а несущим службу представителям одного из элитных спецподразделений ВВ, нанятых Ананьвским, ничего объяснять не пришлось, поскольку его провела лично супруга Гриши, пришедшая навестить его с сыном.

Леха все внимательно осмотрел и сделал два вывода: жизнь Барятинского была вне опасности, но жизнью, по выздоровлению, полноценной и разумной быть не сможет. Если и была опасность, то исходить она может, лишь от обеспечивающих безопасность.

Сам он дал шанс этому человеку, и тот им кажется воспользуется…

«Солдат» присел напротив постели своего бывшего шефа, супруга и ребенок давно покинули палату, он остался один на один с виновником всех своих несчастий.

Злобы к этому человеку не было, как не было и удовлетворения после выстрелов, нанесших тяжелейшие ранения… Ни месть, ни наказание, как это не назови, не могут принести чувство успокоения, не могут вернуть бесценную потерю, тем более успокоить душу! Глядя на просто тело, цепляющееся за жизнь и борющееся за присутствие в себе души, пусть и такой, да в принципе, как у всех – грешной, Алексей пытался поставить себя на его место, еще того Барятинского, который всеми правдами и неправдами, старался сделать из него сегодняшнего монстра. Господь всем нам Судия и Спаситель! Не осуждать он пришел, но понять – смог бы сам сделать тоже самое и если стал, то зачем?

Рассуждения затянулись до вечера, окончившись ничем – ответа не было и по всей видимости никогда не будет! Причина проста. Каждый человек, в свое время, начинает искать причины и побуждающие факторы в чужих поступках. Ему кажется, что найдя их все и выстроив цепочку в привычный для себя алгоритм, он сможет завладеть правом рассуждать, делать выводы и констатировать найденную им, якобы, правду.

На деле же, ни один из нас не в состоянии занять, даже в воображении, место другого, хотя бы приблизительно, чтобы понять, как бы поступил он при том же представшем выборе, ибо даже его мы не можем не только ощутить эмоционально, начав переживать и искать именно в той психической конструкции индивида, накрепко завязанной с обстоятельствами, положением, временем, здоровьем, возрастом, но и представить его в долю секунды апогея переживаний или напротив, упадка.

Пусть это не особенно важно, пред глазами человека, пострадавшего от этого выбора. Совсем не важно, для испытывающего неприязнь или даже ненависть к существу, деяния которого превратили радость в несчастье, а счастье в скорбь. Не играет никакой роли это и назначенному судить поступки и выносить наказание, но мы все когда-нибудь, что-то решаем, кого-то наказываем, и снова делаем выбор… Мы всегда будем стоять перед выбором между добром и злом, ежедневно кладя на чашу весов свои шары, зачастую даже не понимая какого они цвета – черного или белого. Желаем выбор и иногда ловим себя на мысли, что простить гораздо сложнее, чем понять, и почти всегда не видим в первом возможности, а во втором необходимости. И только вдруг, неожиданно увидев холодную улыбку смерти, и увлекающий, бездонностью погубленных душ, взгляд через глазницы, мы ищем надежду, что ждущий нас Господь, поступит по-другому: захочет понять и постарается простить. Мы сами от испуга желаем этого, какой-то промежуток времени, после того, как смерть лишь посмотрев, уходит…, временно уходит, но обязательно вернется… Мы, скорее всего, забудем и обратимся в прежнее свое состояния, веря, что добры, милостивы и справедливы…

Хорошо представлять себя в роли героя, устроившись в мягком кресле, сытым и теплым. Достойно совершить запредельный по героизму поступок, длящийся минуту, но каково после этого вянуть и тлеть в ненужности и забытости инвалидом, пусть и со Звездой Героя на груди? Мы испытываем одни чувства, представляя момент подвига, и совсем другие, воображая пропасть забвения. Вряд ли мы узнаем, что переживает сапер, лишившийся обеих ног при разминировании автобуса с пассажирами, большая часть из которых, все же погибла, через пять лет, забытый, брошенный, ненужный. Какой подвиг дастся ему тяжелее: первый – минутный, или сегодняшний, не имеющий ни конца, ни края?

В убийстве нет подвига, в смерти нет героизма! Таковыми бывают лишь шаги к ним. Но название содеянному зависит не от прошедшего этот путь, а от того, кто имеет право решать, как именно его назвать. Сегодня будут говорить о минуте славы, завтра вспомнят о предыдущей жизни, не бывающей ни у кого гладкой и пушистой.

Или напротив – один последний поступок может перечеркнуть все достойное, чем восторгались современники и на что ровнялись соратники. Одна минута ошибки, не исправленной или не замеченной, или бесшабашная глупость, принятая за осознанное героическое решение, могут внезапно перевернуть все предстоящее и кажущееся незыблемым и надежным.

Когда поступок вытягивается длинною в жизнь, о нем перестают думать и воспринимать его, как нечто экстраординарное, Ежедневный героизм остается все тем же тяжким трудом для его носителя, для постороннего же наблюдателя, просто суетой, слава Богу, не коснувшейся его самого.

Ни Григорий, ни «Солдат» не были героями, но ежедневно принимали страшные, по своей сути и содержанию, решения, их жизни постоянно висели на волоске. Они стали исключениями из правил, редкими по свойствам души и чертам характеров. Но много было и похожего: обрубленные офицерские карьеры, сломанные судьбы, принятые решения, приведшие каждого к своему сегодняшнему дню и объединившая их смерть, одного из них…

Они не были и не могли быть героями, но многими воспринимались легендами. Они не были на прямую солдатами Родины, но Родина их терпела открыто. Ненависть к ним испытывали единицы, уважение – тысячи. Но со временем многое меняется и часто те люди, которым ты ничего не должен, вдруг начинают считать тебя обязанным себе, совершенно забывая о своём настоящем ничтожном внутреннем содержание. Жизнь и пути Господни, как правило напоминают им, обращая взгляд внутрь себя, но многие ли смотрят? Кто не верует в Бога, упав не подымается. Кто верит в себя и умеет терпеть, достоин награды и оправданной надежды, а потому имеет шанс, обретя веру хоть на мгновение. Забыв о ней, он потеряет душу, но обретает возмужавшую и возросшую гордыню, всегда посматривающую с высоты своей низости и недостойности на Жертву смиренного Спасителя.

Размышления у постели, стоящего на грани жизни и смерти, привели Алексея к сожалению и мукам совести. Он даже простил все, и теперь просил о прощении сам. Извинений не последовало, но остались в памяти слезы сына и супруги раненного. Они не были причастны к его тогдашним горю и трагедии, он же стал непосредственным виновником всех бед, обрушившихся сегодня на этих людей, а ведь есть еще и родители! Именно эти слезы и мучения безысходности перед ликом нависшей смерти, позволили прорваться голосу совести, но свои переживания, о своей потерянной семье с лихвой перекрыли все в отношении Барятинского, все же оставив слышимым по отношению к невиновным и страдающим.