Когда мы состаримся - Мор Йокаи

Голос Котофея! Это он! Но белый какой!

Белоснежная, но не в рай идущая душа!

Страшилище продолжало меж тем барабанить в дверь, жалобно восклицая:

— Пусти же! Пусти меня! Дай воды попить! Я весь горю! Помоги раздеться! Маслом надо смыть! Помираю! Как в геенне огненной! Спаси из этого ада!

По всей улице слышно, как кричит.

— Чума тебя разрази! — видя, что не открывают, принялся колотить в дверь кулаком и браниться неприкаянный. — Запираешься, не пускаешь, проклятый наводчик? Толкнул — и бросил? Ой, кожа горит, глаза ест! Чума, холера, лихоманка тебя забери! — И срывая обеими руками с себя доломан, который жёг его, как Нессова рубаха,[177] несчастный наткнулся на попрятанные по карманам талеры Шарвёльди. — Пропади ты со своим серебром! — выдавил он, швыряя талеры об ворота. — Нá твои проклятые деньги! Нá, собирай! — И заковылял дальше, цепляясь за забор, надрывно завывая. — Спасите! Помогите! Горсть серебра за стакан воды! Не дайте помереть, пока пособник мой жив. Помогите, люди! Помогите!

Смертный ужас объял Шарвёльди, сковав все члены.

Если это не выходец с того света, надо поторопиться отправить его туда.

Он же выдаст всё и вся. А это конец. Нельзя оставить его в живых.

Больше его не видно. Но, может быть, если открыть ставни, можно ещё подстрелить.

Разбойник ведь — кто будет дознаваться, почему убил? Защищался, и всё.

Только бы руки так не тряслись!

Из пистолета не попасть, разве что приставить к самому лбу.

Может, выйти, догнать?

Но хватит ли смелости оказаться лицом к лицу с этим призраком?..

Достанет ли у паука решимости покинуть свою паутину?..

Пока он, однако, колебался, пока мерил шагами пространство от окна до двери и обратно, с улицы опять донёсся шум, но совсем другой. Три всадника на всём скаку примчались с конца деревни: комитатские стражники, судя по форменной одежде.

И тут забили в колокола, народ хлынул из ворот с вилами, дубинами; там и сям несколько человек волокут кого-то связанного, гомоня и подталкивая его пинками: началась ловля разбойников.

Игра была окончательно проиграна.

Главный вдохновитель словно наяву видел уже перед собой гигантскую лавину, которая стремительно катится на него, — и нет времени убежать, уклониться.

XXX. Credo[178]

Светало.

Топанди не отходил от Ципры с той минуты, как её ранили. Сидел у её постели и сейчас.

Прислуга, дворовые были кто у исправника на очной ставке с пойманными, кто на следственном дознании, которое всех коснулось.

И Топанди остался при раненой один.

— Где Лоранд? — еле слышно спросила она.

— Он тут же велел запрягать и уехал в соседнее село за лекарем для тебя.

— С ним ничего не случилось?

— Ты же сама слышала, наверно, за окном его голос, когда всё уже было кончено. Зайти он не мог, дверь была заперта, и за врачом спешил, это была его первая забота.

— А если опоздает?.. — вздохнула девушка.

— Да не терзай ты себя! Твоя рана не смертельна, только лежи спокойно.

— Это мне лучше знать, — возразила она в горячечном возбуждении.

— Не унывай, Ципра! Ты обязательно поправишься, — беря её за руку, сказал Топанди.

Девушка в ответ переплела с его пятью пальцами свои. Так сплетают пальцы молящиеся.

— Господин мой. Я знаю, что стою на краю могилы. Вот я соединила свою руку с вашей. Так складывают руки, молясь. Неужто вы дадите мне сойти в могилу, так и не научивши какой-нибудь молитве? Нож миновал вас этой ночью, поразив меня. Так разве нельзя исполнить моё последнее желание, разве я этого не заслуживаю? И не заслуживает разве господь нашей благодарности за то, что избавил вас от смерти, а меня — от жизни?

— Повторяй за мной, — со стеснённым сердцем сказал Топанди.

И он прочитал ей «Отче наш».

Тихим, прерывающимся голосом девушка благоговейно повторяла за ним слова — такие прекрасные, такие возвышенные.

Сначала повторила всё, потом попросила читать ей частями, допытываясь: что значит вот это выражение, а что вот это. Почему «отче» и что такое «царствие твоё»? И простит ли он нам, если мы простим своим недругам? Сумеет ли нас избавить от всех лукавых помышлений? И что сокрыто в этом «аминь»?.. И наконец, самостоятельно прочитала Топанди всю молитву без единой ошибки.

— Ну вот, я уже и лучше чувствую себя, — с просветлённым лицом промолвила она.

Атеист отворотился, пряча слёзы.

В ставни сквозь отверстия от пуль просачивался свет.

— Закат это? — прошептала Ципра.

— Нет, дочка, восход.

— А я думала, уже вечер.

Топанди отворил одну ставню, чтобы видны стали солнечные лучи, и опять подсел к постели.

Лицо девушки пылало от жара.

— Лоранд уже близко, — ласково сказал он ей в ободрение.

— Зато я скоро буду далеко, — сорвался вздох с её горячих губ.

И правда, до чего же долго не возвращается Лоранд!

Она не спрашивала больше про него; но при каждом скрипе дверей, стуке колёс вся обращалась в слух — и снова поникала, когда оказывалось: не он.

Как же это он так запаздывает!

А между тем Лоранд летел во весь дух, насколько хватало резвости у четырёх его рысаков.

Жар от раны всё сильней возбуждал воображение девушки.

«А вдруг дорога небезопасна? С разбойниками встретится, которых прогнали отсюда? Или с какого-нибудь моста расшатанного упадёт?»

Одна страшная картина рисовалась ей за другой. Она вся трепетала от страха за Лоранда.

И тут пришло на ум: она ведь теперь всегда может защититься от страхов. Она ведь умеет молиться.

Подняв сложенные руки, девушка закрыла глаза.

И едва успела вымолвить про себя «аминь», как со двора донёсся стук экипажа, и знакомые шаги послышались в коридоре.

О, блаженное чувство!

Чувство, что молитва услышана.

Блаженны, кто в это веруют!

Дверь отворилась, боготворимый юноша ступил на порог.

Поспешно подойдя к постели, взял он Ципру за руку.

— Мне повезло: перехватил доктора по дороге. Хорошая примета.

Ципра ему улыбнулась.

Главное, он здесь: вот самая лучшая примета!

«А с тобой ничего не случилось?» — спрашивал её взгляд.

Врач осмотрел рану, перевязал и велел девушке лежать спокойно, не ворочаться, поменьше разговаривать.

— Есть надежда? — тихонько спросил Лоранд.

— Будем надеяться на бога и на крепкий организм.

Врачу надо было ехать к раненым преступникам. При девушке остались Лоранд с дядюшкой.

Лоранд присел на кровать, заключил горячую руку девушки в свою. Врач оставил какое-то успокоительное лекарство, и Лоранд сам давал его больной.