Минное поле политики - Евгений Максимович Примаков

вывод об идеологическом и политическом лице Путина: его патриотизм не перемежался с шовинистскими идеями, он не ориентировался на сближение ни с левыми, ни с правыми, а его политические симпатии и антипатии диктовались интересами России — естественно, так, как он их понимал. Это, несомненно, вдохновляло.

Мне нравится Путин и как человек. Было очень приятно, — кстати, это был единственный член кабинета, поступивший таким образом, — что после моего отстранения с поста премьер-министра он позвонил и предложил встретиться с коллегией ФСБ. Когда я ответил, что готов приехать, он возразил, что вся коллегия хотела бы навестить меня. И действительно, у меня на даче состоялась неформальная встреча, сопровождаемая теплыми словами в мой адрес. Это был серьезный поступок, и думаю, что Путин приезд коллегии на мою дачу ни с кем не согласовывал.

Премьер-министр Путин пришел на мое семидесятилетие, которое я уже после отставки отмечал с друзьями в одном из далеко не самых шикарных московских ресторанов. Пришел, зная, что я, конечно, не пригласил, кроме Шевченко с супругой, ни одного человека из ближайшего окружения тогда еще не объявившего о своем уходе президента Ельцина. И не просто пришел, а произнес добрые слова обо мне. Пробыл он почти три часа и на праздновании моего семидесятипятилетия и тоже сказал добрые слова в мой адрес. Все это, безусловно, вызывало и вызывает у меня симпатии к Путину.

Думаю, что он хорошо воспринял мое решение не становиться его конкурентом в президентской гонке. Я сказал ему об этом сам. Дело не в том, что у меня были реальные шансы победить — их не было, так как бал правили те, у кого в руках были средства массовой информации. Да и сам Путин становился очень популярным в обществе, особенно после того, как он взял на свои плечи всю тяжесть ответственности за решительные действия против чеченских террористов и сепаратистов. Но мое участие в выборах могло бы реально привести к необходимости второго тура, а Путин, как известно, сумел добиться победы сразу, в первом.

Одним словом, ровные, хорошие отношения у нас сложились, и это позволило мне после избрания Путина президентом встречаться с ним и говорить по телефону. Можно было твердо прийти к выводу, что Путин хочет перемен, он, несомненно, ощущал их необходимость.

Решительно не верил в «проброски» в отдельных СМИ о зависимости Путина от олигархов[47]. Не сомневаюсь в том, что он — честный, порядочный человек. Но, может быть, именно порядочность заставит его придерживаться каких-то обещаний, если он давал их тем, кто выдвинул его кандидатуру?

Когда Владимир Путин был избран президентом, он не мог сразу изменить создавшуюся до него обстановку. Но постепенно накапливались факты, которые позволяют судить о том, что Путин — самостоятельный политик и отнюдь не стал выполнять ту роль, которую ему уготовили те, кто назвал его преемником Ельцина. Сохранив в целом курс на построение в России демократического общества и рыночной экономики, Путин пошел на ряд мер, которые выправляли перекосы и реально прокладывали путь к цивилизованному рынку. Придя к власти, он действовал эволюционно. Одним из примеров этого является своеобразное соглашение с группой олигархов. Оно не было положено на бумагу, но его смысл заключался в том, что олигархи должны были не вмешиваться в политику, не расставлять своих людей на командных должностях, не подкупать чиновников, не пытаться командовать государственными структурами и, конечно, не прибегать ни к каким махинациям для того, чтобы уйти от честного налогообложения. Контролировать выполнение обязательств со стороны олигархических структур, судя по всему, должен был руководитель администрации президента Волошин, который, очевидно, был сохранен в результате договоренности с «семьей». Он эту задачу не выполнил и был заменен на этом посту. Без работы Волошин, естественно, не остался — был сразу приглашен в одну из коммерческих структур.

Уже к 2003 году стало ясно, что условия не выполняются большинством тех, кто относился к группе олигархов. Может быть, самым вызывающим образом в этой группе вел себя Ходорковский. Путин встал перед дилеммой: либо смириться с существующим положением, либо положить ему конец. Но каким образом? На действия, которые могли бы привести к массовым репрессиям, Путин не пошел. Однако нужен был один какой-то шаг, который остановил бы олигархическую вакханалию. Так появилось вполне обоснованное с юридической точки зрения дело «ЮКОСа». Конечно, может быть, это дело следовало бы проводить несколько по-другому, например, я в открытую выступал против ареста Ходорковского до суда, но, так или иначе, суд состоялся и Ходорковский был осужден при соблюдении всех юридических правил, которые, кстати, действуют и на Западе в отношении тех, кто мошеннически избегает выплаты налогов.

Но означало ли все это тотальную кампанию? Отнюдь нет. Президентом Путиным был подписан указ, согласно которому срок возможного рассмотрения дел, связанных с недобросовестной приватизацией, сокращен до трех лет. За пределами этих трех лет дела рассматриваться не будут, если, конечно, они не содержат уголовные преступления. Это во многом стабилизировало обстановку в бизнесе.

Непосредственно затрагивало интересы «семьи» и другое направление деятельности Путина. Понимая важность такого механизма, как средства массовой информации, особенно электронные, Путин начал противодействовать влиянию на них олигархов, которые теми или иными путями при Ельцине установили контроль над многими телевизионными каналами, газетами и журналами.

Его не остановила кампания, поднятая вытесняемыми из средств массовой информации олигархами в защиту «свободы печати». Эта кампания, поддержанная на Западе, явно смещала акценты: свобода слова в России отнюдь не ставилась под удар. Можно спорить о юридической чистоте тех ходов, с помощью которых телекомпании очищались от контроля олигархов, но цель была отнюдь не в ликвидации свободы прессы. Просто Путин сделал ставку на то, чтобы хотя бы постепенно лишить многие, и особенно электронные, СМИ в России разухабистой вседозволенности, попирающей и традиции, и мораль общества, и, как это ни звучит для некоторых парадоксально, приблизить их к лучшим образцам западного телевидения. Сказалась в той или иной форме имеющаяся у Путина информация, как без всяких ограничений в России использовался мощный телевизионный механизм одурманивания масс в политической борьбе.

Вопреки прежнему курсу Путин пошел на укрепление вертикали исполнительной власти. Совершенно ясно, что эта идея овладела умом нового президента именно потому, что он на своих предыдущих постах смог убедиться в реальной угрозе территориальной целостности России, самоуправстве многих губернаторов, руководителей национальных республик, входящих в Российскую Федерацию. Безусловно, масла в огонь подлили события в Чечне.

Можно спорить с некоторыми методами, с помощью которых предлагалось выстроить вертикаль исполнительной власти, стягивающей в единое целое все российские территории. Но главное в том, что Путин взял курс на сужение поля антиконституционной и незаконной деятельности