50 знаменитых чудаков - Валентина Мирошникова

Следует отметить, что великий полководец в отношении наград был очень щепетильным. Он всегда отмечал солдатские заслуги, но не выпрашивать же награду самому себе, тем более зная, что ты ее достоин. Императрица же зачастую щедро жаловала людей недостойных. Суворовские анекдоты той поры рисуют фельдмаршала остроумным, немного фрондирующим мудрецом – рассказывают, что Суворов не раз намекал Екатерине, что «пора бы ценить генералов за их полководческие, а не мужские, достоинства…». Но сказать, что Александр Васильевич был часто несправедливо обойденным, трудно, потому что Екатерина II благоволила к нему. Однажды после учений, на которых она присутствовала, императрица обратилась к Суворову с вопросом, чем его наградить. Вся эта шумиха не нравилась Александру Васильевичу. Он не видел ничего замечательного в продемонстрированном им своем обычном строевом учении; в то же время для него было ясно, что больше всех успеют нажить капитал на успешных маневрах сам Потемкин и облепившая его туча прихлебателей. В этих условиях предложенная награда не радовала его, и на вопрос Екатерины он дал столь типичный для него, чисто эзоповский ответ:

– Давай тем, кто просит, ведь у тебя и таких попрошаек, чай, много. – И потом добавил: – Прикажите, матушка, отдать за квартиру моему хозяину: покою не дает.

– А разве много? – недоуменно спросила императрица.

– Много, матушка: три рубля с полтиной, – серьезно заявил Суворов.

Екатерина ничего не ответила на эту выходку; деньги были уплачены, и Суворов с важным видом рассказывал:

– Промотался! Хорошо, что матушка за меня платит, а то беда бы.

Впрочем, уезжая из Новороссии, государыня пожаловала злоязычному полководцу драгоценную табакерку, усыпанную бриллиантами.

«А я за гулянье получил табакерку с 7 тысячами рублей», – иронически писал он об этом.

Но подарки царицыны Суворов все же ценил. Так, однажды зимой Екатерине доложили, что полководец разъезжает по Петербургу в одном мундире (иные говорят – в старенькой шинели). Императрица подарила фельдмаршалу дорогую шубу. Впредь Суворов продолжал расхаживать в одном мундире, а вслед за ним шел офицер, несший в руках шубу. Вступая в покои императрицы, Суворов делал офицеру знак, и тот набрасывал шубу на плечи фельдмаршала.

Любимец Екатерины князь Потемкин долго видел в Суворове невзрачного и недалекого чудака. Он всячески старался унизить его перед императрицей. В «Загробных записках» князя Н. С. Голицына был описан один из таких случаев. Однажды Суворов был приглашен к обеду во дворец. Занятый разговором, он не касался ни одного блюда. Заметив это, Екатерина спросила его о причине. «Он у нас, матушка-государыня, великий постник, – ответил за Суворова Потемкин, – ведь сегодня сочельник, он до звезды есть не будет». Императрица, подозвав пажа, пошептала ему что-то на ухо; паж ушел и через минуту вернулся с небольшим футляром, в котором находилась бриллиантовая орденская звезда. Императрица вручила ее Суворову, прибавив, что теперь уже он может разделить с нею трапезу.

А вот что мы находим в сочинении Д. Н. Бантыш-Каменского «Биография князя Александра Васильевича Италийского, графа Суворова Рымникского, 3-го генералиссимуса». Екатерина Великая, «желая вывесть Потемкина из ошибочного его мнения об уме Суворова, присоветовала ему подслушать их разговор из соседней комнаты. Удивленный необыкновенным остроумием и глубокомыслием Рымникского, князь Таврический упрекнул его, зачем он с ним не беседует подобным образом. – “С царями у меня другой язык”, – отвечал Суворов».

Авторы анекдотов выражали веру общества во всеведение Суворова. Чудачества экстравагантного полководца нужно было объяснить практическими умыслами. Полководец Суворов был цельной личностью, посвятившей себя одному делу – защите Отечества. Авторы анекдотов пытались связать чудачества Суворова с его великой миссией. А необычайное превращение недалекого, на первый взгляд, чудака, в некоторых анекдотах – даже солдафона в мудрого собеседника ученой императрицы или гениального стратега и тактика, составляющего план сражения, стало одним из центральных сюжетов суворовской мифологии. В волшебные превращения верили охотнее, нежели в право великого человека на странное, отличное от общепринятого, поведение.

Но за свое отношение к Потемкину Суворов все же поплатился: за несколько дней до официальных торжеств в Петербурге по случаю взятия османской твердыни главнокомандующий откомандировал Суворова в Выборг. Последующие полтора года выдающийся полководец занимался строительством оборонительных сооружений в Финляндии, в то время как на юге страны завершалась русско-турецкая война. В одном из писем он с отчаянием писал: «Баталия мне покойнее, нежели лопата извести и пирамида кирпичей». Во Франции бушевали революционные волнения, и легендарный Суворов обращался к императрице: «Матушка, пошли меня на французов!» Но все его просьбы и рапорты оставались без последствий. Лишь когда в Польше вспыхнуло восстание Т. Костюшко и возникла угроза разгрома русских войск, вспомнили о непобедимом графе Рымникском. Екатерина направила полководца в мятежную Польшу, сказав: «Я посылаю в Польшу две армии. Одну – из солдат, другую – графа Суворова».

Суворов прибыл в Польшу осенью 1794 года и в двух сражениях при Крупчинском монастыре и у Бреста переломил ход всей кампании. А вскоре неприятель капитулировал. За эту «викторию» полководец получил долгожданный фельдмаршальский жезл, украшенный бриллиантами. Екатерина II скрывала свое решение о награде победителю до торжественного обеда в Зимнем дворце по случаю привоза ключей покоренной Варшавы. В разгар торжества она подняла тост «за фельдмаршала графа Суворова-Рымникского», поставив многочисленных завистников полководца перед свершившимся фактом. Другая история гласит, что от почтения перед фельдмаршальским званием Суворов в письмах обозначал слово «жезл» лишь первой буквой, оговариваясь: «Боюсь и произнести». Наконец, привезенный жезл Суворов освятил в церкви. Он лично пришел в храм – в простой одежде, без орденов – и… приказал расставить в линию с промежутками несколько табуреток и, перепрыгивая через каждую, называл имя того или иного генерал-аншефа: «Репнина обошел! Салтыкова обошел!..» Совершив эту процедуру, Суворов облачился в фельдмаршальский мундир и отстоял богослужение при всех регалиях. Седовласый фельдмаршал с удовлетворением говаривал: «Я не прыгал по молодости, зато прыгаю в старости».

Первая суворовская польская кампания добавила к образу полководца новую черту – великодушие. Молва гласит, что, отступая, ускользая от войск Суворова, маршал Пулавский замедлил движение арьергарда, а сам с войсками зашел в тыл русской армии и ушел в Литву. Суворов был введен им в заблуждение, но русский генерал оценил хитрость соперника и в знак своего восхищения послал польскому маршалу любимую табакерку.