Божественный Клавдий и его жена Мессалина - Роберт Грейвз

Судебное и правовое заведение Телегония, этого "высокоученого и красноречивого оратора и юриста, гражданина Рима и Афин", было закрыто три года назад. Вот как это произошло. Однажды в апелляционном суде, где в тот день вел заседание я сам, появился жирный, суетливый, коротко остриженный человек и выступил в собственную защиту. Это был Телегоний. На него наложили большой штраф в уголовном суде за то, что по его наущению один из его рабов убил во время спора очень ценного раба Вителлия. Выяснилось, что раб Телегония, будучи в цирюльне, напустил на себя невероятную важность, заявляя, будто он адвокат и оратор. Начался спор между ним и рабом Вителлия, ждавшим, когда подойдет его очередь бриться; тот считался лучшим поваром в Риме (после моего) и стоил по меньшей мере десять тысяч золотых. Раб Телегония, у которого был достаточно хорошо подвешен язык, с язвительными шуточками стал сравнивать ораторский и поварской талант. Повар Вителлия не хотел затевать ссору и лишь спокойно высказался в том духе, что вряд ли можно проводить сравнение между тем, кто плохо владеет искусством красноречия, и тем, кто хорошо владеет искусством кулинарии, и добавил, что вправе ожидать от рабов, уступающих ему в цене, если не почтения, то хотя бы вежливости, ведь он стоит по крайней мере в сто раз больше, чем его оппонент. Тот, доведенный до ярости явным сочувствием повару со стороны всех остальных, выхватил у цирюльника бритву и полоснул ею по горлу повара с криком: "Я научу тебя, как спорить с людьми Телегония". Телегония оштрафовали на сумму, равную стоимости повара, на том основании, что поступок его раба явился следствием маниакальной уверенности, будто в споре неопровержим только личный аргумент, внушенной владельцем Судебного и правового заведения всем его служащим. Телегоний требовал обжалования приговора, доказывая, что никак не мог подстрекать своего раба к насилию, ибо даже девиз его заведения "Язык сильней клинка", а это является прямым указанием прибегать в споре только к такому оружию. Он мотивировал свое требование также тем, что в тот день было очень жарко, а его рабу нанесли тяжелое оскорбление, посчитав, будто он стоит каких-то жалких сто золотых - ведь наименьшая сумма, которую можно запросить за этого высококвалифицированного служащего, составляет пятьдесят золотых в год, - и поэтому будет только справедливо предположить, что повар сам навлек на себя смерть своим вызывающим поведением.

Вителлий явился в суд в качестве свидетеля.

- Цезарь, - сказал он, - я вот как смотрю на это дело. Раб Телегония убил моего шеф-повара, добрейшего человека, хоть он никому не позволял наступать себе на ногу, подлинного артиста в своем деле, как ты сам знаешь, ведь ты не раз расхваливал его подливы и пироги. Мне придется выложить не меньше десяти тысяч золотых, чтобы найти ему замену, да и тогда, можешь не сомневаться, мне не достать никого, кто был бы и в половину так хорош. Его убийца, желая возвысить ораторское искусство и унизить кулинарное, произносил, дословно, фразы, которые имеются в руководстве Телегония; кроме того, оказалось, что в этом же руководстве, в разделе "Свобода", есть много параграфов, где в самых пылких выражениях автор пытается оправдать того, кто прибегает к оружию, когда ему отказывает здравый смысл и не хватает аргументов.

Телегоний стал задавать Вителлию вопросы и, должен признать, чуть было не одержал над ним верх, но тут случайный посетитель суда поверг всех в изумление. Это был алабарх Александр, волею судеб оказавшийся в Риме и зашедший из любопытства в суд. Он передал мне записку:

"Человек, называющий себя Телегонием, гражданином Рима и Афин, - мой беглый раб по имени Иоанн, который родился в моем доме от рабыни сирийки. Я потерял его двадцать пять лет назад. Ты найдешь букву "А", обведенную кружком на его левом бедре. Это наше семейное клеймо.

Подпись: алабарх Александр".

Я приостановил слушание дела, служители вывели из зала Телегония и удостоверились в том, что он действительно принадлежит Александру. Только представьте, изображать из себя римского гражданина в течение двадцати пяти лет! Вся его собственность, за исключением десяти тысяч золотых, присужденных Вителлию, должна была перейти в руки государства, но я отдал половину алабарху. В ответ алабарх преподнес мне Телегония, а я дал его Нарциссу в полное его распоряжение. Нарцисс поручил ему полезное, хоть и скромное дело - вести судебные протоколы.

Таким вот образом я и правил. Я сильно расширил римское гражданство, желая, чтобы провинции, население которых верно Риму, добронравно и живет в благоденствии, как можно скорее получили тот же гражданский статус, что Рим и прочие области Италии. Первым городом северной Франции, для которого я добился гражданства, был Аутун.

Затем я провел перепись римских граждан.

48 г. н. э.

Их общее число, включая детей и женщин, достигло пяти миллионов девятисот восьмидесяти четырех тысяч семидесяти двух человек, по сравнению с четырьмя миллионами девятьюстами тридцатью семью тысячами, которые дала перепись в год смерти Августа, и четырьмя миллионами двумястами тридцатью тремя тысячами согласно переписи, проведенной на следующий год после смерти моего отца. Написанные на странице книги, цифры эти, которые можно охватить одним взглядом, не производят особого впечатления, но поставьте за ними живых людей. Если бы все римские граждане пошли вереницей мимо меня быстрым шагом, носок к каблуку, понадобилось бы два года, пока передо мной появился бы последний. И это только те, кто обладает полным гражданством. А если бы в этот ряд встало все население империи, куда теперь можно зачислить Британию, Марокко и Палестину, числом более семидесяти миллионов, на то, чтобы пройти передо мной, им понадобилось бы в двенадцать раз больше времени, а именно двадцать четыре года, а за двадцать четыре года родилось бы новое поколение, так что мне пришлось бы сидеть там до конца своих дней, а люди все двигались бы мимо меня непрерывным потоком,

Скользили и текли потоком бесконечным, и ни одно лицо не появилось бы дважды. Числа - настоящий кошмар! Только подумать, что в первом пастушьем празднике, устроенном Ромулом, участвовало всего три тысячи триста человек! К чему это все приведет?

В отчете о своей деятельности на императорском посту я прежде всего хочу подчеркнуть, что, по крайней мере до этого момента, я действовал, насколько позволяло мое разумение, радея об общем благе в самом широком смысле слова. Я не был ни жестоким тираном, ни упрямым реакционером и не стремился безумно к крупной ломке всего, что существовало до меня; я пытался всюду, где это было возможно, сочетать великодушие со здравым смыслом, и никто не упрекнет меня в том, что я не прилагал к этому все силы.

ДВА ДОКУМЕНТА, ИЛЛЮСТРИРУЮЩИЕ

Эдикт Клавдия, касающийся некоторых тирольских племен 46 г. н. э.

Опубликован в императорской резиденции в Байях в год консульства Марка Юния Силана и Квинта Сульпиция Камерия в пятнадцатый день марта по повелению Тиберия Клавдия Цезаря Августа Германика.

Тиберий Клавдий Цезарь Август Германик, великий понтифик, защитник народа шестой год подряд, император, отец отчизны, четырехкратный консул обнародует следующее официальное заявление:

К вопросу о некоторых старых разногласиях, решение которых было отложено на неопределенный срок уже в правление моего дяди Тиберия: мой дядя направил некоего Пинария Аполлинария, чтобы выяснить, в чем именно состоят разногласия между коменсианцами (насколько я помню) и бергалианцами, но только между ними; Пинарий не выполнил поручения, так как мой дядя упорно не желал появляться в пределах Рима; когда затем императором стал мой племянник Калигула, он также не потребовал у Пинария отчета, а тот понимал ситуацию и, не будь дурак, его не предложил. Вступив на престол, я получил сообщение от Камурия Статута о том, что мне подведомственны многие посевные и лесные угодья в тех краях, и - чтобы вернуться к настоящему времени - недавно отправил туда моего хорошего друга Планту Юлия. Собрав всех правителей, как местных, так и из отдаленных областей, он вник в эти вопросы и вывел свои заключения. Я одобряю все формулировки следующего эдикта, который, внеся сперва в него ясность, он приготовил мне на подпись, хотя принятые Плантой Юлием решения выходят за пределы того, чем занимался ранее посланный туда Пинарий:

"Что касается анаунианцев, туллиазианцев и синдунианцев, то я узнал из авторитетных источников, что часть из них, хотя и не все, присоединились к Южному Тиролю и подчиняются его правлению. Хотя я и вижу, что притязания этих племен на римское гражданство не имеют под собой прочного основания, все же, поскольку они уже фактически завладели этим правом, так сказать, явочным порядком, и настолько тесно смешались с южными тирольцами, что разъединение принесет немалый вред сообществу этих прекрасных граждан, я по доброй воле сим разрешаю им и в дальнейшем пользоваться правами, которые они себе присвоили. Делаю это тем более охотно, что, как мне сообщили, многие из людей, чей общественный статус может иначе пострадать, служат в гвардейской дивизии - некоторые даже командуют ротами, - а часть их соотечественников включены в список присяжных заседателей Рима и успешно выполняют там эту почетную обязанность.