Мощи святого Леопольда - Борис Вячеславович Конофальский
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Не платит? – не верил Волков.
– Не платит, и все это знают.
– А зачем же их тогда берут?
– Свободные города берут, чтобы отдать их вместо подати самому императору, я беру, чтобы ввозить железо и вывозить соль без пошлины. Кто чем промышляет, для того их и берут. В общем, не продавайте им свой товар. Лучше выкупите склад, если нужно, я дам вам денег, поставьте часть товара себе во двор, продавайте его понемногу, не торопясь, и вы выиграете. Возьмете вексель – они вас обманут.
– Вопрос уже решен, – сухо сказал кавалер, который не верил ни одному слову Наума Коэна. – У меня нет сомнений в честности Кальяри.
– Это потому, что он позволил вам жить в этом прекрасном доме за небольшую плату?
Волков промолчал, но гость угадал. Этот прекрасный дом, да и само отношение банкира его подкупало.
– Этот дом Ренальди и Кальяри отобрали у одного барона и не могут продать уже два года, два года они платили сторожу, а теперь им нет нужды платить, да еще и вы им приплачиваете.
– Как бы там ни было, – продолжил кавалер, – вопрос по продаже трофеев уже решен.
– Решен, значит уже решен, – задумчиво произнес Наум Коэн, – хорошо, если вы уже залезли в петлю, то оставьте себе хотя бы лазейку, чтобы выскользнуть из нее. Не продавайте им все.
– Что?
– Что самое дорогое среди ваших товаров?
– Пушки и аркебузы.
– Так не продавайте им пушки и аркебузы. Продайте все остальное, черт с ними, но пушки и аркебузы оставьте, у вас большой двор и большой дом, здесь все поместится. Пушки и аркебузы вы продадите за серебро, а не за бумаги, на такой товар покупатель всегда найдется.
– Я подумаю, – ответил кавалер, ему казалось теперь, что, может, и прав этот Наум Коэн. Может быть, и прав.
– И еще, – сказал гость, уже вставая, – Кальяри даст вам четверть от вашего векселя, не соглашайтесь. Торгуйтесь, и он накинет сотню, а может, и две, и тогда приходите ко мне, я дам вам больше, на две сотни от цены Кальяри больше. Обещаю. Прощайте.
Наум Коэн поднялся с лавки, поклонился и вышел на улицу. Ёган проводил его до ворот. Ужин был уже готов, и все сели есть. Сели внизу, за один стол. Даже Брунхильда, почти госпожа. И казалась довольной, сидя по правую руку от господина. И все остальные были довольны и ужином, и новым домом. Только сам господин оставался задумчив и серьезен, ел, не глядя в дорогую тарелку. И не радовали его сегодня ни дом, ни ужин.
Старшим писарем при штатгальтере Ульрике служил господин Дессель. Уже с раннего утра пахло от него чесноком и пивом, дорогая одежда его была сплошь заляпана, лицо красно от избытка крови, и живот так велик, так велик, что пуговицы чудом удерживали чрево в одежде.
Еще затемно Волков со своими людьми все разложил так, чтобы считать было легко, он помнил, что говорил о господине Десселе Фабио Кальяри, и готовился вести тяжкий счет. Кавалер показывал рукой Десселю уздечки. Он вывесил уздечки на телегу, пересчитав их, еще когда имперский писарь не пришел, и теперь говорил:
– Сорок одна уздечка, почти все новые, ремонта ни одна не требует. Прошу по двадцать два крейцера.
Даже не взглянув на уздечки, Дессель сказал писарю, что шел следом за ними с бумагой и пером:
– Пиши, как говорит господин рыцарь.
То есть Дессель не стал ни считать, ни проверять качество, пошел дальше, указывая перстом на стопку тряпок и спрашивая:
– Это?
– Потники, восемьдесят два, не новые, прошу по четыре с половиной крейцера за один.
– Пиши. – Он снова не стал считать. – Тут что?
– Стремена. Тридцать одно стремя. Семь крейцеров каждое.
– Пиши, – приказывал Дессель.
Писарь, что шел за ними, все записывал.
– Седла, – сказал Волков, он решил попробовать завысить цену и поглядеть, что скажет старший писарь штатгальтера. – В двух телегах семьдесят одно седло, ни одному ремонт не нужен. Прошу за каждое талер.
Он попросил вдвое больше, чем стоили седла, и ожидал, что вот теперь-то Дессель остановится, или возмутится, или еще что-нибудь, но тот спокойно сказал свое: «Записывай» – и пошел дальше, говоря:
– А тут у вас что? А, доспехи. Чего и сколько?
Кавалер был удивлен, первый раз в жизни он так торговал, но виду не показывал, он говорил:
– Шлемы сорок шесть штук, наплечники девять, один непарный, рукавицы кольчужные восемь пар, наручи четырнадцать пар, перчатки «пластина» четыре пары. За все прошу двести два талера.
Ну вот тут-то Дессель должен был хоть что-то спросить, но Дессель только рукой махнул, и писарь заскрипел пером.
Дальше все шло так же. Кирасы и поножи, пики и алебарды, арбалеты и болты, и подводы, и лошади, и все остальное, включая провиант и фураж, не считались и не оценивались. Все записывалось со слов Волкова, и цена ставилась та, которую он просил. Когда все было записано, а случилось это быстро, Дессель сказал:
– Это все?
– Да, – отвечал кавалер.
– А я слышал, у вас были пушки?
– Они не продаются. – Волков немного волновался, ну не выходил у него из головы разговор с Наумом Коэном. Он оставил себе и пушки, и двенадцать аркебуз, и то, и другое Сыч уже вез к ним домой.
– Ну что ж, все так все, – проговорил Дессель чуть разочарованно. Он помолчал и добавил: – Нам надо обсудить всякие мелочи, господин рыцарь, знаю хороший кабак тут рядом, кабатчик сам варит пиво, и у него оно получается.
– Так пройдемте, узнаю, наконец, что такое доброе пиво Ланна, – вот теперь Волков понял, почему Дессель соглашался на любую цену, что просил кавалер.
Они пришли в не самый чистый кабак, что видел кавалер. Сели говорить, но разговаривать им долго не пришлось.
– Наверное, вас удивил мой способ торговли, – говорил имперский писарь, подтягивая к себе огромную глиняную кружку с пивом.
Волков тоже взял кружку, отпил и вправду хорошего пива, хотя кружка была и не очень чистой, и спросил, недолго думая:
– Сколько, господин писарь?
– Сто серебряных монет, сто талеров нашего славного курфюрста, – отвечал Дессель улыбаясь.
– О! Вы немилосердны! Может, вас устроят пятьдесят монет нашего славного курфюрста?
– Я с вами, кажется, не торговался, – напомнил старший писарь, неприятно улыбаясь.
– Да, вы не торговались, – согласился Волков, – семьдесят монет.
– Накиньте еще десять, и по рукам, – решил Дессель.
– Восемьдесят? – кавалер помолчал, прикидывая прибыль, что получит он
