На лобном месте. Литература нравственного сопротивления. 1946-1986 - Григорий Свирский
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
В ссылке его спасает неприхотливость и чувство юмора, нередкое и в его книге о ссылке. Заставили его пасти коров на кобыле Егорихе, о которой он вспоминает с ужасом. Все коровы топали дисциплинированно, а одна, строптивая, все время норовила свернуть в поле. «Так я понял, — заметил Андрей, — насколько вождям ненавистен индивидуализм, даже не сопряженный с активным протестом… Все время держала меня в напряжении эта корова, не желавшая идти в стаде…»
Андрея Амальрика, передавшего после ссылки за границу свое исследование о годах советского режима, долго не судили, — это дало основание нескольким газетам на Западе («Вашингтон Стар» от 26/XI 69 г. и др.), журналу «Шпигель» (от 16/3–70 г.) утверждать, что Амальрик — подсадная утка, агент КГБ.
Думаю, что это была хорошо продуманная и часто повторяющаяся операция КГБ — опорочить человека, книги которого получили на Западе широкую известность.
Очень раздражала КГБ эта книга! И не без оснований.
Андрей Амальрик первый и по сути единственный в СССР профессионально и убедительно обозревает различные оппозиционные направления в России. Он не преувеличивает своего значения, заявляя не без юмора, что его статья (свое исследование он скромно называет статьей) представляет «во всяком случае для западный советологов уже тот интерес, который для ихтиологов представляла бы вдруг заговорившая рыба».
Андрей также первым публично заявил о существовании «культурной оппозиции», как он ее называет. Об эволюции самиздата от художественной литературы к документу. К бесспорно точному документу, который на этом этапе деградации официальной идеологии может сказать неизмеримо больше, чем любой художественный вымысел.
Именно самиздат, совместно с «культурной оппозицией», и подготовили почву для появления демократического движения.
Начало исследования А. Амальрика безошибочно.
Много ли людей участвует в демократическом движении? Исследователь, проанализировавший рукописи самиздата, подписи под письмами протеста и прочие документы, полагает, что более тысячи человек. Всего только…
Даже если иметь в виду, что автор не смог учесть еще несколько тысяч диссидентов, разбросанных по России, то и тогда ясно: демократическое движение — это движение городской интеллигенции, лишенное пока что, за редким исключением, всякой опоры в народной толще.
Уж как искала власть — после расстрела рабочих в Новочеркасске — «заводил» среди интеллигенции или студенчества! Не нашла. Пришлось — впервые за многие годы — судить и расстреливать как «заводил» самих рабочих, говоривших обличительные речи, которые, увы, так и не попали на Запад.
«Экономические» волнения, подавляемые с жестокостью, с которой подавляются разве что восстания в лагерях, увы, никакого отношения к политическим протестам демократического движения не имели.
Потому его и разгромили быстро, упрятав в лагеря одних, выкинув за границу других.
Какие идеи были противопоставлены инакомыслию?
Андрей Амальрик точен в самом важном своем утверждении, которое, как я убедился, почему-то трудно и неохотно осознается левым движением Запада, в своей основе искренним: на стороне СССР, на стороне террора нет идеологии.
Подумать только: распространяя влияние на все части света, от Кореи до Кубы, партийная элита СССР не может выработать никакой идеологии.
Партийная элита, справедливо замечает Амальрик, захватив власть, превосходно умеет удерживать ее в своих руках, но — ради какой цели?
«По-видимому, мы уже достигли мертвой точки, — заключает Амальрик, когда понятие власти не связывается ни с доктриной, ни с личностью вождя, ни с традицией, а только с властью как таковой…»
Безыдейность режима беспокоила и сам режим. Необходимость в какой-то идейной базе и привела к упрочению идеологии великорусского шовинизма, поднятой еще Сталиным как знамя.
Идеология эта нашла отзвук и в народе: народу всегда были понятны идея силы и идея справедливости. Однако идея силы гипертрофировалась, приняла формы уродливые, чванливые; идея справедливости всегда носила в России характер своеобразный: в России нет и не было традиций уважения прав человеческой личности. «Понимание… что личность человека (сама по себе, а не только ум, образование и пр.) представляет какую-то ценность, — это дико для народного сознания», — пишет Амальрик, перекликаясь с записками Валентина Мороза почти буквально. Он объясняет причины этой вековой «дикости», — его наблюдения подтверждены и трагическими событиями в Чехословакии, воспринятыми большей частью советского народа как нечто само собой разумеющееся.
Объяснения А. Амальрика известны. Я отсылаю читателя к его книге.
Остановлюсь лишь на взглядах историка, которые привели его к выводам крайне опасным.
Режим дряхлеет, утверждает Амальрик. Это его утверждение основано, казалось бы, на верной посылке: «…всякое внутреннее дряхление соединяется с крайней внешнеполитической амбициозностью».
Однако, как легко понять, внешнеполитическая амбициозность, агрессивность, авантюризм не обязательно имеют своими истоками дряхление. Дряхлеют несменяемые вожди, что ж, придет пора, они уйдут, их места займут другие «железные шурики». Если можно говорить о дряхлении и обветшании, так только лишь марксистской идеологии, которая давно стала в России лозунговым тряпьем.
Амальрик ошибся самым роковым образом, приписав дряхлению режима «происходящий процесс увеличения степеней свободы, на котором и покоятся иллюзии гуманизации…» Просто оскорбил Амальрик режим, заподозрив, что он «стареет и уже не может подавлять все и вся с прежней силой и задором».
И судьба Солженицына, и судьба Галича, и судьбы тысяч других инакомыслящих, арестованных или высланных, как и судьба самого Амальрика, опровергают его гипотезу об отсутствии у режима полицейского задора.
Напротив, никогда полицейский корпус подавления, корпус МВД, не был так мобилен и технически оснащен, никогда еще устрашение, дезинформация общества и подавление его не были так разработаны, с применением всех достижений науки, в том числе такой науки, как психология.
Одни подавлены, разобщены, другие — продались. Стали опорой режима. «В нашей стране, — пишет Амальрик, — поскольку мы все работаем на государство, у всех психология чиновников — у писателей, состоящих членами Союза писателей, ученых, работающих в государственном институте, рабочих и колхозников в такой же степени, как у чиновников КГБ или МВД».
Обскуранты, по Амальрику, — скорее жертвы, чем палачи. Сознание их «очиновлено».
Пятнадцать лет назад Всеволод Кочетов, главный редактор журнала «Октябрь», отвергая рукопись одного писателя, прямо сказал ему, что надежды на возвращение к «ленинским идеям» — ребячьи химеры, ибо никаких идей там нет, — и он показал рукой на потолок…
Осознав это, Всеволод Кочетков так верно служил власти, лишенной идей, что даже прослыл идейным.
Плутоватые «качели» Е. Евтушенко и лениниана А. Вознесенского — та же самая открытая продажность.
Общественное мнение страны в последние годы особенно чутко ко всяким дымовым завесам, «перестройкам», раскаяниям и прочим «ужимкам и прыжкам», которые Амальрик пытается поставить в «идейный ряд». А идейность эта, как в писательской частушке:
У мого у милогоХарактер Ермилова:Ночку всю целуется,Утром отмежуется…
Начав книгу с точных наблюдений, Андрей Амальрик — во второй части — совершил свою основную ошибку, вызвавшую недоумение, тревогу, а затем активный протест.
Он утверждает, что предстоящий тотальный конфликт — это истребительная война между СССР и Китаем, неважно, кто ее начнет первым, — Китай или СССР.
Действительно, в головах некоторых военных деятелей СССР была такая идея лет пятнадцать назад, в зените хрущевского могущества: «прошить» Китай танковыми корпусами, пока китайцы не обладают ядерной мощью.
Но и тогда эта авантюра встречала возражения самих же военных: «прошить-то прошьем», а потом что? При дезорганизации китайского хозяйства, саботаже и партизанском движении, когда миллионов сто возьмет в руки винтовки, подброшенные Китаю со всех сторон? 850 миллионов китайцев — их же придется кормить!..
Идея эта увяла быстро: Китай стал ядерной державой…
Убеждение в неотвратимости русско-китайского конфликта успокоит Европу и деморализует ее — вот чего боялись советские инакомыслящие.
«Железная поступь» Советского Союза во Вьетнаме, Анголе, Мозамбике, Эфиопии и т. д., видимо, пробудила успокоенных.
В России на этот счет никогда не заблуждались. О том, что думали там по поводу второй части исследования Амальрика, дает представление сатирический обзор, который гулял в самиздате. Назывался он «Обзор прессы за 1984 год», т. е. за тот год, когда, по Амальрику, Советского Союза уже не будет. Приведу его в кратких выдержках:
