Дикая - Шерил Стрэйд

— Вот здесь я и живу, — сказал он, и мы вышли из машины. Воздух здесь был прохладнее, чем в Эшленде. Я поежилась, и Джонатан обнял меня за плечи — так естественно, что показалось, будто он проделывал это уже сотни раз. Мы шли между рядами кукурузы и цветов под полной луной, обсуждая различные группы и музыкантов, которые нравились нам обоим, вспоминая истории, связанные с концертами, на которых нам случалось бывать.

— А я трижды видел Мишель Шокд[38], — похвастался Джонатан.

— Трижды?!

— Однажды я ради этого концерта проехал через снежную бурю. В зале в тот вечер было всего десять человек.

— Вау, — протянула я, осознавая, что никоим образом не смогу оставаться в джинсах наедине с мужчиной, которых целых три раза видел Мишель Шокд вживую, какой бы отвратительной ни была кожа на моих бедрах.

— Вау, — отозвался он, его карие глаза отыскали в темноте мои.

— Вау, — повторила я.

— Вау, — снова повторил он.

Мы ничего не произнесли, кроме этого одного слова, но я внезапно смутилась. Было такое ощущение, что мы говорим уже не о Мишель Шокд.

— Что это за цветы? — спросила я, указывая на цветущие растения, окружавшие нас со всех сторон, внезапно испугавшись, что он меня сейчас поцелует. Дело не в том, что я не хотела с ним целоваться. Дело в том, что я ни с кем не целовалась с тех пор, как два месяца назад целовала Джо. А всякий раз, как мне случалось столько времени прожить без поцелуев, во мне рождалась уверенность, что я напрочь забыла, как это делается. Чтобы отсрочить поцелуй, я принялась расспрашивать его о работе на ферме и в клубе, о том, из каких краев он родом, кто были его родители, кем была его последняя подружка и долго ли они пробыли вместе, и почему расстались, и все это время он отвечал мне односложно и не стал ни о чем расспрашивать в ответ.

Но это было неважно. Было приятно ощущать его руку на моем плече, и стало еще лучше, когда он опустил ее на талию; и к тому моменту, как мы совершили полный круг, вернувшись к его палатке на платформе, он повернулся, чтобы поцеловать меня, и до меня дошло, что я на самом деле не разучилась целоваться, и все незаданные или оставшиеся без ответа вопросы отпали сами собой.

— Это было реально круто, — сказал он, и мы улыбнулись друг другу — глупо, как всегда улыбаются друг другу два человека, которые только что впервые поцеловались. — Я рад, что ты сюда приехала.

— Я тоже, — отозвалась я. Я обостренно чувствовала его ладони на своей талии, такие теплые, согревавшие меня сквозь тонкую ткань футболки, упирающиеся в пояс моих джинсов. Мы стояли в промежутке между машиной Джонатана и его палаткой. Передо мной были два пути — либо назад, в собственную кровать под крышей хостела в Эшленде, либо в его кровать вместе с ним.

— Погляди на небо, — сказал он. — Смотри, сколько там звезд.

— Как красиво, — отозвалась я, хотя на звезды не смотрела. Вместо этого я обвела взглядом темную землю, испещренную крохотными пятнышками света, горящего в домах и на фермах, разбросанных по всей равнине. Я подумала о Клайде, который в полном одиночестве под тем же самым небом читает хорошие книжки в своем грузовичке. Я подумала об МТХ. Он сейчас казался таким далеким. До меня дошло, что я ничего не сказала о своем маршруте Джонатану, если не считать той фразы, которую прокричала ему в ухо во время нашего знакомства. А он не спрашивал.

— Не знаю, в чем дело, — проговорил Джонатан. — В ту минуту, когда я увидел тебя, я понял, что должен подойти и поговорить с тобой. Я знал, что ты окажешься потрясающе клевой.

— Ты тоже клевый, — ответила я, хотя в жизни никогда не использовала слово «клевый».

Он наклонился и снова поцеловал меня, и я ответила на поцелуй с бо́льшим пылом, чем прежде, и мы стояли там, между палаткой и машиной, и целовались, целовались, и вокруг нас кружились кукуруза, и цветы, и звезды, и луна, и этот поцелуй казался мне лучшим, что есть в мире, и руки мои медленно забрались в его вьющиеся волосы, спустились по мускулистым плечам, по сильным рукам, по мощной спине, прижимая ко мне его роскошное мужественное тело. И, делая это, я не могла не вспомнить о том, как же сильно я люблю мужчин.

— Хочешь, пойдем в дом? — спросил Джонатан.

Я кивнула, и он попросил меня подождать снаружи, пока он войдет, включит свет и обогреватель; а минуту спустя он вернулся, придерживая для меня матерчатую дверь палатки, и я вошла внутрь.

Эта палатка была не похожа ни на одну из тех, в каких мне случалось бывать. Это был роскошный шатер. Согретый крохотным обогревателем и с достаточно высоким потолком, чтобы можно было стоять, не сгибаясь, с достаточным пространством, чтобы по нему можно было ходить, не спотыкаясь о двуспальную кровать, установленную в центре. По обе стороны кровати стояли маленькие фанерные тумбочки, на каждой из них — небольшой светильник в форме свечки, работавший от батарейки.

Дело в том, что я ни с кем не целовалась уже два месяца. А всякий раз, как мне случалось столько времени прожить без поцелуев, во мне рождалась уверенность, что я напрочь забыла, как это делается.

— Как у тебя здесь мило, — проговорила я, стоя рядом с ним в небольшом проеме между дверью и изножьем кровати, и он притянул меня к себе, и мы снова поцеловались.

— Знаешь, мне неловко об этом спрашивать, — проговорил он через некоторое время. — Я не хочу ни на чем настаивать, потому что меня вполне устроит, если мы просто… ну, понимаешь, потусуемся — это было бы очень клево… Или ты хочешь, чтобы я отвез тебя обратно в хостел… можно даже прямо сейчас, если ты этого хочешь, хотя я надеюсь, что ты не хочешь. Но… прежде всего — я имею в виду, мы совсем не обязательно будем этим заниматься, но на случай, если мы… Я имею в виду, что у меня ничего нет, никаких болезней, ничего такого, но если мы… у тебя, случайно, нет презерватива?

— А что, у тебя нет презервативов? — спросила я.

Он помотал головой.

— Нет, у меня нет, — ответила я, и это показалось мне самой абсурдной вещью на свете, поскольку я действительно тащила с собой презерватив через обжигающе жаркие пустыни и ледяные склоны, через леса, горы и реки, через мучительные, утомительные и полные радости дни. И вот теперь, здесь, в отапливаемой роскошной палатке с двуспальной кроватью и светильниками в форме свечей, когда я глядела в глаза сексуального, милого, сдержанного, кареглазого, любящего Мишель Шокд мужчины, этого-то презерватива у меня и не оказалось. Просто потому, что у меня на бедрах были два здоровенных пятна унизительно грубой кожи, и я настолько яростно поклялась себе, что не стяну с себя джинсы, что нарочно оставила его в аптечке первой помощи в своем рюкзаке, в городе, и теперь он находился бог знает где. А надо было всего лишь совершить разумный, рациональный, реалистичный поступок и сунуть его в мою маленькую квазисумочку, которая припахивала керосином!