Борьба и победы Иосифа Сталина - Константин Романенко

Каким бы обоснованно оправданным ни было пренебрежи­тельное отношение В.И. Ленина к формальной стороне захвата власти, но непринятие в тот момент ленинских предложений ру­ководством ЦК защитило большевиков не только от вероятного поражения, но и от исторически неизбежного в будущем обвине­ния в «путчизме». То, что позиция Сталина оказалась более конст­руктивной, подтвердили последующие события. Ибо главной осо­бенностью Октябрьской революции стал не картинный штурм Зимнего дворца, а то, что сведение дня восстания с началом работы съезда Советов формально обеспечило полную легитимность Со­ветской власти.

Удачно сложившееся «приурочивание» революции к созыву съезда Советов как бы «освятило» Октябрьскую революцию «во­лей народа», поэтому факт роспуска Учредительного собрания по­мерк и растворился на фоне символического установления Совет­ской власти. И даже у будущих «критиков» большевиков не оста­лось никаких других аргументов, кроме злорадного брюзжания: было или не было само восстание, и правильно ли показали кинош­ники штурм Зимнего дворца? Короче говоря, крови было мало...

На нетерпеливость руководителя партии влияло его чувство не­удовлетворенности, подпитываемое собственной оторванностью от событий в столице. «События вполне подтвердили правильность моего предположения... — настаивает Ленин в письме от 27 сен­тября, — что партия должна поставить на очередь вооруженное восстание... Теряем время, назначаем «сроки» (20 октября съезд Советов — не смешно ли так откладывать? Не смешно ли полагать­ся на это?)».

По воспоминаниям Крупской, в этот период Ленин «жил с мыслью о восстании, только об этом и думал». Подгоняя ситуацию, 1 октября Ленин написал «Письмо в ЦК, МК, ПК и членам Сове­тов Питера и Москвы большевикам». В нем он утверждал, что «в Германии начало революции явное... Ждать съезда Советов — ребя­чья игра в формальность, позорная игра в формальность, преда­тельство революции».

ГЛАВА 10. ОКТЯБРЬСКАЯ РЕВОЛЮЦИЯ

Истинные революции те, какие не ограничиваются лишь изменением политических форм и личного состава правительства, а... ведут к перемеще­нию собственности...

В начале октября Ленин выехал из Гельсингфорса и 7 октября тайно прибыл в Петроград. Остановившись на квартире М.В. Фофановой, уже на следующий день он встретился со Сталиным. Со­провождавший Ленина финский революционер Э. Пахья нашел Сталина в редакции газеты «Рабочий путь». Встреча состоялась на окраине города на Выборгском шоссе, в доме большевика финна Никандра Кокко. Сталин информировал Ильича об обстановке, но основное содержание их беседы было посвящено вопросам пред­стоящего восстания.

Эта тема была вынесена и на обсуждение ЦК. Заседание со­стоялось вечером 10 октября на квартире меньшевика Н. Сухано­ва (Гиммера), жена которого была членом партии большевиков. Сам хозяин отсутствовал и о заседании не знал. Речь Ленина была обобщением основных положений, выдвинутых в его последних работах, но остроту момента он подчеркнул угрозой захвата власти генералом Корниловым. Настаивая на тезисе, что для перехода вла­сти дело политически «совершенно созрело», он предложил при обсуждении его выступления «говорить о технической стороне» восстания.

Дзержинский, Калинин, Лацис и другие поддержали Ленина безоговорочно. Зиновьев и Каменев встали в оппозицию, предло­жив воздержаться с восстанием Сталин высказался определенно: «Следует определить день восстания, и он должен быть целесооб­разен...»

В вопросе о восстании члены ЦК «разошлись» во мнениях. Зи­новьев и Каменев выступили против призывов Ленина к восста­нию, и не только на совещании. Они обратились к Петербургскому и Московскому комитетам партии с письмом, в котором указали на необоснованность ленинских утверждений, что большинство народа России и международного пролетариата за большевиков. «Увы! — констатировали они. — Ни то, ни другое не верно, и в этом все дело».

Сталин высказался за восстание, и некоторые исследователи от­мечают, что решающим фактором, повлиявшим на позицию Ста­лина в этом вопросе, стало то, что в это время в его руки попала ин­формация о вызревании заговора по подготовке государственного переворота в недрах британского посольства. Еще 14 сентября в статье «Иностранцы и заговор Корнилова» Сталин обратил внима­ние на активное участие в заговорах на территории России британ­ских подданных.

Но очевиднее другое: несмотря на нетерпение Ленина, в конеч­ном итоге восстание, как и рассчитывал Сталин, было приурочено к открытию съезда Советов. На ночном заседании Центрального

комитета 10 октября десятью голосами против двух была принята резолюция Ленина: признавая, что «вооруженное восстание неиз­бежно и вполне назрело, ЦК предлагает всем организациям пар­тии руководствоваться этим и с этой точки зрения обсуждать и ре­шать все практические вопросы». На этом историческом заседа­нии было создано Политбюро, в которое вошли Ленин, Бубнов, Зиновьев, Каменев, Сокольников, Сталин, Троцкий.

Колебался ли Сталин в оценке своевременности начала восста­ния? На этот вопрос он ответил вполне определенно сам. Уже 13 октября, через два дня после исторического совещания больше­виков, в статье «Власть Советов», не упоминая слово «восстание», он пишет: «События внутренней и внешней политики, затяжная война и жажда мира, поражения на фронте и вопрос о защите сто­лицы, гнилость Временного правительства и голод, безработица и истощение — все это неудержимо влечет революционные классы России к власти. Это значит, что страна созрела для диктатуры про­летариата и революционного крестьянства (курсив мой. — К.Р.)».

Практически призывая к смене власти, Сталин сделал вывод: «Настал момент, когда революционный лозунг «Вся власть — Со­ветам!» должен быть наконец осуществлен». Но такой точки зре­ния придерживались далеко не все сторонники Ленина. На расши­ренном заседании ЦК 16 октября Ленин выступал два часа. Говоря о невозможности ориентироваться на настроение масс — «оно из­менчиво и не поддается учету», он обоснованно указал на отсутст­вие альтернатив в решении судьбы страны: «либо диктатура корниловская, либо диктатура пролетариата и беднейших слоев кре­стьянства».

Однако пламенная речь руководителя партии не всеми была воспринята как аксиома. Выступившие на совещании Бокий, Воло­дарский, Милютин отмечали равнодушие масс к большевистским лозунгам, а Каменев и Зиновьев вновь отвергли курс на восстание. Сталин поддержал Ильича без оговорок. Он заявил, что фактиче­ски восстание уже идет — «флот восстал, поскольку пошел против Керенского. Стало быть, мы должны стать прочно и бесповоротно на путь восстания», но выступать нужно «с верой в успех... Мы должны сами обеспечить себе возможность выбора дня и условий восстания, чтобы не позволить контрреволюции подготовиться и организоваться».

Оппонируя Зиновьеву и Каменеву, он отметил: «Конечно, мож­но говорить, что нужно ждать нападения, но надо понимать, что та-

кое нападение (повышение цен на хлеб, посылка казаков в Донец­кий район и т.п.) — уже произошло». И задает вопрос «До каких пор ждать, если не будет военного нападения? То, что предлагают Каменев и Зиновьев, объективно приводит к возможности для контрреволюции сорганизоваться. Так мы без конца будем отсту­пать и проиграем всю революцию».

Замечание Сталина относительно необходимости веры в успех не случайно. Даже в Центральном комитете — этом высшем орга­не большевистской партии — не все были убеждены в достижении успеха. Решение о «всесторонней и усиленной подготовке воору­женного восстания» поддержали 19 голосов. Двое — Зиновьев и Каменев были против, четверо при голосовании воздержались.

Позиция Сталина была провозглашена им с трибуны собрания, а в резолюцию совещания была внесена его формулировка: «ЦК и Советы своевременно укажут благоприятный момент и целесооб­разные способы наступления». В состав Военно-революционного комитета (ВРК), призванного осуществить подготовку и проведе­ние восстания, совещание избрало Бубнова, Дзержинского, Сверд­лова, Сталина, Урицкого.

То, что большевистский ЦК поставил на карту все, вызвало па­нику слабодушных. В знак протеста против решения большинства Каменев вышел из состава ЦК. На следующий день, 18 октября, он и Зиновьев в меньшевистской газете «Новая жизнь» опубликовали письмо с критикой действий ЦК. В письме говорилось, что восста­ние обречено на поражение и это повлечет за собой гибельные по­следствия для партии и революции.

Ленин очень остро отреагировал на своеволие отступников. И его можно понять. Решение, от которого зависела не только судьба всей партии, но и дело всей жизни, могло неожиданно рух­нуть из-за безответственного шага двух ненадежных персон. В «Письме к членам партии большевиков» он квалифицировал этот поступок как «тягчайшую измену». Назвав авторов «штрейк­брехерами», он предложил им «основать свою партию с десятком растерявшихся людей». 20 октября в письме ЦК РСДРП(б) он во­обще потребовал исключения Зиновьева и Каменева из партии. Он заявил, что «только так можно оздоровить рабочую партию, очи­ститься от дюжины бесхарактерных интеллигентиков». Просчет Зиновьева и Каменева он не простил даже после победы револю­ции.