Невеста - Карина Демина

— Холодный…

— Скоро согреешься.

Больше он не произнес и слова. А сил не хватило даже на то, чтобы вернуться в комнату.

— Сколько времени осталось?

— Теоретически? — уточнил Крайт, растирая ладони. — От нескольких недель до нескольких дней… Райгрэ, я очень постараюсь… пойду от Долины, но по спирали… и если она жива, то наткнусь. Должен.

Он соскользнул в паутину мира, застыл, уставившись на карту, но не видя ее. Пальцы подрагивали и кончик носа тоже. Крайт раскачивался, бормоча нечто невнятное.

Привычно хлынула кровь из носу.

И поползла алая дорожка по шее…

А потом Крайт открыл глаза и удивленно, словно не доверяя самому себе, сказал:

— Она не там… тут и близко. — Мазнув ладонью по шее, он ткнул в карту: — Здесь.

Ошибка?

Нет, Крайт качает головой. Он проверил и перепроверил. И если так, то многое становилось ясно.

Девчонку не нашли в Долине, потому что в Долине ее не было.

— Оден, — Виттар знал, кому принадлежит поместье «Яшмовый перекресток», — ты не мог найти себе кого-нибудь попроще?

И он вовсе не удивился, услышав, что королевский мастер-оружейник уже третий день добивается встречи. Разве что обозвал себя идиотом.

Глава 33

ВСТРЕЧИ

Жар усиливался.

Лихорадка, так мне сказали. И семейный доктор, невысокий, с белым пухом волос, сквозь который просвечивала розовая кожа, охая и вздыхая, мял руки, щеки и живот. В рот он тоже заглянул и долго слушал сердце через длинную слуховую трубку.

А потом, покачав головой, вытащил из кармана конфету.

И я вспомнила… ну конечно, он ведь приходил тогда, перед самым балом, и тоже осматривал меня внимательно, пусть я и была совершенно здорова. А завершив осмотр, точно так же конфетой утешил.

— Банальнейшая простуда. — Он протирал двойное стеклышко лорнета, и длинная цепочка дергалась, словно хвост пойманной мыши. — Ничего серьезного.

Простуда.

Случается, если бегаешь под дождем, да еще и без одежды.

И отвар из ромашки, мяты и горечавника — наименьшее из зол. Но Брокк упрямо пытается запихнуть меня в постель. Отвар приносит сам, следит, чтобы выпила до капли, а потом сердито выговаривает, что я отношусь к болезни несерьезно…

Простуда — это не болезнь.

Тем более что кашля нет, горло мое здорово, и даже насморк стороной обошел. А жар… пройдет.

Не проходил.

И в следующую ночь я проснулась от жажды и одиночества. Открыла глаза, протянула руку, зная, что если дотронусь до Одена, то все станет хорошо, и поняла, что Одена больше нет.

Совсем нет.

Он жив. Конечно, жив. И скорее всего, вернулся домой… я ведь предполагала, что все будет именно так. Мы расстанемся на Перевале, и что за беда, если случилось все несколько раньше?

Брокк для меня узнает, дома ли Оден… и если дома, то что дальше?

Отправить письмо?

На розовой бумаге с водяными рисунками.

Виньетки изящного почерка… и капля духов намеком… тайная встреча… и, быть может, не одна. Или не тайная: брат не станет удерживать от глупостей. Только я сама ведь понимаю, что будущего у нас нет. Год, два, три или четыре краденого постыдного счастья, а затем финал со слезами и неизбежным разрывом и снова боль, та самая, которую я испытываю сейчас.

Ее не запить ключевой водой.

И остается перетерпеть.

Терплю, уговаривая себя, что ночные странные мысли — это тоже простуда, тем более что жар не уходит. Напротив, он становится сильней, и к травяным отварам доктор добавляет пилюли.

А Брокк становится мрачней день ото дня.

Мне очень хочется успокоить его, и я пытаюсь встать с постели, поначалу даже получается. Жар не мешает ничуть, голова вот слегка кружится, но это мелочи жизни… я знакомлюсь с домом и портнихой, которую приводит брат. Массивная неторопливая женщина, словно высеченная из камня, руки ее выглядят грубыми, но меня завораживает сноровка, с которой они управляются с иглой.

Мне шьют платье.

Я не хочу, но портниха уговаривает, всего-то одно… а еще полторы дюжины белых сорочек с кружевным воротником. И манжеты их тоже пышны, я ведь девушка, пусть со странными вкусами, которым сородич потворствует, тогда как, по мнению портнихи, меня следовало бы выпороть. Мнение читается в поджатых губах и квадратном подбородке, на котором пророс темный кучерявый волос.

К рубашкам она приносит жакеты, жилеты и бриджи — черные и коричневые, темно-зеленые с золотым позументом… с пуговицами по внешнему шву, с все теми же кружевами, крашенными в разные цвета. Пожалуй, постепенно она примирялась со странной идеей. И мне бы радоваться, но…

Пилюли не помогали.

Нет, жар не мешал, но выматывал страшно. Я по-прежнему просыпалась среди ночи, иногда пыталась найти Одена, иногда сразу осознавала, что его нет, но все равно расстраивалась почти до слез. Не плакала — жар высасывал воду. Я пила, пила… у кровати стоял кувшин, который наполняли ключевой водой, но ее не хватало. И наутро меня вновь терзала жажда.

Приходил Брокк. Заставлял есть пищу и глотать таблетки — раз от раза их становилось больше.

— Все будет хорошо, Хвостик, — говорил он.

И я соглашалась: будет.

Я не могу умереть сейчас. Тем более от какой-то там лихорадки… у меня есть брат, дракон и дом. Их нельзя бросать. Но однажды — я не знаю, сколько прошло времени, — наступил день, когда я просто не смогла встать с постели. Жара было слишком много…

И он не уходил.

А я поняла, что происходит: не лихорадка, но солнечные змеи свили гнездо в моем животе. Они пытались выбраться, но не могли. И я пыталась выплеснуть силу… на гиацинты… или на Брокка… или просто избавиться.

Не получалось.

Вода меня не слышала. Земля не отзывалась. А солнца внутри становилось больше.

— Брокк… — Мне было невыносимо стыдно, и этот стыд отсрочил разговор еще на несколько дней. — Я… я не больна. Не совсем больна.

Говорить тяжело, потому что губы пересохли, да и язык неповоротливый, распухший.

И в голове все путалось.

Ритуал.

И не ритуал вовсе… место… потом еще жаворонок этот. Оден… ему много было нужно. А у меня чужое лицо… это неправда, но он так решил.

Бросил.

Не сам, но я ждала, что он вернется. А теперь солнечные змеи иссушают меня. Если он не заберет силу, я умру. Кажется, я потерялась в словах, не сумев все толком рассказать, помню, что вцепилась в руку брата и повторяла, что не брежу… или все-таки?

Он сидел рядом, успокаивал…

И когда между сжатых губ протиснули лопаточку из слоновьей кости, я только и смогла, что открыть рот. Снадобье было горьким. А во сне впервые за долгое время я не испытала одиночества.