Том 3. Рассказы 70-х годов - Василий Шукшин

– Ты узнаешь, а другой не узнает. Нельзя всех мерить на свой аршин. Я знаю сколько угодно молодых людей, которые со спокойной совестью пройдут мимо Загогулькина.

– Во-от! – воскликнул Жених и показал пальцем на Невесту. – Вот мы и договорились!.. Вот с кем надо бороться – с равнодушными! Именно об этом я и хотел сказать, когда заговорил о бракоразводном процессе.

– Это все правильно, молодой человек, – сказал Дед. – Мне нравится ваша горячность, с какой вы отстаиваете свои убеждения. На мой взгляд, это несколько запальчиво, но с годами это уйдет. Вы станете спокойнее, и вам легче будет находить те единственно верные слова, которые проложат вам путь к счастливой жизни. Я хочу спросить о другом: как вы себе представляете другую сторону семейной жизни – материальную, так сказать?

Жених поморщился.

– Как-то не хочется об этом сегодня…

– Нет, уж вы скажите, – настаивал Дед. – Я понимаю, мой вопрос несколько коробит вас, но мы, люди пожилые, знаем, что над этим вопросом многие ломали головы.

– Ну, во-первых, у нас будет две комнаты, два телевизора… Кроме того – я открываю чужую тайну… – Жених радостно засмеялся и посмотрел в сторону своего отца. – Но я очень рад и потому скажу: папа покупает мне подержанную «Победу».

В комнате воцарилась зловещая тишина. Все презрительно и гневно смотрят на Жениха. Он медленно, с ужасом постигает, как низко он пал со своей ничтожной, глупой, неуместной радостью.

– Вон, – негромко сказал Дед.

– Так вот вы какой, оказывается, – тоже негромко сказал Отец Невесты. – Вас в этом мире волнует только «Победа»? Можете считать, что сегодня вы не победили. Я присоединяюсь к требованию моего отца – вон! И, думаю, моя дочь тоже к нам присоединится.

– Я присоединяюсь, папа… Я… я не знала, какой он на самом деле… – Невеста заплакала. – Когда мы с ним говорили о семейной жизни, он говорил только о четырех компонентах. Он даже не заикался о «Победе». Он казался мне благородным, с превосходной подоплекой, а оказывается… оказывается, он вынашивал мысль о собственной «Победе»! Ничтожество! О, как я обманулась!

– Я сам только сегодня узнал, – вякнул было Жених.

– Не смейте! – Дед стукнул костылем в пол. – Не смейте ничего говорить! Если вы радуетесь по поводу того, что у вас будет своя «Победа», то радуйтесь еще больше, что вы в моем доме и я не могу вас отлупить вот этим костылем, потому что я бла-ародный человек! Можете идти в ресторан!

– Я потрясен, товарищи! – заговорил бледный Отец Жениха. – Мне трудно сейчас говорить… Я не узнаю своего сына… Я что-то просмотрел в нем в свое время – это несомненно. Я что-то главное не увидел в нем. Я действительно хотел купить ему «Победу». Но я никогда не думал, что вместе с «Победой» в нем подымет голову тот маленький собственник, которого он так искусно скрывал в себе. Я сам всю жизнь вот этими руками разливал газировку (показал руки), мне подчас было не до сына, я передоверил его воспитание бабушке – и вот результат.

Мать Жениха тоже заплакала.

– Андрюша, сынок… Сколько раз я тебе говорила: не водись с этими молодыми людьми, это плохая компания. Ты мне что говорил? «Мама, это хорошие люди, хоть они и артисты. Но это не вина их, а беда». Ты говорил…

Отец Жениха: – О-о!

Отец Невесты: – Все понятно.

Мать Невесты: – Ая-яй!

Дед: – ну, конечно!

Невеста: – Да-а!

Непонятно кто: – Да-а…

– А вместе с тем я знала, – продолжала Мать Жениха, – что один из этих молодых людей развелся с женой, у другого – выговор по общественной линии за грубость с начальством… И сколько бы он ни говорил, что это несправедливый выговор, я не верила. Несправедливых выговоров не бывает…

Жених стоял белый, как бумага. Он посмотрел на Непонятно кого.

– Толик, скажи им, что это неплохие люди… Скажи хоть что-нибудь!

– Я не хочу с тобой говорить! – отрезал Толик. – Я больше тебе не друг. Ты только что говорил о борьбе с равнодушными – ты лгал! Ты не только не узнаешь Загогулькина, ты наедешь на него собственной «Победой». Ты раздавишь его! Подумай о том, что с тобой случилось сегодня, пойми, пока не поздно, что ты стоишь над пропастью во ржи! Ты говорил, что не надо объявлять расторгнутые браки в газетах, ты опять лгал: их давно не объявляют. Ты изолгался!

– Люди узнаются на крутых поворотах, – сурово сказал Дед. – Я не случайно заговорил о материальной, так сказать, стороне дела. Когда он говорил о четырех компонентах, в его словах чувствовалась какая-то неуверенность, он все время что-то недоговаривал. Меня не проведешь, молодой человек. Я раскусывал экземпляры посложнее, и мне жаль вашего отца и вашу мать: не велика радость иметь такого сына.

– Я осознал, товарищи, – жалко залепетал Жених. – Мне ужасно стыдно. Мне… я… Мне так трудно сейчас… – он сморщился, сдерживая невольные слезы… Махнул рукой и быстро вышел, не попрощавшись.

– Ничего, у него есть еще время стать настоящим человеком, – все также сурово сказал Дед. – Помогите ему, не оставляйте сегодня его одного.

– Какой ужас! – простонал Отец Жениха. – Какой ужас!.. До свиданья!

– Вот до чего доводит дурная компания, – сказала Мать Жениха. – До свиданья.

– До свиданья.

– До свиданья.

– Всего хорошего, – сказал Дед. – Последите сегодня за ним. Уберите из его комнаты все ножи, вилки – вообще колющие предметы. Но особенно чернила – не допускайте, чтобы он писал упадочнические стихи.

Мать Жениха и Отец Жениха ушли. Тут на середину комнаты вышел Непонятно кто (Толик).

– Николай Арсеньевич, и вы, Анна Иванна, и вы, Арсений Назарыч… – голос Толика слегка дрожал. – Одним словом, я прошу руки вашей дочери и внучки. Извините за дерзость.

Мать Невесты: – Как?

Отец Невесты: – Как?

Дед: – Как?

– Я давно люблю Катю. Но я знал, что она дружит с этим… Я не хотел мешать их счастью.

– Это бла-ародно, молодой человек!

– Я на последнем курсе филологического факультета – изучаю язык древних арабов. Защищаю диплом и еду на Крайний Север. Многим это может показаться странным – зачем, мол? Я же убежден, что мое знание древнеарабского языка пригодится в суровой тундре.

– Ничего в этом странного нет! – воскликнул Дед. – Это бла-ародно.

– А пока я живу в общежитии, гол как сокол, за душой – ни копейки. Все – в будущем. Если вас это смущает, скажите сразу – я напишу на вас фельетон.

– Что вы! – воскликнул Отец Невесты. – Кого это может смущать?

– Но учтите, дети мои, семейная жизнь, да еще в условиях тундры… – Мать Невесты опять всплакнула.

– Браво, молодой человек! – опять воскликнул Дед. – Я когда-то так же начинал.

– Толик!.. Толька… – Невеста бросилась к Толику. – Я всегда за тебя голосовала!..

Волшебный человек взял веточку у Оптимиста, махнул ею – стена дома сомкнулась.

– Я затрудняюсь, молодые люди, – сказал он. – Вот что: у меня есть заместитель по оргвопросам, я попрошу его побеседовать с вами, он дока в этих делах. Потом мы решим, – и Волшебный человек исчез.

А Пессимист и Оптимист опять заспорили.

– Ты кретин, – сказал Пессимист.

– Нет, это ты кретин, – ответил Оптимист.

– Ты – восторженный конь!

– Подонок!

– Сейчас я тебя буду бить!

Тут они стали драться. Прибежали люди, разняли их. Пришел милиционер.

– В чем дело, граждане?

Оптимист показал на Пессимиста.

– Вот этот тип исказил картину жизни!

– Нет, это ты исказил!

– Нет, ты!

– Нет, ты!

Милиционер видит, что так они ни до чего не договорятся, хотел их взять с собой, но тут подскочил Некто, хромой и бойкий, и сказал, что он разберется.

Пришли в какое-то помещение.

Пессимист струсил, Оптимист – тоже: им не понравилось помещение.

– Посидите здесь пока, никуда не уходите, – сказал Некто, а сам ушел.

– Давай заключим пока мир, – предложил Пессимист.

– Давай, – согласился Оптимист.

– Что делать?

– Не знаю.

– Эх, ту бы волшебную веточку сюда! – вздохнул Пессимист.

– У меня есть один листочек от нее, – сказал Оптимист. – Когда старик дал мне веточку, я незаметно сорвал один.

– Давай его сюда, – взревел Пессимист.

– Ишь ты какой!

– Давай так: кого первого вызовут, тот возьмет с собой листок, – предложил Пессимист. – Нужно, чтобы нас там поняли. Без листочка не поймут. Давай?

– Давай, – согласился Оптимист. Он был великодушный малый.

Первого вызвали Пессимиста.

Оптимист незаметно сунул ему листок от волшебной веточки.

Едва только Пессимист ступил на порог кабинета, как в кабинете все помрачнело и Некто в один миг из доброго, расторопного превратился в какого-то свирепого Малюту Скуратова, нервного и внимательного.