Ведьмовские развлечения - Светлана Графная

– Не кипятись, - перебил пират. - Чего ты от меня ждала? Что обрыдаюсь, выдирая клочья волос на голове?

Я полночи потратила на последовательное изнасилование собственной памяти, с боем выдирая из неё повороты сюжета и цитаты, коих никогда, казалось, и не помнила, саму себя довела гитарой чуть не до слез, заново переживая судьбу потерявшего смысл жизни человека, а этот бездушный пень даже и не проникся!!!

– От тебя дождешься, пожалуй, - огрызнулась я. - Мог бы хоть промолчать. Или ты ждал, что я осчастливлюсь обвинением в плагиате?

– Я пират, Иньярра, - безапелляционно отрезал Фрель. - Человек, не считающийся ни с одним людским законом. Плюющий с высокой колокольни на всё и вся, и в том числе - на такт и деликатность. Меня мало волнует, что приятно тебе слышать, а чего - нет. И дурак тот, кто посмеет меня в этом обвинить!

Флибустьер раздраженно содрал со спинки кровати свой плащ и, хлопнув легкой дверью, вышел в ледяной ночной дождь.

А, чтоб тебя!

Зябкое Ледостильское солнышко белесым потоком скользило сквозь изукрашенные Храмовые витражи, расплескиваясь мириадами синеватых, ярко-алых и брызжуще-желтых пятнышек по коричневатым грифам. Озорные лучики игриво расплескались по заботливо навощенным струнам.

Риль Дарвинт украдкой, но неотрывно следила за моей рукой, медленно плывущей над длинным рядом щедро предложенных на выбор инструментов. Чуткие тонкие пальцы невесомо перебирали что-то в воздухе, красно-черный гипюр разлетающегося к запястью рукава ласкал подкрученные колки.

Гитара в жизни Сказителя может быть только одна. Как меч у мага-воина. Конечно, драться можно и торопливо выдранной ножкой кованого стула, да и играть на чем попало не запрещается, но ни один меч, бадлер или гладиус не ляжет в руку так просто, легко и послушно, как собственный. Вот и гитара - это ведь тоже иногда оружие - может быть только одна. Своя. Неповторимая.

Вот эта.

– Хороший выбор, Сказительница.

…

Ты выбрала свой путь… Ну так вперед! Чего теперь оглядываться и сожалеть о бездарной развилке дорог, на которую никогда уже не вернуться? Никогда - потому что та, что один раз разбередила душу каменному истукану, навсегда отравлена плачем струн и привязана к теплому грифу гитары…

Что зря страдать и сомневаться? Что клясть свой жестокий - и в первую очередь к тебе самой - талант, заставляющий плакать камни?

Лечить сломленные души, врачевать раны, от которых нет и никогда не будет никаких человеческих лекарств, звать и манить в бесконечно прекрасную, но, наверное, всё же существующую даль…

Ты выбрала, Сказительница.

Но как же мне тебя теперь жаль…

Я звонко и со злостью припечатала чашку к столу. Вот леший!

Впрочем, при чем тут леший? Всё как всегда… Только вот от этого "всегда" всё чаще хочется убить кого-нибудь. Желательно Фреля.

Иногда мне кажется, что я бьюсь лбом о стену. Упрямо, последовательно и целенаправленно. Раз за разом пытаюсь проломить гранитную глыбу, в кровь сбивая подушечки бесчувственных пальцев и до дна вычерпывая ауру. Причем, честно признаться, даже сама и не догадываюсь, что там, за этой стеной, и стоит ли это освобождать… Бьюсь в бездарных застенках равнодушия, бессильно сползаю по стене и теряю сознание от дурной бесконечности, чтобы, придя в себя, вгрызаться в гранит с новой неистощимой энергией. Ну не идиотка ли?

И ведь всё как всегда.

Сейчас я с час буду сидеть тут и дуться, а потом не выдержу и пойду за ним, туда, на холодную, доступную всем ветрам и дождям палубу. Он, странно блеснув в темноте черными глазами, без слов возьмет мою руку и в знак извинения приложит к сжатым губам, а я потащу его сюда, в каюту, и снова начну безумную пляску струн и голоса, выкладываясь до конца, до последней капли, выдерживая просто невероятное натяжение нервов ради того, чтобы хоть чем-то отвлечь пирата, хоть как-то развеять его глухую тоску и стереть из глаз выражение неподвижно затаенной мысли. До утра, до рассвета, чьи лучи примут из моих рук это бремя и станут нести их до ночи, до темноты, бесчувственно срывающей покровы со всех застарелых ран, вытягивающей наружу все старые обиды…

Чернас тонко зажурчал, струйкой вливаясь в -дцатый раз за сегодняшний вечер наполняемую чашку. Фрель неизменно поражался этой способности пить полынный напиток с десятком дополнительных "оттеночных" травок, интригующий на вид, но отталкивающий непривычных к подобному на вкус.

– Ещё и вредно, - неизменно вставлял он.

Я же только отшучивалась:

– Ну… Курить противно, пить опасно - так должна же быть у ведьмы хоть одна вредная привычка! А то в святые запишут - никакого спасения потом!

– Ты же и так Хранящая…

– Ага. И зело наивен тот, кто представляет меня всепрощающей дурочкой с нимбом вокруг головы!!!

– Да уж, благодати от тебя не дождешься! - коротко в ответ хохотал Фрель и тут же торопливо нырял под стол в поисках укрытия от моих синевато-серебряных ветвистых молний. Наивный… Они же самонаводящиеся…

Я решительно вытерла размазавшуюся тушь тыльной стороной ладони и поднялась с кресла. Леший с ним, какая разница, минутой раньше или позже?

На палубе гуляли сквозняки, весело подгоняющие крупные, щедрые капли заметно потеплевшего дождя. Темная одинокая фигура высилась у носа, полуобняв искусно вырезанный силуэт Лирты. Одинокое пятно луны старательно рисовало золотистую кудрявую дорожку на волнах. Желтоватую стежку то и дело взрезали треугольники дельфиньих плавников, по зигзагу приближаясь к бригантине.

Я тихим, кошачьим шагом подошла и пристроилась рядом. Нащупала в темноте грубую мужскую руку и легонько сжала, впившись длинными ногтями в ладонь.

Дельфины выпрыгнули из воды, радостно покрикивая, и с фонтаном брызг плюхнулись назад. Не поспевшие за ними капли воды вызолоченными луной искрами осыпались в море.

– Красавицы! - не сдержалась я.

– А почему не красавцы?

– Хм… Из чисто женской солидарности.

Пират неопределенно хмыкнул и, подумав, медленно поднес мою руку с губам…

Ну не идиотка ли?!!!

Темно-синяя стекляшка вывернулась из дрогнувших пальцев и звонко проскакала по полу до дальней стены. Я, негромко ругнувшись, поманила её пальцем, мысленно прикидывая векторную составляющую, но не угадала и только загнала хрустальный ромбик под кровать. Пришлось с мученическим вздохом подниматься на четвереньки и ползти за упрыгавшей стекляшкой.

Шел третий час, а дело всё не спорилось.

Собирание витражной мозаики из цветного хрусталя, подаренной ехидно хехекающей в рукав Таей на последний (из тех, что я помнила) день Рождения, - занятие в меру глупое, в меру нудное и без всякой меры долгое, способствующее растеканию ленивой мыслью по Древу. Самое оно для бесконечных размышлений и рассуждений. А подумать мне было о чем…