Защитница. Киррана-1 - Любовь Черникова

– Я попытаюсь, – ответ прозвучал глухо, будто Кира говорила себе, но Защитник

расслышал и снова засмеялся, шагнул навстречу, и оступился, когда его повело в

сторону.

– Да ты же пьян, Пасита!

– Я пьян? О да, я пьян! И выпил бы ещё столько же, но все когда-нибудь

заканчивается. Выпивка. Терпение. Самоконтроль. – он развел руками и сделал ещё

один шаг.

Кира отступила.

– Пасита, не надо!

– Повтори ещё раз. Мне нравится, как это звучит из твоих уст.

На руке Защитника появился маленький огненный шарик, который, бешено

вращаясь, рассыпал вокруг ворох искорок, постепенно увеличиваясь в размерах.

– Защитник Пасита, не надо! – в голосе Киры зазвучало отчаянье. Это уже не

назовешь честной схваткой, а тугая повязка до сих пор стягивает ребра. – Ты пьян.

Давай я отведу тебя домой?

– Я думал, ты собралась со мной подраться? – Пасита задумчиво взглянул на

огненный шар. – Но твое новое предложение мне нравится больше, – сжав ладонь, он

заставил шар исчезнуть, а после, стряхнув что-то невидимое, протянул её Кире и вдруг

широко беззлобно улыбнулся: – Веди.

Вот так просто? Кира удивилась настолько сильно, что даже не почуяла подвоха.

Взяла протянутую руку, и та тотчас сжалась на запястье. Защитник рухнул в сугроб,

увлекая её следом. Он радостно смеялся, подминая её под себя, наваливаясь сверху,

зарываясь носом в волосы. Ухо обожгло горячее дыхание:

– Кира, Кира, – повторял шепотом Пасита, – Киррана…

Охотница попыталась выбраться, но рыхлый снег не позволил. Пасита же

прижался теснее. Вцепился рукой в её волосы, приник к губам, как умирающий от

жажды. Поцелуй оказался не в пример нежным, не смотря на запах и привкус вина.

Кира больше не сопротивлялась, но и не отвечала, исполнившись мрачной решимости.

Он слишком пьяный, а ну как разозлится и спалит? Умирать не хотелось, было страшно

за деревенских.

А ещё, хоть Кире и не хотелось в этом себе признаваться, от ласк Защитника так

закружилась голова, что впору было сдаться, подчинившись порывам молодого тела.

Даже невольно припомнился утренний разговор с Матреной.

Наконец Защитник прервался и, глядя помутневшим от страсти глазами, хрипло

произнёс:

– Веди меня домой Киррана.

Он откатился в сторону, давая ей свободу, и лег на спину, раскинув руки,

улыбаясь низкому небу.

Ветер стих. Упали первые снежинки. Кира неловко поднялась и отряхнулась,

отмечая наметанным глазом шевелящиеся в окнах занавески, мелькающие в сумерках

тени, торчащие из-за плетней любопытные носы. Наконец, поймала на себе

выжидательный взгляд серых глаз, блестящих от неприкрытого веселья.

Защитник снова протянул руку, и Кира едва сдержалась, выбирая между

желанием её сломать или, на худой конец, хотябы грязно выругаться. Но просто подала

свою. Морщась от боли, помогла ему подняться, пребывая в уверенности, что Пасита

бы и сам прекрасно справился: «Сартог дери! Да он мог бы донести её саму верхом на

Полночи, хоть до околицы!».

Так за руку Кира вела его по улице, тянула за собой, будто теленка. Пасита, шёл

пошатываясь и блаженно улыбался, не отводя от неё взгляда.

Подходя к площади Кира вздохнула: «Вот только Глафиры мне не хватало!».

– Дочь сартогской собаки! Да как ты посмела?! – начала та ещё издалека, ловко

спускаясь по ступеням. – Я что говорила? Псину твою отравила, и тебя изведу!

Больше Глашка ничего не успела сказать. Пасита в одно мгновение оказался

рядом, схватив за шиворот, встряхнул, как шкодливого котенка, зло прошипел:

– Только попробуй хоть что-нибудь сделать, и я сожгу тебя, как порождение

Излома! Все ясно? – он тряхнул девушку снова. – Не слышу!

Глафира часто-часто закивала. Пасита, удовлетворенный ответом, оттолкнул

девушку в сторону, и та едва не упала. Из её глаз хлынули слёзы обиды. Пасита

повернулся к Кире. Помедлил, пристально разглядывая, тяжело вздохнул и выдал:

– Иди домой, Киррана.

Кира не заставила себя упрашивать дважды. Молча развернулась и зашагала

прочь. В душе боролись чувство вины и облегчение. Немного успокоила мысль, что она

все ещё зла на Глафиру за пса, да и сил продолжать эту игру не осталось.

Глава 28

Дни в дороге потихоньку сливались воедино, становились похожими один на

другой, как близнецы. Холодало. Леса постепенно потеряли свое золото, потускнев под

затяжными выматывающими тело и душу дождями.

Путники достаточно удалились от столицы, и теперь не избегали жилья, стараясь

скоротать непогоду под крышей, то помогая по хозяйству одинокой вдове, то греясь у

очага в обнаруженной охотничьей избушке. Болота набухли влагой, сделав

непроходимыми гати и тропы. Друзья неспешно продвигались на север, в ожидании,

когда они замерзнут.

За время путешествия Нааррон значительно изменился и уже не походил на того

тщедушного заучку, который выехал из Ордена, пугаясь собственной кобылы. Все

свободное время он посвящал тренировкам. Когда Крэг окреп, то стал учить его

драться. Конечно, до идеала было далеко, но Нааррон все равно радовался своей

форме, наблюдая, как окрепли руки и пресс. За всю дорогу на них пытались напасть

дважды, но к счастью это были простые разбойники, которые обломав зубы

благоразумно убирались восвояси.

Преодолев, наконец, болота друзья продолжили идти на север навстречу зиме,

и вскоре та расстелила под ногами белоснежное покрывало. Заселенные места

закончились и на ночь приходилось ставить шалашик, спасаясь от холода. Защитник не

мог так расточительно тратить свой невеликий резерв, а адепт мерз также, как и все

прочие люди. Но вскоре погода изменилась. По мере приближения к Излому

становилось теплее. В какой-то момент они снова вернулись в осень.

Мрачные хвойные леса закончились, будто кто ножом ломоть отрезал. Перед

взором расстелились пустоши. Эта земля не родила ни травинки, с тех пор как её

отравили ядовитые испарения. Бурая непросыхающая грязь, местами сменялась серым

крошащимся камнем, расстилаясь, куда глаза глядят. Близость к Излому вызывала

безотчетную тревогу, не покидая даже ночью. В сны постоянно вторгались кошмары,

которые не запоминались, но оставляли неприятное послевкусие по утру. Особенно

страдал Защитник. Он с криком просыпался по нескольку раз за ночь и, порой, больше

не ложился, сидя до утра и вороша палкой угли. Нааррон лишь качал головой, отмечая