Влияние морской силы на французскую революцию и империю. 1793-1812 - Алфред Мэхэн

Участие датчан в Вооруженном нейтралитете было устранено на время перемирия, но британские министры обнаружили так же мало понимания истинного положения дела, как и их главнокомандующий на Балтике. «После оценки всех обстоятельств, – писали они Нельсону, – его величество считает правильным одобрить перемирие». Нельсон естественно и справедливо негодовал на это нелепое непонимание истинного смысла результата его действий, относительно которых французский морской критик верно сказал, что «в глазах моряков они всегда будут лучшим патентом на его славу. Он один был способен на такую смелость и настойчивость; он один мог пойти на громадные трудности предприятия и одолеть их». Деятельность его под Копенгагеном, как ни блестяще проявились в ней его энергия, смелость и настойчивость, однако, далеко не исчерпывает его заслуг Балтийской кампании. Он поднял и вынес на своих плечах тяжелый балласт – бездеятельность своего начальника, он ясно читал смысл политического, так же как и военного положения дел, и ни на один момент не терял из виду ключа того и другого. Бомбардирование Копенгагена было, по его мнению, бесполезным актом вандализма, способного раздражить нацию, с которой следовало искать примирения, и уничтожить единственный шанс, каким владела Великобритания для сдерживания Дании.[103] Позволительно думать, что он никогда не допустил бы и мысленно этого бомбардирования, если бы не необходимость воздействовать на своего вялого и слишком осторожного главнокомандующего. При наличных обстоятельствах он употребил эту угрозу, как единственное средство, которым мог вынудить Данию к перемирию и побудить Паркера идти дальше. Раз последнее было достигнуто, то перемирие разрубало узел военных затруднений; в этом состояла вся сущность дела, и перед этим результатом падало значение всех других обстоятельств. «Моей целью, – сказал он, – было достижение Ревеля прежде, чем таяние льда сделает Кронштадт свободным, чтобы успеть уничтожить эти двенадцать линейных кораблей». Справедливо мог написать Сент-Винсент: «Все действия Вашего лордства, с самого назначения Вашего до настоящего момента, составляют предмет нашего постоянного восхищения. Я не могу делать сравнений; все согласны, что есть только один Нельсон».

Между тем, пока британский флот терял время при входе в Балтику, случились важные события, подвинувшие осуществление проектов Бонапарта на Севере и серьезно усложнившие положение Великобритании. Последняя не объявляла войны формально, но ее правительство не без основания смотрело на союз Дании, Швеции и Пруссии как на акт прямо враждебных действий, так как этот союз имел целью поддержку царя, который прежде всего добивался обеспечения своих притязаний на Мальту, для чего и захватил в виде залога триста британских коммерческих судов с их экипажами.[104] В возмездие за посягательство на британское имущество, задержанное таким образом в России, а также и для того, чтобы вести переговоры при соответствующих условиях, британское правительство 14 января 1801 года приказало наложить эмбарго на русские, датские и шведские суда в британских портах и захватывать коммерческие суда этих держав в море. Из четырехсот пятидесяти шведских судов, бывших тогда за границей, двести были задержаны в британских гаванях или введены туда. Они, однако, отнюдь не считались призами, а просто задерживались насильно в ожидании исхода существовавших затруднений. На возражения Швеции и Дании, поддерживавшиеся и Пруссией, британское министерство отвечало 7 марта, что эмбарго не будет снято до тех пор, пока державы «будут входить в состав конфедерации, имеющей целью заставить его величество силою согласиться на новую систему морского права, несовместную с достоинством и независимостью его короны, а также правами и интересами его народа». Вследствие этого и входа в Зунд флота Паркера Пруссия в ответ закрыла 30 марта устья Эльбы, Везера и Эмса – другими словами, порты северной Германии – для британской торговли и овладела германскими провинциями, принадлежавшими королю Великобритании. В тот же самый день корпуса датских войск заняли Гамбург, чтобы более верно остановить торговые сношения с ним британцев.

Замыслы Бонапарта, таким образом, вполне осуществились. Образовался не только морской союз против Великобритании, но состоялось также и закрытие ей доступа на один из самых главных ее рынков. Опасность, однако, далеко не была такой большой, какой казалась. С одной стороны, хотя неприятности, которым подвергалась нейтральная навигация, были неоспоримы, но они сторицей вознаградились для северных держав выгодами, извлеченными ими из предшествовавшей войны, когда эти державы не были во вражде с Великобританией; интересы их в сущности требовали мира с нею, хотя бы ценою уступок ее притязаниям. С другой стороны, более значительные из последних, как бы ни критиковали их с точки зрения естественного права, имели за собой давность обычая, а в вопросе о контрабанде рядом с доводами, осуждавшими включение морских припасов в категорию заповедных товаров, как того требовала Великобритания, на стороне этого требования был благовидный предлог. Дело в том, чхо Франция не имела тогда коммерческого флота, за исключением прибрежных судов, и следовательно, морские припасы, доставлявшиеся в ее порты, почти наверно предназначались для военных судов, и что отчасти изъятию этих припасов из категории заповедных обязана была Великобритания превосходством своей морской силы, которая одна только изо всех родов вооруженной силы успешно разбивала усилия Бонапарта. Коротко говоря, интересы северных государств требовали с их стороны уступки в спорном вопросе, тогда как интересы Великобритании побуждали ее настаивать на своем. Эта истина не только утверждалась министерством, но в главном поддерживалась и оппозицией. Поэтому для нарушения равновесия достаточно было бросить лишь небольшой груз на одну чашу или снять такой же с другой. Между тем коалиция должна была совершенно расстроиться или решительными морскими операциями со стороны Великобритании, или смертью царя Павла. Царь был единственным лицом, вложившим душу и сердце в эту северную распрю, потому что он один только был глух к голосу истинных интересов. Отсюда ясна вопиющая ошибка вверения ведения морской кампании кому-либо другому, кроме Нельсона. Время, спокойно расточавшееся Паркером на размышление и разговоры, было бы достаточно для его помощника на то, чтобы очистить Балтику от врагов, уничтожить русскую эскадру в Ревеле – подобно тому, как он уничтожил датскую оборонительную линию в Копенгагене – и убедить нейтральные державы в безнадежности борьбы. К счастью для Великобритании, русские предприниматели, заинтересованные в торговых сношениях с Великобританией и едва уступившие восемь лет спустя ограничениям в этих сношениях по требованию популярного Александра I, возмутились против мер правителя, ненормальность которого не подлежала более сомнению. Убийство императора Павла открыло путь к миру.

Одной из первых мер нового царя было освобождение британских моряков, плененных его отцом. Распоряжение об этом было сделано 7 апреля. 12-го числа того же месяца британские корабли вошли в Балтику – к великому удивленно северных держав, которые думали, что большое углубление этих кораблей помешает этому. Трехдечные корабли должны были выгрузить свои орудия для того, чтобы пройти через некоторые отмели в десяти милях выше Копенгагена. После крейсерства, целью которого была попытка захватить шведский флот, бывший, по слухам, в море Паркер стал со своими кораблями на якорь в бухте Кюге – близ берега Зеландии, у входа в Балтику. Там он ожидал дальнейших инструкций от своего правительства, так как русский посланник в Копенгагене известил его, что новый царь не допустит войны. Нельсон совершенно не одобрял такого бездействия. Россия могла согласиться на условия Великобритании, но была бы большая вероятность, что она действительно сделает это, если бы британский флот стоял на Ревельском рейде. Кажется, так смотрело на дело и министерство. Оно получило известия о Копенгагенском сражении 15 апреля и около того же времени узнало о смерти Павла I. Этим последним фактом оно весьма целесообразно воспользовалось для перехода к примирительной политике. 17-го числа Паркером были получены приказания, отменявшие прежде данные ему инструкции. Если бы Александр снял эмбарго и освободил матросов, то всякие враждебные действия должны были прекратиться. В противном же случае предписывалось предложить России такое прекращение, если она пожелает вести переговоры, но под условием, чтобы до тех пор, пока корабли и матросы их не будут освобождены, ревелъский отряд не соединялся с кронштадтскими uvice resa. Такие инструкции предполагали местонахождение британского флота весьма далеко от бухты Кюге, лежащей далее четырехсот миль от Ревеля.