Великие завоевания варваров - Питер Хизер

Как и в случае с Британией и англосаксами, Северная Галлия начала притягивать живущих близ нее франков плодородными землями и богатством задолго до того, как распад Римской империи позволил им иммигрировать в этот регион. Франки устраивали набеги на приграничные земли близ северного течения Рейна с III века, и порой, при благоприятных политических условиях, целые группы пытались захватить те или иные территории. К примеру, в 350-х годах произошел известный случай – император Юлиан прогнал племена франков, которые, воспользовавшись разразившейся в империи гражданской войной, захватили город Кёльн и часть близлежащих земель. Некоторые из них утверждали, что являются беженцами, на чьи земли напали саксы, поэтому, возможно, у них имелся и дополнительный политический мотив, однако нет ни малейших сомнений в том, что притягивало их сюда прежде всего богатство римской провинции – это ясно по долгой истории набегов и грабежей[420]. Благодаря им успело сформироваться и достаточно надежное информационное поле, которое и запустило миграционный поток – Северная Галлия не являлась terra incognita для франкских мигрантов.

Источники не сообщают нам никаких данных о численности миграционных единиц франков. Степень и стойкость языковых изменений указывают на то, что во многие такие группы входили и женщины, и, предположительно, дети. Если можно рассматривать миграционный процесс как процесс, порождаемый стремлением к политической выгоде, что в широком смысле верно, то эти миграционные группы, скорее всего, состояли из воинов, которых нужно было награждать, и тех, кто от них зависел, – родных, близких и т. д. Однако, как показывают более поздние свидетельства о викингах из Данелага, дело могло обстоять и по-другому, и вместо семей с предводителями, возможно, в новые земли уходило больше воинов. Там целые отряды устраивали поселения, собираясь вокруг своих предводителей; то же самое могло произойти в Галлии при переселении франков. К примеру, законодательные источники указывают на то, что вольноотпущенные оставались в вечной зависимости от того или иного свободного человека, а значит, свободный воин и зависимые от него полусвободные тоже вполне могли переселяться вместе. И это же могло касаться более высокопоставленных лордов и их свободных сторонников (и зависимых от этих сторонников людей).

Языковые острова, скорее всего, появлялись по мере продвижения групп мигрантов. В тех местах, где их становилось больше всего, рано или поздно полностью менялся язык; там, где их было меньше, лингвистическое влияние заметно сейчас только в германских топонимах. В этом случае, однако (чего нельзя сказать об англосаксах), франкская миграция, похоже, началась только после окончательной победы в войне, и, похоже, галло-римский Аврелий Амвросий так и не появился. Следовательно, миграционные группы франков могли быть не столь многочисленными, то есть, опять-таки, четко прослеживается влияние политических структур на миграционный процесс. Параллели с Нормандским завоеванием также наводят на мысль о том, что процесс захвата земель вряд ли находился под полным контролем короля. Книга Судного дня показывает, что за первые двадцать лет после победы в 1066 году было множество случаев незаконного присвоения земель, и вполне возможно, что это сообщение появилось в книге потому, что Вильгельм сам в 1086 году толком не знал, кто из его сторонников владеет какими участками. В общем и целом вторжение франков в Северную Галлию можно рассматривать как форму целеустремленного расселения народа, и каждый пришелец подыскивал себе подходящий, славный участок угодий галло-римских земель в надежде его присвоить[421].

Имеющиеся у нас материалы оставляют много вопросов без ответа, однако доказательства массовой миграции франков (пусть и небольшими группами) бесспорны. И ключевой момент для нашего исследования – тот факт, что прослеживается явная связь между миграцией и установлением нового способа захоронения. С одной стороны, на это указывает связь между наличием богатых могил и распространением этого обычая в определенных местностях. К тому же там, где миграции почти не было, к примеру в землях к югу от Луары, не появлялись и Reihengräber. И в этом случае утверждение, что между Reihengräber и миграцией франков существует взаимосвязь, вовсе не противоречит теории о социальной нестабильности, с помощью которой нередко объясняют этот феномен, – мы скорее ее дополняем. С точки зрения франков (как и с точки зрения англосаксов, да и норманнов в схожих обстоятельствах), тот факт, что целью миграции являлось обогащение, означает, что сопутствовать ей будет социальная нестабильность, как минимум на двух уровнях.

Во-первых, среди франкских последователей Хлодвига и его сыновей царило острое соперничество – за большую долю богатств, получаемых в ходе завоеваний (за которые боролись и соратники Вильгельма после 1066 года). И это всем осложняло жизнь – отсюда, возможно, и стремление похвастать своим новым богатством, закопав немалую его часть вместе с усопшим, подражая обычаям, бывшим в ходу в империи Аттилы. И в то же время для местного населения этот процесс также не означал ничего хорошего – в их землях обосновалась новая, чуждая элита, включив их в состав своего королевства, навязав им новые правила, основанные на незнакомой до тех пор концепции трехуровневого социального устройства и правах и обязанностях, соответствующих каждому из этих слоев. Следовательно, местному населению в условиях перетасовки и добавления новых карт в имеющуюся социальную колоду (которые последовали за победой франков) необходимо было так или иначе удержаться на плаву. Для этого нужно было подстраиваться под того или иного члена франкской элиты, если таковой поселялся в непосредственной близости (следы этого процесса, возможно, мы и наблюдаем во Френувиле), или же договориться о признании собственного высокого статуса новыми франкскими правителями. Оба этих варианта не могли быть легкими, и нестабильность – причем весьма и весьма острая – должна была сопровождаться принятием культурных и иных норм, практикуемых франками, хвастающимися завоеванным богатством.

Иммиграция и социальная нестабильность – вовсе не противоречащие друг другу объяснения распространения похоронного обычая и появления новых кладбищ типа Reihengräber. Процесс миграции франков как раз и породил соперничество и нестабильность в обществе, которые в данном случае вылились в распространение способа захоронения в дунайском стиле, некогда принятого в империи гуннов. Однако так было лишь вначале. Едва переходный период завершился и было установлено, кто является свободным человеком, кто – зависимым, а кто – рабом, тогда, как следует из природы кладбищ Reihengräber и законодательных источников, новый общественный порядок обрел большую стабильность.

Из проблем, заявленных в источниках, следует, что создание королевства франков включало в себя миграцию на двух или даже трех уровнях. К югу от Луары таковой почти не было. В эти земли были введены всего несколько гарнизонов, и в то время как жизнь элиты изменилась в соответствии с новыми требованиями франкских правителей, культурные и социально-экономические колебания поначалу оказались не слишком значительными. К северу от Луары картина была совершенно иной, хотя лингвистические данные указывают на то, что и здесь процесс был неоднородным. В землях между Рейном и новой германо-романской языковой границей миграция шла более активно, нежели дальнейшая экспансия на запад, там франки появлялись только в некоторых регионах. А вот в обеих частях Северной Галлии революционная природа перемен очевидна. Это не случай переселения элиты (как и завоевание римской Британии англосаксами), это переоценка самого значения элитарного статуса в обществе, а также социальных норм и структуры ценностей, на которые он опирается. Тот факт, что некоторые участники этого процесса, скорее всего, были потомками местных жителей, не делает трансформацию общества менее революционной и не опровергает тот факт, что именно успешная политическая экспансия франков, включающая в себя активную миграцию, сделала все это возможным.

Массовая миграция и социальная нестабильность

Ни экспансия франков в Северо-Восточную Галлию, ни захват англосаксами Нижней Британии не расцениваются в буквальном смысле как «переселение народов», Völkerwanderung. Да и сами народы (нем. Völker) по сути таковыми не являлись, поэтому вряд ли могли куда-то переселяться. И вопреки старым концепциям, которые включали в себя процессы вроде этнической чистки, отчасти имевшей место в Британии и некоторых областях к северу от Луары, местные романобритты и галло-римляне стали частью этнического состава населения этих бывших римских провинций к 600 году. Истинность этого утверждения, однако, не отрицает другого. На протяжении предыдущих двух веков в обоих регионах разворачивалась масштабная миграция, достаточно существенная (вне зависимости от точного количества переселенцев), чтобы вызвать масштабные изменения практически во всех сферах – в политике, социально-экономической модели, административной организации и культуре, материальной и нематериальной.