Поздняя повесть о ранней юности - Юрий Нефедов

Солдаты и офицеры влюбленными глазами смотрели и внимательно слушали маршала. В большом зале стояла абсолютная тишина и, казалось, что дыхание у присутствующих остановилось. Мы расходились с чувством особой гордости, что служим под командованием маршала К. К. Рокоссовского и продолжаем быть «рокоссовцами».

Вторая встреча состоялась в ноябре того же года, но я уже находился в 76-м тяжелом танкосамоходном полку 20-й танковой дивизии. Мы только что передислоцировались из Тарнобжега в Опельн. Расположились в военном городке, доставшемся от немцев, в весьма комфортных казармах.

Однажды мы находились на занятиях в учебном классе на четвертом этаже соседнего с нашей казармой здания, как вдруг вошел дежурный по полку, прервав занятия, приказал быстро одеваться и приготовиться к построению: в дивизию прибыл маршал К. К. Рокоссовский. Я сидел за партой у самого выхода, и первым выскочив из класса, понесся по лестнице вниз, перепрыгивая через две ступеньки. На первом этаже, повернув налево к выходу, я оказался прямо перед маршалом, загородив ему проход в казарму.

Он взял меня за плечи, развернул спиной к стене и тихо, с улыбкой спросил:

— Куда торопишься, солдат?

— Вас встречать, товарищ маршал Советского Союза, — как можно спокойнее ответил я, вытянувшись по струнке и прижавшись спиной к стене.

Он прошел мимо, потом, повернувшись ко мне лицом, улыбнулся и скрылся за углом.

Что тут началось! Сопровождавшие его генералы бросились ко мне, стали кричать, перебивая друг друга, что я чуть не сбил с ног маршала. Пытались выяснить из какого я полка и как моя фамилия, но, не дослушав, бросились догонять уже ушедшего К. К. Рокоссовского. А у меня в памяти на долгие годы осталась его добрая отеческая улыбка.

И еще один эпизод, связанный с К. К. Рокоссовским. В мае 1980 года мы с моим коллегой и давним другом А. В. Рабиновичем, будучи в Москве, зашли в мастерскую его родственника, известного в то время художника-графика Лазаря Абрамовича Раппопорта, с которым я был хорошо знаком. Это был человек необычной судьбы, величайшего обаяния и коммуникабельности. Он прошел войну от бойца дивизии народного ополчения до майора, заместителя начальника разведотдела 31-й армии, был награжден тремя орденами Красного Знамени и вызывал у меня трепетное уважение.

В тот день Совет ветеранов 31-й армии, заместителем председателя которого был Раппопорт, принимал в Доме кино делегацию польских военных кинематографистов, снимавших фильм об освобождении Польши Красной Армией. Была продемонстрирована одна из многих серий, посвященная боевому пути этой армии в Польше. Вечером собрались ветераны, чтобы отметить это событие в обычных славянских традициях. Мы с коллегой пытались уйти, даже удрать, но нас оставили, и мы не пожалели об этом.

Буквально сразу же пришли гости. Первыми были наши: трое солидных мужчин при многочисленных орденских планках, с басовитыми командирскими голосами.

— Генерал-лейтенант Русских Александр Георгиевич, член Военного Совета 2-го Белорусского фронта, — представился самый старший и протянул мне руку.

— Красноармеец 546-го стрелкового полка 2-го Белорусского фронта, — ответил я в том же духе и назвал свою фамилию.

— Неужели? Тогда давай целоваться, — воскликнул генерал.

Мы действительно по-братски с ним расцеловались.

Вторым был полковник Батраев Петр Сергеевич, комиссар стрелкового полка, а затем дивизии. Третьим оказался профессор-математик МГУ, бывший старший сержант, командир орудия, Герой Советского Союза.

Тут же вошли трое поляков и представились: Збигнев Чиж, национальный герой Польши, бывший разведчик армейской разведки 31-й армии, знакомый Лазаря Абрамовича еще с военных времен; полковник Войска Польского, военный режиссер Ришар Згорецкий и Петр Бобровский, киноактер, ведущий фильма.

Все перезнакомились, а хозяин с помощником накрыли большой стол. Кстати, помогал хозяину родной брат М. Хатаевича, бывший в то время начальником строительства нынешнего здания правительства России. Когда сели за стол, началось истинно братское застолье, которое вел генерал. Говорили все по очереди, проникновенно, искренне, душевно. Дошла в конце застолья очередь и до меня.

— Пусть завершит наши тосты солдат 2-го Белорусского фронта, надеюсь, у него найдется, что сказать, — объявил генерал.

Поднимаясь, я вспомнил один эпизод, услышанный мною от нашего начальника разведки капитана Кудрявцева.

Когда мы приехали на фронт, был небольшой период, когда два полка нашей дивизии заняли оборону по каналу, а наш полк оставался в резерве, продолжая учебу.

Однажды перед предстоящим наступлением разведчики дивизии, активно ведшие поиски, вышли за «языком», перехватив в лесочке на нейтральной полосе разведгруппу немцев в количестве 16–18 человек. Без единого выстрела доставили их в свое расположение и заперли в амбаре.

После допроса первого немца их послали в тыл за контрольным «языком», но они, хорошо отдохнув в блиндаже боевого охранения, привели из амбара следующего. И так три раза, пока очередной немец не «заявил протест» по поводу холодного, голодного и длительного содержания в амбаре.

С двух офицеров, возглавлявших поиск, сорвали погоны и взяли под арест. Их ждал трибунал, но в это время в дивизию приехал маршал К. К. Рокоссовский. Командир дивизии сразу же доложил о чрезвычайном происшествии. И вот как отреагировал командующий фронтом, со слов присутствующего при этом капитана Кудрявцева: на мгновение лицо маршала стало серьезным и казалось, что возмездие будет суровым, но он тут же рассмеялся, как бы удивляясь их находчивости, приказал наказать их дисциплинарно и не судить. Он знал, что все до предела устали, что совсем скоро предстоит большое наступление. Он был уверен, что офицеры уже все поняли и достаточно пережили.

Я рассказал тогда этот эпизод более подробно, как рассказывал наш капитан, с деталями, цитируя комдива и маршала во всех мелочах. Вдруг я заметил, что генерал изменился в лице:

— Я думал, что этого никто не знает. Я ведь тоже был там вместе с маршалом.

Закончил я предложением выпить за светлую память лучшего маршала Советского Союза К. К. Рокоссовского, что присутствующие сделали стоя и с большим почтением.

Так случилось, что совершенно неожиданно судьба уготовила мне еще одну интереснейшую и незабываемую встречу.

В конце октября 1978 года мне позвонил мой давний друг Владимир Петрович Ошко, бывший в ту пору первым секретарем Днепропетровского горкома партии, и пригласил приехать в выходной день на базу отдыха завода им. Коминтерна в Любимовку.