Муза художника - Паула Вин Смит

Что-то изменилось, пока его не было. Михай с машиной встречает его за зоной получения багажа и по пути в посольство сообщает, что София сегодня в дипломатическом клубе.

— С госпожой Мур и Фрейей? — предполагает Йон, аккуратно раскладывая пиджак на сиденье рядом с собой в надежде, что тот не слишком помнется.

Чтобы заехать на территорию клуба, водитель должен предъявить дипломатический пропуск, и София обычно берет их с собой в качестве гостей.

— Нет, господин. Она одна.

— Хм.

Наверное, у них были другие планы. Он немного размышляет над этим. Когда они выходят из автомобиля у здания посольства, Йон поздравляет Михая с тем, что Министерство образования Дании предоставило тому стипендию на трехмесячное обучение в университете Копенгагена. Стипендия позволяла задержаться и на более длительный срок, но три месяца отсутствия в стране — это дозволенный румынским правительством максимум. Они вкратце обсуждают оставшиеся формальности, которые необходимо уладить на румынской стороне, — например, получить паспорт, — но поскольку Министерство образования уже утвердило стипендию, то, конечно, проблем быть не должно.

У Йона возникает порыв зайти домой и убедиться, что в его кабинете все в порядке. По ночам в болгарском гостиничном номере он несколько раз просыпался от приступа паники, вызванной кошмаром, который преследовал его вот уже несколько месяцев, — вообще-то с тех пор, как они вернулись из отпуска в горах. Во сне, действие которого каждый раз разворачивается совершенно одинаково, он, как в немом кино, без единого звука, не слыша даже собственных шагов, идет вверх по лестнице, включает свет в своем кабинете и видит, что кто-то исполосовал все его картины. Внутри каждой рамы висят изодранные в бахрому куски мутного цвета, словно широкие занавески из серовато-коричневых и серебристых клочьев.

София до конца не объясняет, что за размолвка произошла у них с Маргарет, но, похоже, Муры еще не скоро появятся в их доме. Йон чувствует странную признательность к жене за это. Сам он не нашел бы в себе сил прекратить общение с Мурами, но в связи с событиями в Синае ему намного легче оттого, что не придется находиться рядом с Маргарет, и Йон даже не знает, какой ответ был бы сейчас уместен. Он старается говорить так, будто все это не имеет для него особенного значения.

Примерно в это же время картины начинают выглядеть по-другому. Несмотря на то что его дед всегда говорил об их успокаивающем и даже целебном воздействии, Йона теперь пугают жуткие раздвоенные тени, отсутствующая дверная ручка, пустота, которая абсолютна до непостижимости, свет, кажущийся глазу одновременно резким и тусклым, непроницаемость окон. Когда он говорит об этом Софии, та реагирует панически, неправильно его поняв. Жена думает, Йон имеет в виду, что они другие в буквальном смысле, — ее воображение рисует, как кто-то пробрался в их дом и злонамеренно заменил оригинальные картины подделками. Пожив в Румынии какое-то время, можно поверить, что такое возможно. Параноидальное восприятие Софии, безусловно, обострено в связи с ее усилившейся бессонницей — то, чего он никогда не испытывал на собственной шкуре, хотя и читал об этом, а также наблюдал воочию разрушительные последствия длительного лишения сна. Но у него даже в ту ночь в Синае, проведенную под открытым небом, несмотря на волнение и физическую боль, сон был крепким.

Во всяком случае, пока его не было, София спала еще хуже, чем обычно, поэтому она приняла решение провести этот месяц на знаменитом румынском курорте на Черном море, специализацией которого является восстановительное лечение, снимающее стресс и обращающее вспять процессы старения. Йон дает согласие встретить Софию на Северном вокзале по ее возвращении. И в тот же вечер они отправятся в ресторан, чтобы отметить его день рождения — только вдвоем. Жена намерена заказать прекрасный торт, украшенный засахаренными фиалками и стружками горького шоколада. София тактично намекает, что, возможно, постоянное присутствие Муров в их жизни мешало им проводить время наедине. Теперь их брак может вступить в новую стадию.

Направляясь в американское посольство, где у него назначена встреча, он видит Логана Мура, выходящего из здания с сумкой для покупок в руках. До возвращения Софии осталось три дня. Солнце ярко светит прямо над их головами в этот холодный день. Они немного опасливо приветствуют друг друга. Йону приходит в голову, что, вероятно, каждый из них задается вопросом, известно ли другому больше, чем ему, о трещине в дружбе их жен. Или, быть может, это самого Логана София не захотела больше видеть. До нее в конце концов могла дойти пара историй о нем.

Обменявшись ни к чему не обязывающими замечаниями, они уже расходятся, каждый своей дорогой, как вдруг Логан добавляет в спину Йону:

— Маргарет, кстати, передает привет.

Йон останавливается и медленно поворачивается.

— Я не разговаривал с ней с конца лета, — говорит он.

— Так не должно быть.

Со своей снисходительной улыбкой на лице Логан изучает его. Йон решается пойти дальше и спросить.

— Как далеко вы готовы зайти?.. — произносит он и жестом указывает на сумку Логана, из которой торчат несколько блоков «Кента». — За вознаграждение.

— Так далеко, как вы захотите, дружище.

Хотя Логан произносит эти слова почти машинально, его улыбка как будто слегка дергается; мгновение он выглядит ошеломленным, хотя, может быть, это только так кажется из-за яркого света, отраженного от лобового стекла автомобиля, который проезжал мимо них в тот момент. Колебался Логан в действительности или нет, но он быстро оправляется, пододвигается к Йону ближе и говорит вполголоса:

— «Незабываемая ночь». Разве не так называется один из тех старых фильмов?[66]

Затем он вертит головой, бегло глядя по сторонам. Поблизости никого нет.

В дезориентирующем пространстве бесконечного тротуара и безликих зданий у Йона перехватывает дыхание, он чувствует давящую боль в груди — снова это чувство головокружения. Голос Логана становится медленным и задумчивым, как будто он разговаривает сам с собой:

— Приближается Рождество, уже совсем скоро. Думаю, как хорошо было бы взять откуда-нибудь видеомагнитофон.

Когда еще одна машина проезжает мимо, отраженный луч света прорезает воздух между ними, словно выкидное лезвие ножа.

— Вы ее не заслуживаете, — отрезает Йон.

Уходя прочь, он чувствует, как чистый, холодный воздух наполняет его легкие до отказа.

Он видел их один раз в конце октября, на площади Амзей, на рынке с бетонными прилавками и гофрированными крышами. Они выбирали яблоки и морковь размером с палец. Теперь, в декабре, Йон видит их снова, на катке в центре города. У него по-прежнему не хватает смелости подойти. Волосы Фрейи, неумело скользящей по льду, торчат из-под капюшона дубленки. Спустя год после того, как Алстеды подарили Фрейе эту дубленку, ее запястья уже выглядывают из рукавов, когда она, балансируя, вытягивает руки. Маргарет, с раскрасневшимся от холодного воздуха лицом, стоит у края катка и греет руки о чашку с дымящимся лимонным чаем.