Берия. Лучший менеджер XX века. - Сергей Кремлёв

Пока что атомная бомба была, впрочем, «шкурой» не только неубитого, но и вообще проблематичного «медведя». Тем не менее вопрос оказывался потенциально настолько серьезным, что даже в Советском Союзе, ведущем тяжелейшую войну, атомные работы уже разворачивались, хотя пока их масштаб вынужденно был по сравнению с «манхэттенским» и невелик.

Но работы велись, велись вполне осознанно, и как раз в день закрытия конференции в Думбартон-Оксе — 28 сентября — исполнилось ровно два года с момента принятия распоряжения ГКО № 2352сс от 28 сентября 1942 года «Об организации работ по урану». Тогда все еще не выходило из стадии первых (и не очень внятных) организующих документов, причем все крутилось вокруг Молотова. А Вячеслав Михайлович как организатор технических проектов зарекомендовал себя не с лучшей стороны — танкисты от него ужеотказались в пользу Берии, а атомщикам — это я скажу, забегая вперед, — еще предстояло от него отказаться…

И тоже — в пользу Берии!

11 февраля 1943 года было принято очередное распоряжение ГКО № ГОКО-2872сс, начинавшееся и заканчивавшееся так:

«В целях более успешного развития работ по урану:

1. Возложить на тт. Первухина М.Г. (тогда — зампред СНК СССР и нарком химической промышленности. — С.К.) и Кафтанова СВ. (председатель Комитета по делам высшей школы при СНК СССР и уполномоченный ГКО по науке. — С.К.) обязанность повседневно руководить работами по урану и оказывать систематическую помощь спецлаборатории атомного ядра Академии наук СССР.

Научное руководство работами по урану возложить на профессора Курчатова И.В.<…>

11. Обязать руководителя спецлаборатории атомного ядра (лаборатории № 2 Академии наук СССР. — С.К.) проф. Курчатова И.В. провести к 1 июля 1943 г. необходимые исследования и представить Государственному комитету обороны к 5 июля 1943 г. доклад о возможности создания урановой бомбы или уранового топлива.

Председатель Государственного комитета обороны

Уж не знаю, с чего это Молотов был назван тем, кем никогда не был (бессменным Председателем ГКО являлся Сталин), но так стоит в документе.

Да., наилучший способ понять эпоху — знакомство с ее документами. И если мы обратимся к ним, то сразу же рушится, например, один из давних и устойчивых «атомных» вымыслов: мол, значение атомной проблемы Сталин не понял даже после того, как его на Берлинской (Потсдамской) конференции 1945 года «просветил» президент США Трумэн.

После знакомства с ныне рассекреченными советскими документами 1939 (тридцать девятого)—1944 годов, лишь улыбку может вызвать следующее, например, место в «Воспоминаниях и размышлениях» маршала Жукова:

«Не помню точно, какого числа (это было 24 июля 1945 г., через 8 дней после испытания первой бомбы на полигоне Аламогордо (штат Нью-Мексико) 16 июля. — С.К.)… Трумэн сообщил И.В. Сталину о наличии у США бомбы необычайно большой силы, не назвав ее атомным оружием.

В момент этой информации, как потом писали за рубежом, У. Черчилль впился в лицо И.В. Сталина, наблюдая за его реакцией. Но тот ничем не выдал своих чувств… Как Черчилль, так и многие другие англо-американские авторы считали, что, вероятно, Сталин… не понял значения сделанного ему сообщения.

На самом деле… И.В. Сталин в моем присутствии рассказал В.М. Молотову о разговоре с Трумэном. В.М. Молотов тут же сказал:

— Цену себе набивают. И.В. Сталин рассмеялся:

— Пусть набивают. Надо будет переговорить с Курчатовым об ускорении нашей работы.

Я понял, что речь шла об атомной бомбе…»

Уж не знаю, понял ли что-либо тогда Жуков на самом деле, потому что к информации по нашим атомным работам он тогда и близко допущен не был. И фамилия Курчатова Маршалу Советского Союза Жукову вряд ли тогда что-то говорила. Но, кроме маршала Жукова, в Потсдаме был еще один Маршал Советского Союза, и, хотя он в воспоминаниях Жукова не помянут, ему-то фамилия Курчатова знакома была. Причем этот маршал был знаком с профессором (собственно, к тому времени уже академиком) Курчатовым не первый год. А через неполный месяц после завершения Потсдамской конференции они начнут совместно работать — плотно и плодотворно.

Этим Маршалом Советского Союза был Берия, отвечавший за охрану советской делегации. Впрочем, в письме из камеры в 1953 году Берия напомнил Молотову, что хотя был он в Потсдаме «по роду своей работы», Молотов предлагал, чтобы Берия прямо входил в состав делегации.

В любом случае, даже формально не будучи делегатом,

Берия оставался заместителем Председателя ГКО. Однако даже не поэтому Сталин не мог сразу же не сообщить Берии об информации Трумэна. Он просто обязан был это сделать, потому что еще 3 декабря 1944 года сам утвердил Постановление ГКО № 7069сс, заключительный пункт которого гласил:

«Возложить на т. Берия Л.П. наблюдение за развитием работ по урану».

Если вспомнить, что вначале эти обязанности возлагались на Первухина и Кафтанова и что в первых документах ГКО (ГОКО) фигурировала фамилия Молотова, станет ясно, что еще не закончилась война, а Берии уже была уготована новая и еще «та» работенка, которую другие не очень-то потянули даже на начальной стадии развития проблемы. Чтобы сказанное мной выглядело убедительнее, приведу извлечения из одной докладной записки и одного письма.

19 мая 1944 года Курчатов пишет записку на имя Сталина «О состоянии работ по проблеме урана на 20 мая 1944 года», где были и такие слова:

«Внимание и помощь, которые неизменно оказывались лаборатории № 2 тов. В.М. Молотовым, непосредственное и повседневное руководство ее деятельностью тов. М.Г. Первухиным, поддержка со стороны тов. СВ. Кафтанова помогли… лаборатории преодолеть трудности, окрепнуть, начать работать и получить ряд важных результатов…»

Тов. М.Г. Первухин в тот же день направляет записку Курчатова Сталину с собственным письмом, где пунктом пятым предлагает:

«…5. Создать при ГОКО Совет по урану для повседневного контроля и помощи в проведении работ по урану примерно в таком составе: 1) т. Берия Л.П. (председатель совета); 2) т. Молотов В.М.; 3) т. Первухин М.Г. (заместитель председателя); 4) академик Курчатов И.В. …»

В свете пункта пятого письма Первухина реверанс Курчатова в сторону Молотова выглядел всего лишь актом вежливости по отношению к внешне невозмутимому, а в действительности вполне обидчивому Молотову. Но в преддверии большой работы те, кому предстояло заниматься ее организацией и руководством практически, предпочитали иметь дело с наиболее сильным управленцем державы — Берией. Ибо дело державе, все еще ведущей войну, предстояло небывало сложное, а денег, как у янки, у России на него было не так уж и много.

Но перед тем как начать тему о Берии в урановой проблеме, я закончу тему о маршальстве Берии. 9 июля 1945 года Указом Президиума Верховного Совета СССР ему было присвоено звание Маршала Советского Союза. Заслужил ли Лаврентий Павлович это звание?

Чтобы верно ответить на этот вопрос, зададимся вначале другим вопросом: «А заслужил ли авиаконструктор Александр Яковлев, ни одного дня на фронте не бывший, звание генерал-полковника? Или конструктор тяжелых танков Леонид Духов — звание генерал-майора, пусть и инженерно-танковой службы?..»

Вклад Берии в победу советского народа в Великой Отечественной войне 1941–1945 годов был огромным, воистину маршальским. И уж головой он рисковал (на войне как на войне) не менее, чем любой из фронтовых маршалов. Так что свое маршальское звание он получил, пожалуй, по праву. Ведь он участвовал в такой войне, где и тыл был фронтом, где победу обеспечивало лишь напряжение всех сил державы, сводимых воедино без деления на чисто военные и чисто хозяйственные.

Но вообще-то это, так сказать, эмоции… А если придерживаться сухих фактов, то звание маршала Лаврентий Павлович получил по той причине, что Указом Президиума Верховного Совета СССР от 6 июля 1945 года были отменены специальные звания для начальствующего состава НКВД— НКГБ, введенные 7 октября 1937 года, с приведением их к общевойсковым. Высшее специальное звание Генерального комиссара безопасности СССР было резонно приравнено в свое время к высшему воинскому званию Маршала Советского Союза. А Генеральным комиссаром безопасности был лишь Берия. Кто-то по поводу «лубянского маршала» иронизировал, но ведь и Сталин на фронте не провел ни одного дня, а звание Генералиссимуса заслужил вне сомнений.

Нарком государственной безопасности СССР Меркулов — комиссар ГБ 1-го ранга, стал генералом армии, комиссары ГБ 2-го ранга Абакумов, Круглое, Серов, Кобулов, Чернышев, Гоглидзе, Павлов — генерал-полковниками и т. д.