Мужики - Владислав Реймонт

Лесорубы шли вперед, развернувшись широким строем, медленно, в молчании, и проникали все глубже в лес, который казался неприступным и мрачной стеной стволов преграждал им дорогу, и такой громадой надвигался на них, что они совсем тонули в тени ветвей, только топоры сверкали в полумраке и неутомимо стучали, только свист пил не утихал ни на мгновенье. Каждую минуту какое-нибудь дерево вдруг, как птица, коварно пойманная в сети, отрывалось от своих, трясло ветвями и с предсмертным стоном падало на землю, — а за ним другое, третье, десятое…

Падали огромные сосны с позеленевшими от старости стволами, падали ели, словно одетые в холщовые кафтаны, падали развесистые пихты и бурые дубы, обросшие бородами седого мха, старцы, которых не победили никакие бури, не сокрушили века, и вот приняли они смерть от топора. Падали всякие деревья — кто же скажет, сколько их погибло и каких!

Лес умирал. Деревья падали тяжело, как солдаты в бою, которые бились сплоченными рядами, неподатливые, стойкие, но, сраженные непреодолимой силой, крикнуть не успев, клонятся всем рядом, падая в объятья жестокой смерти.

Стоном стонал лес, дрожала земля от падавших деревьев, топоры били без устали, визжали пилы, и свист ветвей, как последние вздохи, раздирал воздух.

Так шли часы за часами, и все новые трупы деревьев устилали землю. Работа не прекращалась.

Кричали сороки, повиснув на семенниках, порой стая ворон пролетала с карканьем над этим полем смерти, какой-нибудь зверек выбегал из чащи и, остановившись, долго смотрел сверкающими глазами на дым костров, на падающие деревья, а увидев людей, убегал.

Мужики рубили усердно, врезаясь в лес, — так волки врываются в стадо овец, а оно, сбившись в кучу, помертвев от ужаса, жалобно блея, стоит, пока не падет под волчьими клыками последняя овечка.

Только после завтрака, когда солнце уже поднялось высоко, с деревьев капала растаявшая изморозь и Свет золотыми пауками бегал по лесу, кое-кто из дровосеков услышал вдали шум.

— Люди какие-то идут, целая толпа! — сказал один, приложив ухо к дереву. Шум приближался, слышался все яснее, скоро можно было уже различить отдельные выкрики и глухой топот множества ног. Через несколько минут на тропе, ведущей к деревне, замелькали сани и скоро выехали на место порубки. В них стоял Борына, а за санями, верхом и пешком валила густая толпа мужиков, баб, подростков, и все они с дикими криками бросились к дровосекам.

Борына соскочил с саней и побежал вперед, за ним в беспорядке другие, кто с колом, кто грозно потрясал вилами, кто крепко держал в руках цеп или махал косой, а кто вооружился просто толстым суком. Бабы — те действовали только визгом. И все налетели на пораженных лесорубов.

— Не рубить! Не трогать! Наш лес, не позволим! — кричали все разом, и никто из лесорубов не понимал, чего от них хотят! Наконец, к ним подбежал Борына и гаркнул так, что по всему лесу разнеслось:

— Люди из Модлиц! Люди репецкие и все, какие еще тут есть, слушайте!

Стало тише, и он продолжал:

— Забирайте свои пожитки и ступайте с богом! Рубить мы вам запрещаем, а не послушаетесь, так будете иметь дело со всем народом!

Лесорубы не стали спорить: суровые лица, колья, вилы, цепы и такое множество разгневанных людей, готовых с ними драться, испугали их. Они начали совещаться, скликать друг друга, затыкать топоры за пояс, собирать пилы. Некоторые столпились в кучу, сердито ворча, особенно репецкие, — они ведь были шляхтичи и спокон веку враждовали со своими соседями, липецкими мужиками. Эти громко ругались, стучали топорами, грозили, но им волей-неволей пришлось уступить силе, народ грозно наступал на них и оттеснял в глубь леса.

Часть людей разошлась по участку — тушить костры и разваливать сложенные штабелями стволы, а бабы, во главе с Козловой, увидев сбитые из досок будки на краю вырубленного участка, побежали туда и стали их разбивать и растаскивать по лесу, чтобы и следа от них не осталось.

Борына, видя, что лесорубы так легко сдались, созвал своих и предложил всей толпой идти сейчас же в усадьбу и объявить помещику, чтобы он не смел трогать леса, пока суд не решит, какую часть его отдать крестьянам. Но не успели они сговориться, как бабы вдруг подняли крик и в беспорядке побежали от будок, потому что из леса выехали человек двадцать верхом и поскакали на них.

Это предупрежденный помещик выслал помощь дровосекам.

Впереди дворовых ехал управляющий. Выскочив из леса, они сразу напали на женщин, стали их стегать кнутами, а управляющий, мужчина здоровенный, как буйвол, свирепствовал больше всех и орал:

— Воры вшивые! Батогами их! Вязать всех и в острог!

— Держитесь вместе! Ко мне! Не отступать! — кричал Борына, видя, что люди уже с перепугу разбегаются.

Его крик остановил их, и они, несмотря на сыпавшиеся на них удары кнутов, побежали к старику, закрывая головы руками.

— Кольями их, окаянных! Цепами бейте лошадей! — командовал разъяренный Борына и, схватив кол, первый бросился на дворовых, а за ним, как подхваченные вихрем, плечом к плечу ринулись мужики, молотя их, чем попало: цепами, вилами. Кругом загрохотало, как будто горох на полу выбивали палкой.

Нечеловеческие крики, проклятия, визг упавших лошадей, стоны раненых, глухие и частые удары кольев, дикий шум битвы огласили поляну. Дворовые защищались отчаянно, ругались и дрались не хуже мужиков, но в конце концов стали отступать. В их рядах произошло замешательство, оттого что лошади под ударами цепов становились на дыбы и поворачивали назад. Увидев это, управляющий хлестнул своего буланого коня и поскакал в толпу, к Борыне, но вмиг зажужжали цепы, десятки ударов посыпались на него, десятки рук протянулись к нему со всех сторон, сорвали его с лошади.

Как кустик, подрытый рылом свиньи, взлетел он в воздух и упал на снег. Борына с трудом вырвал его из рук мужиков и поволок бесчувственного в безопасное место. Все заклубилось, смешалось. Так иногда вихрь налетит неожиданно на стога, собьет их вместе и гонит по полю. Уже ничего нельзя было различить в кучах сплетенных тел, метавшихся вокруг, катавшихся по снегу, только кулаки мелькали в воздухе, да иногда кто-нибудь вырывался из толпы и бежал прочь, но скоро возвращался и с новым криком, с новой яростью бросался на врагов.

Дрались и один на один и группами, хватали друг друга за ворот, за волосы, били до крови, бросали на землю и наступали коленями на грудь, — и ни одна сторона не могла побороть другую. Дворовые соскочили с лошадей и дрались, не отступая ни на шаг, к тому же им помогали лесорубы, здорово напирая на липецких.

Репецкие первые всей гурьбой бросились на помощь к дворовым — неожиданно и молча, как злые собаки.

А командовал всеми ими лесник, который появился в последнюю минуту. Он был силен, как бык, один из первых силачей в округе, притом очень зол, а с Липцами у него были особые счеты. Он бросался один на целую группу, разбивал мужикам головы ружейным прикладом, разгонял их, увечил без пощады.

На лесника пошел Стах Плошка, видя, что народ уже бежит от него. Но лесник схватил его за шиворот, повертел в воздухе и швырнул оземь, как вымолоченный сноп. Стах потерял сознание. Подскочил тогда к леснику кто-то из Вахников и ударил цепом в плечо, но получил удар кулаком между глаз и, раскинув руки, рухнул на землю.

Наконец, и Матеуш не стерпел и напал на лесника, но, несмотря на то, что силой разве только один Антек мог с ним померяться, не прошло и пяти минут, как лесник его избил и обратил в бегство, а сам бросился к Борыне, который во главе целой толпы дрался с репецкими.

Но не добрался лесник до Борыны: по дороге на него с криком налетели бабы, вцепились ему в волосы и, пригнув, волокли по земле, — так дворняжки, напав на овчарку, хватают ее зубами за шкуру и тормошат во все стороны.

К этому времени уже брали верх липецкие. Несколько дворовых лежали окровавленные, другие, едва живые, убежали в лес, и только лесорубы еще защищались из последних сил. Впрочем, и некоторые из них уже просили пощады, но мужики были теперь злы на них еще больше, чем на дворовых, гнев их разгорелся, как трут на ветру, и никто не слушал просьб и ни на что не глядел, а с остервенением колотил врагов.

Все побросали колья, цепы, вилы и схватились врукопашную. Смолкли крики, и только слышно было хриплое ворчание, проклятия и удары.

Уже липецкие начали гнаться за убегавшими и, обезумев от гнева, нападать вдесятером на одного, как вдруг лесник вырвался из рук наседавших на него женщин, сильно помятый и оттого еще больше рассвирепевший, — и начал скликать своих. Увидев неподалеку от себя Борыну, он кинулся на него. Они обхватили друг друга, как медведи, и стали бороться, падали и поднимались, ударялись о деревья — так как в пылу схватки забрались уже в лес.